– Клянусь всеми святыми, это становится интересным, – вставил фразу кузен Рауль. – Что же за участь постигла этих женщин, Гаспар? Неужели они отреклись от истинной веры?
Рауль де Виллен, не в пример Гийому, был чрезвычайно толст. За столом он управлялся за троих, в каждой руке держа по вилке. Этот господин вкушал с удовольствием; вокруг него уже стояли одновременно закуски и горячие блюда, мед и десерты. Мы забыли сказать, что к появлению наших рыцарей здешний пир был в самом разгаре. Кузен чувствовал себя совершенно счастливым и широко улыбался. У него были длинные, растрепанные курчавые волосы и лихо закрученные усы. Лицо полное с крупными чертами и, как говорится, мясистое. Рауль не носил бороду. Наклонившись к своей соседке Марии де Дион, кузен обратился к ней, весело смеясь и сотрясаясь от удовольствия:
– Полагаю, ведь этот рассказ не смутит вас, баронесса? На войне чего не повидаешь… ха-ха! – И он тут же щедро полил соусом толстый кусок хлеба, а сверху положил на него ломоть оленины.
Доминик украдкой рассматривал супругу барона: Мария де Дион производила на него странное впечатление. Казалось, она силится сосредоточиться на окружающей обстановке, старается присутствовать здесь словом и делом, но с каким трудом ей это дается, не могло ускользнуть от взгляда юноши. На лице у Марии часто застывало выражение, будто она пытается вспомнить что-то очень важное и никак вспомнить не может. Брови всегда сдвинуты, взгляд напряженный. Когда к баронессе обращались со словами, она старалась живо реагировать, но эта странная рассеянность ее не покидала. Доминику почему-то стало ее жалко, хоть он и отдавал себе отчет, что об этой женщине ничего не знает и впервые ее видит. Что касается внешности баронессы: для своих лет она была еще свежа; ее можно было бы назвать и красивой, если б не эти сведенные брови и заломаная морщина на лбу, что никак не шло к окружающему празднику. Она была довольно высокого роста, обладала прямой и горделивой осанкой; крупные черты лица были безупречно правильные, выразительные и определенно выдавали ее благородное происхождение; светлые густые волосы были уложены в аккуратную прическу и красиво заколоты сверху.
Внезапно на выручку Гаспару в разговор вступил Анри де Регар:
– Зеленым юнцом слушал я рассказы своего деда о тех женщинах. Давным-давно, еще в первый Крестовый поход отправились они за Гробом Господним в Иерусалим. Были среди них не только жены рыцарей: за воинами шли их матери, сестры и даже дочери. Они поровну с мужчинами делили все ратные тяготы и невзгоды – в сражениях на поле брани и в длительных осадах. Бьюсь об заклад, тяжкая доля выпадала на их головы. Предки донесли до нас истину, что рыцари тех времен высоко ценили их подвиг и по праву превозносили отвагу и доблесть своих женщин. Все это было. Все это правда. А второй поход только продолжил начатое дело.
– Во второй Крестовый поход женщины отправились уже с размахом, – подхватил Гаспар начатый Анри рассказ. – Огромные свиты слуг брали они с собой: пажи, менестрели, повара, ювелиры, портные, цирюльники, советники, гадалки, предсказатели – все они двинулись на восток. Каждая дама стремилась показать новому миру свою культуру, утонченность, ум, красоту. Каждая видела себя прекрасной воительницей, золотой амазонкой. Крестовый поход представлялся им красивой восточной сказкой, с минаретами и звездочетами, будто не христианскую веру огнем и мечом несли они, а, напротив, желали собою украсить установившийся порядок. Эти женщины стали не только под боевые знамена, они хотели вершить политику наряду с мужчинами. Но, увы… Провидение и злой рок разрушили их планы, принеся с собой смерть и страдание. Прошло уже два года, как пал Иерусалим. Кровь наших рыцарей обагрила эти земли. Резня и бесчинства мусульманских воинов погубили прекрасных амазонок; все, кто смог из них уцелеть, сегодня томятся в гаремах. Это я и называю незавидной участью. Но никакое горе не может длиться вечно, ибо время не стоит на месте. Только милосердному Создателю открыто грядущее; именно благодаря этому милосердию, Господь всемогущий посылает нам откровения и направляет нас дорогою верной и праведной. Впереди святая цель – освободить великий Иерусалим от неверных, – во имя Иисуса Христа, во имя нашего Короля!
– Во имя Короля! За Короля! – хором провозгласило застолье, все подняли кубки.
