Да он мне и не нужен вовсе.
Мне нужны документы, что, забыла?
Поэтому я сейчас буду соблазнять его. Правда, непонятно как, но буду. Например, могу сказать ему:
– Твой рот, Иоаканаан, в твой рот я влюблена. Он как гранат, рассеченный ножом из слоновой кости. Твой рот краснее, чем ноги тех, кто в давильне мнет виноград.
Что ты, Лиза, любой мужчина – а что уж говорить про него, пугливого, – убежит на край света от таких речей.
А я буду кричать ему вслед:
– Твой рот словно лук персидского царя, выкрашенный киноварью, с рогами из кораллов. Нет в мире ничего краснее твоего рта… Дай мне поцеловать твой рот…
Ты увлеклась, Лиза, тебе нужны только документы.
Да, но знаешь, мне так смешно становится от мысли, что он боится меня. Сам не знает почему, но боится. Мне от этого очень смешно, весело – особенно сейчас, на безопасном расстоянии. Мир словно перевернулся: охотник не он, а я, и я больше не в голубом.
Я в красном, и это здорово.
Столп красных искр: звонит телефон.
– Я на одну минутку, – голос глухой, недоверчивый. – Может быть, встретимся сегодня вечером?
– Давайте.
– Тогда в семь внизу, в холле?
– Хорошо, – разговор в ритме «Дряблых прелюдий для собаки». К нотам Сати приложил рисунок занавеса, поднимающегося над косточкой.
А почему косточка? Почему собака?
Потому что «Собачий вальс», «Любовные песни для моей собаки» Россини и цинизм Диогена?
Уж не знаю, что имел в виду Эрик Сати, но про себя могу сказать одно: я съем тебя и обглодаю твои косточки. Станцую и в награду попрошу твою голову на серебряном блюде.
Таково вечное желание темной танцовщицы.
Саломея, целующая мертвые губы на отрубленной голове.
Юдифь с мечом, влюбленная в Олоферна.
Ах, любимый… хабиб, хабиб… любимый…
Что я могу дать тебе?
Ничего.
3
ТРИ ГРУШЕВИДНЫХ ОТРЫВКА
Надень повязку на звук.
Из «Советов исполнителям»
Э. Сати
Между прочим, времени уже очень много. До семи часов осталось – сколько? Всего-то ничего! – а еще надо успеть собраться, навести красоту.
Ах, самые сладкие моменты в жизни, моменты, любимые всеми женщинами без исключения, – подготовка к свиданию. Отсчет от обратного: сколько еще есть времени. Как в книжках по косметологии: «если у вас есть три часа перед свиданием», «если у вас есть два часа», «час», «полчаса»… Два – три – полчаса, пахучие и душистые, как грушевый десерт «Елена Прекрасная».
И лицо сияет, покрывается розовым румянцем – конечно, ты же мажешь на него уже третью маску подряд, ты вывалила целую гору тюбиков и флаконов из шкафчика в ванной и теперь колдуешь над ними, как заправская ворожея. Любой мужчина ужаснулся бы примочке из овечьей плаценты или экстракту акулы со ста травами, но нам все нипочем – все, хоть помет летучей мыши, лишь бы быть красивой. Сам процесс так увлекателен, что временами даже забываешь о его цели и объекте. Потому что нет, решительно никто из них не достоин такого титанического труда. Один маникюр чего стоит: попробуйте-ка ровно намазать темный лак для ногтей.
И еще потом его высушить.
Правда, приходится признать, что не будь объекта, не было бы и процесса. Диалектика.
Впрочем, в этих вещах лучше никого не слушать и полагаться только на интуицию. Как Сати, который писал новаторскую музыку и считал, что главное – это быть правым в своих собственных глазах. Культура парадокса. Сати заявлял: «В молодости мне говорили: «Вы увидите, когда вам исполнится пятьдесят». Вот мне пятьдесят, а я так ничего и не увидел».
И еще: «Я родился очень молодым в очень старом времени».
Лиза включила душ и стала смывать с тела остатки пилинга, делающего кожу шелковистой. Провела ладонью по животу: да, на ощупь чистый шелк. Погладила себя по бедру.
Чья это рука – моя, его? Внезапно становится горячо, словно под кожей быстро пробегает легкий жар, – из душа льются струи воды, стекают по распущенным длинным волосам.
Его руки скользят по золотым волосам.
