Хочется и одновременно не хочется увидеть Ковалёва. За грудиной ноет при мысли о встрече с ним. Пусть я никогда не была идеальной дочерью, пусть всегда взбалмошна, эмоциональна и импульсивна, но в своих чувствах к родным я искренна. Даже к Андрею. С самого детства к нему тянулась, но натыкалась на стену равнодушия. Злилась и хотела ее пробить. Любыми способами. Наконец-то пробила…

Глажу живот и засыпаю, так и держа на нем ладонь. Удивительно, беременность и походы к врачам принесли в мою жизнь столько тревог и боли, но стоит подумать, что эта малышка – самый близкий и родной мне человек, как внутри появляются умиротворение и спокойствие, а душа наполняется нежностью. Отчасти я даже благодарна судьбе, что испытываю столь разнообразную и сложную гамму чувств.

Все хорошие мысли рассеиваются, когда наутро я просыпаюсь мокрая от слез. Из груди рвутся судорожные рыдания. Недавно вспоминала, что прабабушка перестала мне сниться… Лучше бы это продолжалось как можно дольше.

Сильно зажмурившись, пытаюсь дышать и забыть о кошмаре. Это неправда. Не может ею быть. Хотя все врачи как один говорили о прерывании беременности и о том, что в противном случае я рожу больного ребенка.

Трясущимися руками убираю следы своего присутствия в квартире и, вызвав такси, иду к лифту. Отвечаю Ильмире, что у меня все нормально и родные пока не догадались о беременности, а сама я не решаюсь признаться. Опять вру, хотя подруга этого не заслужила.

В такси набираю маму и говорю, что прилетела. Она сообщает, что дома сейчас никого нет и я могла бы заранее сказать, что приеду: она бы прислала водителя или сама меня встретила.

Могла бы предупредить, мамуль, но… не смогла. Сложно.

Родной дом встречает тишиной и яркими вспышками воспоминаний, которые едва не сбивают с ног. Прямо в прихожей. Я словно чувствую аромат тюльпанов и того пьянящего счастья, в котором купалась, когда у нас с Андреем все было хорошо.

Крошка внутри ощутимо пинается. Каждый раз это происходит, стоит мне развести сырость. Так малышка выражает протест? Ладно, больше не буду. Вообще, я зову дочку Бусинкой. Потому что представляю ее совсем маленькой и почти незаметной.

В гостиной все по-прежнему, в моей комнате также. Даже в спальне близнецов как всегда вечный погром. Не изменилось ровным счетом ничего. И в то же время уже ничего не будет как прежде.

Я сажусь на кровать и смотрю на Тайсона – подарок Андрея. Боль по новой пронзает внутренности. Перед глазами всплывает ночной кошмар. Я правильно поступила, приехав домой, – это совершенно точно. Мне понадобится поддержка близких. Одна не справлюсь.

Достаю телефон из кармана джинсов и звоню бабуле, которая, забросив дела в фонде, теперь почти безвылазно сидит в больнице под дверью в реанимацию. Сердце сжимается, когда слышу грустный голос в трубке, хотя бабушка и старается, чтобы он звучал бодрее. Я говорю, что прилетела и скоро буду у нее.

Вызываю такси и иду переодеваться. Моя машина осталась в Калининграде, да и не помню, когда садилась за руль в последний раз. Наверное, недели три назад, а может, и того больше. При малейшем стрессе во время движения я становлюсь рассеянной. Зачем рисковать?

Дорогой опять думаю об Андрее. Выше моих сил – ничего к нему не чувствовать.

Узнаю в регистратуре, как пройти в отделение реанимации. Медсестра выдает пропуск, и я поднимаюсь на третий этаж.

Бабушка выглядит разбитой и уставшей. На ней, как всегда, идеальный костюм. Вид безупречный, но глаза… В них столько отчаяния и страха. Я впервые вижу ее такой растерянной и подавленной.

Сажусь рядом и обнимаю. Мы просто молчим какое-то время. Бабуле сейчас тяжело. Они с дедом всю жизнь прожили вместе и очень любят друг друга.

– Если бы Артур был в сознании, знаешь, что бы он сказал? – тихо говорит она, промакивая платком уголки глаз.

Я вопросительно вздергиваю брови.

– Хватит так переживать, Дина. Мне от этого еще хуже становится, – произносит бабушка грубыми голосом, копируя интонации деда. – Эти мысли придают сил. Артур иначе бы себя вел, окажись я на его месте. Он бы не лил слезы, как я.