– Расскажите же нам еще что-нибудь, достопочтимый Гаспар, – расчувствовался кузен Рауль.
– Обязательно еще о многом расскажу вам, сердечные друзья, но сейчас я хочу поднять свой кубок за хозяина этого гостеприимного дома! – Гаспар поднялся. – Дорогой Бернар, пью за ваше здоровье! За ваш замысел (а он принадлежит вам), за то, чтобы сбылись все надежды! За будущие победы! А еще я поднимаю эту чашу за великую романтику подвига и дружбы!
Под всеобщее ликование мужчины выпили стоя. Когда шум слегка поутих, Гаспар продолжал. Теперь он обращался только к Бернару, словно между ними не было свидетелей:
– Я сейчас поясню. Последний раз, Бернар, мы вот так же несколько месяцев тому назад пировали в Бургундии. Знаю, не будь той встречи – не стоять мне сегодня здесь. В памятный день родилась мечта и укрепилась вера: мечта о защите Иерусалима и вера в бога и Короля – его наместника на земле. Вера нерушима! Но что же стало сегодня с нашей мечтой, Бернар? Посмотри: она есть реальность, она стала нашей жизнью. С тобою уходит в Крестовый поход твой сын. И за мною последовал мой сын. Это чудо! Наши дети прекрасны! То, что они сегодня рядом с нами, это счастье и это…непостижимо. Они наша кровь, наши радость и забота, наше прошлое, настоящее, будущее. Они все наши дни…
Волнение на секунду овладело им. Гаспар перевел дух и продолжал:
– Кристиан был воспитан в родительской любви; Доминик, напротив, вырос без матери. Кристиан старше Доминика, он уже опытный воин; Доминик смел и силен, но он никогда не был на войне. Кристиан уже посвящен в рыцари; Доминик пока только оруженосец. Кристиан уйдет в поход любящим и преданным мужем; у Доминика нет дамы сердца… У моего сына все еще впереди. Качествами рыцаря и мужчины, которыми в полной мере уже обладает Кристиан, этими духовными сокровищами будет обладать и мой сын. – Он повернулся к Кристиану. – Кристиан, сегодня я обращаюсь к тебе! Будь отныне справедливым и внимательным наставником моему сыну, как своему младшему брату, и не бросай его в трудный час. Обещай мне только это. Обещай, и тогда я – Гаспар Грекко рыцарь ордена Калатравы – дам нерушимую клятву: быть всегда твоим покровителем, надежным защитником и преданным другом – отныне и до самой моей смерти!
Это прозвучало внезапно и торжественно, загадочно и странно, не высокопарно и пафосно, но как момент истины; словно из другого мира, который существует рядом, но недосягаем для простых смертных, возникло что-то неизвестное. Разом наступила тишина. Кристиан попеременно переводил взгляд с Гаспара на Доминика, будто только сейчас их впервые увидел. Глаза Бернара были опущены долу и задумчиво улыбались, как если бы он слушал что-то знакомое, но давно забытое. Подобно ему, на лицах других гостей застыло такое же мечтательное выражение. И только его супруга баронесса, напротив, словно очнулась от тягостных мыслей, сбросила оцепенение и смотрела вокруг себя ясным открытым взором. Все стали задумчивы и серьезны; каждый чувствовал, что стоит на пороге чего-то нового, неизвестного, чему он не знает ни причины, ни начала, ни исхода. Смолкла песня менестреля и, казалось, даже огонь в камине затих. Где-то далеко еле слышно перекликались дозорные на северной башне, эхом вторило им людское море, мерно шумя криками, говором и монотонным гулом в огромном лагере за оборонительным рвом. Опустилась ночь. Стало холодно. В единственное окно бесшумно влетел ветер, и бесчисленные гобелены в чертоге замка стали прогибаться, раскачиваться, биться друг об друга, словно грубые паруса на корабельных реях. Древние призраки канувших в лету воинов, несокрушимых армий и былых сражений тихо присутствовали в главной зале центрального донжона. Они мерцали в дыму масляных факелов, туманом стелились по набросанным на пол шкурам, проходили маршем сквозь каменные стены и тканые гобелены; их тени сгущались по углам, дрожали на выступах бастиона, метались в огне очага. Два рыцаря – Гаспар и Кристиан – стояли друг напротив друга, а бесконечное немое движение древних воинов струилось сквозь них, проникая прямо в кровь, заставляя замирать. Призраки дышали им в лицо, от них веяло холодом. И тогда время замедлило свой ход и в какой-то миг почти остановилось; посреди тишины прозвучало короткое слово:
