— Лу-Тан знал! — прошептала она. — И эту причину никогда не называл мне.

— Неправда, — усмехнулся стайя. — Он говорил об этом косвенно. Просто вы не поняли его.

Татьяна прекрасно помнила этот разговор.

«Вы одиноки, — сказал тогда старый крелл. — Ваши родители давно умерли, детьми вы не владеете. Вас никто не станет искать. Запущенная нами легенда вполне удовлетворит коллег по работе. Друзей, которые почуяли бы подвох, у вас не осталось».

Она восприняла его слова однозначно — с точки зрения землянина. Оказывается, их можно было понять по-другому. Именно так, как говорил Ирбис: «слой за слоем»!

Одиночество — это отсутствие людей, которые привязывают к миру живых: родных, близких, друзей…

— Мой друг называл способность сознания разумного существа стремиться в небытие нулевой ментальностью, — продолжил Чреше, — подразумевая, что такое существо осознанно и добровольно рвёт любые связи, исключая себя из мироздания. Будь вы полноценной личностью, процедура синхронизации ментальных контуров могла бы иметь плачевные для вас результаты, а, возможно, вообще не удалась бы! А она привела к изменению и неслыханному доселе усилению ваших способностей! Думаю, Лу-Танни, существа, подобного вам, нет более нигде во вселенной.

Пещера поплыла у Татьяны перед глазами. Сказанное Ирбисом невозможно было осознать сразу — смысл истекал каплями слов, полными яда. Чтобы остаться в реальности, она уцепилась взглядом за собственное отражение, колышущееся в водоёме.

— Это в странной степени роднит нас, — стайя остановился рядом. Его силуэт в воде не отражался. — Существа, подобного мне, тоже нет нигде во вселенной.

Неожиданно она подумала об оборудовании для отслеживания сигналов Ирбиса, начавшем функционировать в Лазарете как раз накануне её отбытия на М-63, и пожалела, что не нашла времени поинтересоваться у Э, удалось ли отследить местоположение стайи. Резко повернувшись к Чреше, намерилась задать вопрос напрямую, но… рядом никого не оказалось.

Она двинулась прочь от бассейна. Вот и ещё одна загадка разгадана — червячок сомнения не успокоился тогда, после объяснений Лу-Тана о критериях выбора ученицы, продолжал грызть исподволь, но сейчас у Татьяны Викторовны появилось ощущение, что на этот вопрос, наконец, получен полный ответ.

Ответ, порождающий новые вопросы.

Непривычно ощущать себя кем-то другим — сильным, ловким, быстрым, владеющим ментальностью в мере, свойственной далеко не всем обитателям галактики. Ей понадобится время, чтобы привыкнуть. Да, она смирилась с тем, что судьба забросила её с Земли на окраину Вселенной. Приняла галактическое мироздание таким, каким оно являлось в самом деле. Открылась новому чувству к представителю не своей расы. Обрела друзей, среди которых не было людей. Она переступила и пережила многое, но новая Татьяна Викторовна Незванова — то ли уникум, то ли оружие галактического масштаба — пугала безмерно. «Страшно подумать, что может сделать существо, с такой лёгкостью пользующееся ДМИТ-полем, если его как следует разозлить!» — так сказал НикИв. А, действительно, что она может сделать? Есть ли границы у новых способностей?

Память услужливо преподнесла изображение опавшего, уродливого «цветка» штарма…

Татьяна вздрогнула. В её жизни было много пугающих слов: одиночество, смерть, отчаяние. Но слово «могущество» неожиданно оказалось самым страшным.

Потекли долгие дни ожидания. НикИв почти не появлялся. То ли дела появились, то ли игрушка наскучила. Татьяна плавала и бегала каждый день, удивляясь новым для себя ощущениям. Усталости после тренировок она не чувствовала — наоборот наступал прилив сил, активировалась умственная активность, в связи с чем Татьяна Викторовна буквально изнывала от ничегонеделания, с тоской вспоминая Лазарет, дни, занятые рутинной, но такой любимой работой.

Никаких приборов для определения времени в убежище НикИва не было — поэтому пришлось положиться на собственные биологические часы. Судя по ним, именно вечерами подступала тоска, не ощущаемая уже давно. Как водится, Татьяна подвергла себя жёсткому самоанализу и поняла, что скучает по существам, ставшим ей близкими — по Шуне, Биму. По шумному Ту-Ропу, хитроумному СиРиЛиону, прямодушному Тсалиту. По Ларрилу и… по Ричарду.