Тянусь к бабушке и оставляю влажный след на ее щеке.

– Ни разу не видела, чтобы дед плакал, – соглашаюсь.

– Не только ты. Я тоже, – признается она.

– Я тебя раскусила. – Придаю голосу оптимизма: – Когда он очнется, ты будешь делать вид, что примчалась из своего фонда. Вся такая красивая, ухоженная, будто не сидела под дверью в реанимацию сутками напролет с заплаканными глазами.

Бабушка слабо приподнимает уголки губ и кивает.

Господи, да у нас вся семья, оказывается, немного того. Чему удивляться, что я так долго скрывала свое положение? Все делают вид, что всё хорошо, при этом переживая внутри агонию. Только бы не ранить близкого человека своими тяжелыми эмоциями. Придется взять удар на себя и разрушить эту глупую традицию.

– Артур всегда восхищался тем, как уверенно я принимаю решения, гордился, что я посвятила жизнь помощи людям. У нас много фондов, я знаю кучу ужасных, трагических историй. Каждая из них оставляет боль в душе и в то же время дает силы сделать все, чтобы не допустить новой трагедии. Если твоего дедушки не станет, не представляю, как буду вставать по утрам и заниматься тем, на что он меня однажды вдохновил. Рассказать, как мы впервые с ним встретились? Артур увидел у метро молодую девушку, которая лежала на земле с разбитой головой и не могла подняться, даже помощи у прохожих попросить не было сил. Твой дед не остался в стороне и помог.

– Ты никогда об этом не рассказывала…

– Согласись, это не та история, которой хочется делиться с внуками. В тот день я повздорила со своим парнем, он оставил меня одну в незнакомом городе, хулиганы едва не надругались. Спасло, что один из них ударил по лицу и я потеряла сознание. Мерзавцы забрали документы, деньги, личные вещи, и сбежали.

– Бабушка…

Я глажу ее по плечу, пока она предается воспоминаниям. Их одновременно приятно и больно слышать. Мы почти час разговариваем. Или того больше.

– Он обязательно поправится, бабуль, – убеждаю я, когда повисает молчание.

– Очень на это надеюсь, Яна. Ты молодец, что приехала. Янис, кстати, тоже сегодня прилетает. Может, встретишь его? Я точно не смогу, а Эрик весь день за городом. На его плечи сейчас многое свалилось…

– Встречу, конечно, – заверяю бабушку. И не сразу продолжаю: – А… Андрей? Он тоже прилетит, не знаешь? – аккуратно интересуюсь.

– Андрей… – Бабушка печально вздыхает. – Вроде бы собирался. Знаешь же, как они с дедом близки.

– Больше с тобой, – хмыкаю я.

– Ну и со мной тоже, – соглашается она. – Разве бывает много любви? Вы все для меня родные и самые лучшие.

Из больницы я выхожу в растрепанных чувствах после общения с бабушкой. Кажется, она не догадалась о беременности или ей было не до того.

Вызываю такси и еду в аэропорт, уверенная в том, что уж от Яниса точно не удастся скрыть мой живот и бурлящие гормоны.

Прижав палец к пульсирующему виску, я сижу в такси и наблюдаю за потоком людей. Кто-то спешит оказаться в здании аэропорта, другие укладывают чемоданы в багажники, запрыгивают в машины и уезжают. Кого-то встречают с цветами и улыбками, а некоторые, как и я, совсем никуда не торопятся.

Из толпы выделяю парочку, которая на виду у всех обнимается и откровенно целуется, между ними безумно искрит. Кажется, еще чуть-чуть, и они сгорят в своей страсти. На мгновение представляю, что приехала встречать Андрея и не было никакой разлуки и всего этого кошмара, который я пережила. Сейчас мы так же будем обниматься, а потом поедем к Андрею домой, и я буду очень счастлива.

Прикрываю глаза, судорожно вздыхая. Как будто мало мне голубой детской. Нужно окончательно себя добить? Вот зачем я об этом думаю? Зачем представляю то, чего быть не может?

Пытаюсь отвлечься мыслями о путешествиях, вспомнить, когда я ездила куда-то дальше Москвы, не считая Калининграда, и понимаю, что это было очень давно. Работа в агентстве и съемки полностью меня поглотили. Ушла с головой в этот процесс и забила на все на свете.