Это же твои волосы. Твои волосы, Мелизанда. Они падают на меня с башни, и они любят меня, любят в тысячу раз больше, чем ты…
Вытереться большим пушистым полотенцем. Накинуть махровый халат и пройти в комнату, к большому зеркалу.
Если бы было время, можно было бы заглянуть в записи, небрежно разбросанные по столу, в тетрадку с проектом статьи. Можно было бы прочитать:
«Основные образы стиля модерн (подчеркнуто): поцелуй, страсть, чувственное буйство, искушение, грех, изнеможение от экстаза.
Но и в самом порыве, в самом экстазе – ущербность, перенапряжение, надрыв.
Поцелуй. Поцелуй Сфинкса».
Но времени на чтение нет.
Чем ближе стрелка часов подходила к семи, тем страшнее становилось Лизе.
Пока она собиралась, прихорашивалась, примеряла платья, время летело легко, но в половине седьмого… Она еще пыталась обмануть себя, отвлечься: подкрасить глаза, а вот здесь помада лежит неровно… но в половине седьмого на нее нашла настоящая лихорадка.
Руки трясутся, в глазах темно, и страшно, страшно, Господи, хоть бы ничего не было, и пусть я потратила впустую целый день, неважно, но лучше бы ничего не произошло, я боюсь, боюсь. А внутри – словно вибрация, которая усиливается, и усиливается, и доходит до пика, и там, на пике, разрешается хрипящим от напряжения телефонным звонком.
– Лиза, – сказал Дима, – у меня ничего не получается. Приходится идти на ужин с деловым партнером.
Мгновенная обида и облегчение.
– Простите меня, пожалуйста.
Черт!
Слава Богу!
4
JACK-IN-THE-BOX[1]
Звучание легкое, как яйцо.
Из «Советов исполнителям»
Э. Сати
И чем теперь заняться?
Лиза вздохнула и посмотрела на себя в зеркало. Отвела прядь волос с щеки. Повернулась в профиль, улыбнулась своему отражению.
«Не сидеть же весь вечер одной, в конце концов», – подумала она.
А потом: «Не пропадать же макияжу. Спущусь вниз, на первый этаж, посижу в баре. А там посмотрим».
Выйдя из лифта в гостиничном холле, Лиза тотчас же увидела его. А может быть, он заметил ее еще раньше, еще в дверях лифта, потому что вскочил с места и метнулся к ней, как чертик из коробочки:
– Лиза…
Ну хоть макияж не пропал зря.
– А мне делать было нечего, и я спустилась в бар. Правда? Или хитрю? Надеялась все-таки встретиться с ним? Вроде бы нет, но что-то там внутри, глубоко, наверное, надеялось. В сущности, случайная встреча… Но разве случайные встречи бывают случайны?
– Я тут со своим партнером… – пробормотал Дима.
Он подошел слишком близко к Лизе: на нее мгновенно пахнуло табаком и чуть-чуть – одеколоном, разом окатило красной волной слишком интимного запаха, который на секунду заслонил весь окружающий мир.
«Боже мой, не может быть, что я это испытываю», – подумала Лиза.
Не может быть, но факт: меня неудержимо тянет к этому чужому, незнакомому человеку. Не к мужу, а к этому ненужному, постороннему.
Но ведь это по расчету, из-за документов.
Это я играю.
Да? Ведь правда? Играю?
Дима, казалось, не знал, что ему предпринять.
– Давайте я вас с ним познакомлю, – предложил он неуверенно.
В холле играла негромкая фоновая музыка, которую обычно пускают по вечерам в дорогих гостиницах. «Музыка счастья» – «музыка мебели». Музыка, превращенная в предмет обстановки, – изобретение Эрика Сати. Она напоминала Лизины чувства, которые девушка пыталась использовать по расчету.
– А я вам не помешаю?
– Вы мне уже помешали, – ответил Дима со смешком. – Вы и сами не представляете, как вы мне помешали, госпожа Кораблева.
– Что-то я вас не понимаю.
– Не притворяйтесь. Все вы прекрасно понимаете. Пошли знакомиться.
На диване, с которого минуту назад вскочил Дима, сидел человек-живот. Живот начинался от подбородка и без усилия переходил в колени; на спине тоже был живот. Переход к голове отмечался узлом галстука. Над галстуком помещалось багрово-красное лицо, опушенное трогательным венчиком редких седых волос.