Собственное отношение к человеку из будущего самоанализу не поддавалось: Татьяна Викторовна переставала понимать себя, когда вспоминала его голос и прикосновения. И если с Ларрилом всё происходящее казалось единственным и верным, то с Ричардом правильная линейка бытия превращалась в набор хаотических векторов, ведущих в никуда. Инакость, которую она остро ощутила в первую встречу, проявлялась в чувстве то ли блаженства, то ли паники, которое возникало при воспоминании о нём.

Проходили дни — тоска усиливалась. Однажды, гонимая ей прочь из собственных покоев, Татьяна подумала, что неплохо бы было посмотреть на звёзды, ведь они являлись свидетелями её прошлой, насыщенной событиями, жизни, друзьями и молчаливыми собеседниками. Памятуя о том, что Дом выполняет желания обитателей, она сосредоточилась и представила Остров. Перемещение удалось с лёгкостью. Под ногами заскрипел снег, над головой вознесся звёздный купол — внутренние часы не обманули, на Майрами царила ночь.

Поеживаясь от холода, Татьяна Викторовна медленно двинулась вперёд. И как ей раньше не пришло в голову, что можно тренироваться не в подземной анфиладе, а на открытом воздухе? Темнота скрывала горизонт, океан чёрным лезвием отсекал белый берег, будто тот обрывался в ночь. А каково это очутиться не на Острове, а на материке, где снега не в пример больше, и оттого ночное небо кажется подсвеченным снизу, а звёзды — ярче?..

Нога провалилась — и куда только делась жёсткая корка наста, покрывшая поверхность, продуваемую ветрами с четырёх сторон света?

Татьяна Викторовна переступила на более плотный снег, отряхнула колено, распрямилась и… застыла. Не было никакого Острова, не было чернильных языков волн, облизывающих берег. Вокруг раскинулась уже знакомая равнина — поверхность Майрами. Справа в небе играли зелёные драконы северного сияния, слева, вдалеке, маячили пики большого кегата. И горизонт был виден так ярко, будто кто-то начертил его малярной кистью.

Открыв рот, Татьяна загляделась на звёздный купол. Нет, никогда она не привыкнет к величию силы, сотворившей такое — как её ни называй: природой, богом, законом, Таманом! Недоумение от лёгкого бегства из Дома скреблось на сердце, но небо разделило жизнь на здесь и там, тогда и сейчас.

Татьяну привёл в себя холод. Носа, ушей, подбородка и пальцев рук и ног она почти не чувствовала. Ей ли, врачу, не знать, к чему может привести подобная неосторожность?

Она тронулась с места, набирая скорость. Бежать по рыхлому снегу было трудно, зато Татьяна быстро согрелась. Её двойная тень торопилась рядом — гладкая поверхность пустыни почти не искривляла силуэты. А затем, внезапно, теней стало четыре… И две из них…

Не снижая скорости, Татьяна Викторовна покосилась на их владельца. Едва не взвыла от ужаса и побежала так, как не бегала никогда в жизни. Огромный белоснежный зверь — нет, не так, в данном случае следовало говорить ЗВЕРЬ — почти бесшумно мчался рядом, приоткрыв все три ротовых отверстия в подобии улыбок. Должно быть, спринт забавлял его неимоверно. Был ли это тот же дворх, что чуть не убил её по прибытии на Майрами, или его подружка, или вообще особь с другой охотничьей территории — Татьяна не бралась судить. Мысль позвать на помощь НикИва ей даже не пришла, спугнутая страхом догоняемой жертвы, а вот просто заголосить «На помощь!» она уже была готова…

Но голосить не пришлось.

Из-за кегата, приближающегося со скоростью болида Формулы-1, неожиданно вынырнули три фигуры. Они не бежали, не летели и не ехали — скользили по снегу, словно на каких-то скоростных коньках.

Увидев их, Татьяна Викторовна резко остановилась.

Дворх, ведомый инерцией собственного тела, пробежал ещё несколько десятков метров, на бегу зарулил в широкую дугу и с не меньшей скоростью помчался прочь — только снежная пыль вилась столбом из-под чёрных пяток.