50. «Как тяжек путь, когда в его конце…» Как тяжек путь, когда в его конце Не праздный отдых с долгожданным другом, А грустная улыбка на лице От мысли: мы всё дальше друг от друга. Конь, чувствуя её, едва бежит, Устав нести меня и моё горе, Умножить расстоянье не спешит, Поэтому не хочет бег ускорить. Не помогают и удары шпор, Когда, сердясь, коню в бока вонзаю, Он тихо стонет, слушая укор, Я сам сильнее лошади страдаю. Прошу её: за шпоры не суди, Ведь радость – сзади, горе – впереди. 51. «Я оправдал медлительность коня…» Я оправдал медлительность коня, Не испытав за лень к нему вражды: Друг с каждым шагом дальше от меня, До возвращенья в спешке нет нужды. Но как себя он сможет оправдать, Когда и скорость для меня замрёт? Готов я буду ветру шпоры дать, Чтоб он летел ещё быстрей вперёд. Мысль не догонит самый лучший конь, Не может плоть желание догнать. Стремясь к тебе, быстрее, чем огонь, Любовь коня поможет оправдать: Бежал от друга, замедляя рысь, Я мчусь к нему, а ты не торопись. 52. «Я как богач, чей ключ благословлён…» Я как богач, чей ключ благословлён Открыть пути к сокровищам редчайшим, На встречу с ними редко ходит он, Чтоб миг свиданья был всегда сладчайшим. Торжественные праздники в ряду Суровых будней всюду исключенье, Они редки и смотрятся в году, Как крупные брильянты в украшенье. Вот так и время прячет от меня Тебя, как платье, в чёрный шкаф разлуки, Поэтому я рад сиянью дня, Который утром прекращает муки. Ты даришь мне и праздники свиданий, И будни бесконечных ожиданий. 53. «Какою ты субстанцией рождён…» Какою ты субстанцией рождён, Единственный, помимо личной тени, Имеешь в услуженье миллион Теней живых и мёртвых поколений? Взгляни на бюст Адониса, ты – он, С тебя, его лепил творец великий, Красой Елены древний мир сражён, Но и она – ты в греческой тунике. Везде, вглядевшись, вижу я тебя: В весне ты поражаешь красотою, И в урожае узнаю, любя — Лишь, он сравнится щедростью с тобою. Во всякой красоте твоя есть часть, Ты постоянству не даёшь пропасть. 54. «Нам кажется бесценной красота…»
Нам кажется бесценной красота, В которой добродетель процветает, У розы соблазнительней уста, Когда над ними аромат витает. Шиповник привлекателен на вид, Шипы остры, цветы растут не реже, Не уступает розам колорит, Казалось бы, достоинства всё те же. Однако же они обделены Вниманием, без славы умирают, А сладостные розы тем ценны, Что запах даже смерть не убивает. Их аромат настой духов хранит, Как мой сонет в строке твой юный вид. 55. «И мрамор, и тиранов саркофаги…» И мрамор, и тиранов саркофаги Могучий стих легко переживёт, Твой образ не померкнет на бумаге, Когда с камней грязь надписи сотрёт. Пускай война и бунт руины множат, Пусть статуи вождей падут в борьбе, — Меч Марса и пожар не уничтожат В моих сонетах строчки о тебе. Назло пожарам, смерти и раздорам Они в веках твой образ пронесут, Потомки будут славить облик хором, Пока не остановит Божий суд. Восстав из мёртвых в страшный день суда, Узнаешь, что в стихах ты жил всегда. 56. «Любовь моя, возобнови свой пыл…» Любовь моя, возобнови свой пыл, Не дай сказать, что аппетит острее, Объестся так, что белый свет не мил, Назавтра встанет вдвое голоднее. Такой же будь: сегодня насладись До сытости, до нежеланья встречи, Наутро вновь в объятия стремись, Своей вчерашней вялости переча. Часы разлуки проводи в тоске, Как будто между нами океаны, Когда ждешь встречи на морском песке, Тогда они особенно желанны. А можешь дни разлук считать зимой, В морозный день желанней летний зной. 57. «Что может раб? Прислуживать и ждать…» Что может раб? Прислуживать и ждать, Когда отдать захочешь приказанье. Не жалко время попусту терять, Цель жизни – исполнять твои желанья. Боюсь роптать на бесконечность мук, Считая дни и ночи в ожиданье. Не смею проклинать часы разлук, Когда отправишь без причин в изгнанье. И в мыслях не решусь задать вопрос, Где можешь быть и кто вокруг толпою, Как ждут тепла, продрогшие в мороз, Так я мечтаю встретиться с тобою. Любовь глупа, опять простить готова, Не находя в твоих делах дурного. |
