****

Я очнулся от своих мыслей. Что же делать – теперь у меня вот такая жизнь. Паша, похоже, тоже, куда то мысленно улетел, смотрит вдаль куда то за окном. Он крупный мужик, почти толстый. Очень тяжело ему с «физо». Бег, подтягивание для него беда. Он всё хочет проситься в другую роту перевестись, где поменьше требования. Наша – то рота – отличная! Значит и все в ней должны быть отличниками. А это на самом деле трудно.

–В первой роте меньше гоняют и по «физо», и вообще меньше ко всему придираются, – говорит Краснов, увидев, что я на него смотрю. – Я с Саней Алексеевым из нашего технаря говорил в курилке вчера, понял – никакого сравнения нет с нашей долбанной отличной ротой.

– Осталось ещё почти четыре месяца до конца учебки, потом разъедемся по разным заставам. Там, говорят, как в семье живёшь, все друг за друга. Будем только вспоминать этот ужас. Потерпи.

– Нет. Я буду рапорт писать, чтобы перевестись в первую роту. Я на комиссии у врача узнал всё. Пишешь командиру взвода, отдаёшь через своего сержанта. Должны перевести. – Не унимается Паша. – А одно место рвать на «отличника», чтобы лишнюю лычку получить? Да на хрен мне это. Очень хорошо, если буду после школы младшим сержантом. Вообще говорят – чистые погоны, чистая совесть.

–Меня бег тоже совсем достал, сапоги очень велики. Вчера мне из дома стельки войлочные прислали. Вставил, вроде стало можно жить, не знаю надолго или нет хватит. И рука болит очень в локте. Я тебе рассказывал – это я с турника сорвался на своих проводах в армию, – говорю я, а сам несколько раз согнул руку в локте и чувствую, что меньше стала она болеть. Не соврал врач еврей. Хороший врач! – Нет, я потерплю уж, немного осталось.

–А я рапорт подам, тем более, что всё равно скоро все разъедемся, – бубнит курсант Краснов.

У него немного дёргается щека, это с рождения у него. Мне он кажется похожим на белого медведя. Белого потому, что волосы у нас поотросли, и теперь мы их сами друг другу стрижём ручной машинкой или просто ножницами под расчёску. И стало видно, что Паша белобрысый – с почти белыми бровями. А медведь потому, что гимнастёрка у него как- то мешком сидит. Не успеет он заправиться, как она опять у него вся расправляется. Что – то с размером не так. Да у нас у всех форма как- то вся висит. А сержанты свою ушивают по фигуре, эх, ничего, доживу и я до этого дня…

– Да! Время совсем не двигается. День быстро пролетает, а неделя долго идёт. До конца учебки не дождёшься, – отвечаю я, глядя за окно на плац. На плацу кого- то муштруют строевой. РАЗ, ДВА, РАЗ, ДВА… Нога достает до погона впереди идущего, РАЗ, ДВА. Я не слышу, но понимаю уже, что там творится.

–Мужики! Есть план!– подходит Романенко к нам.

– Есть ли у Вас план мистер ФИКС. – Смеёмся мы.

– Да слушайте. Чудаков надолго ушёл. Когда воду менять пойдём в следующий раз, можно тазик внизу спрятать и смотаться в кафешку самим. Всё равно не отпустит нас сержант. Наших командиров никого! Никто ничего не спросит. Если что – подумают, вдруг нас офицер послал, что- то купить.

–Да, можно попробовать, – говорю я, глядя в окно. Там заветное кафе не видно, но я знаю – оно сбоку от плаца. И занятия строевой закончились. На территории – как все вымерли. Все где- то при деле находятся.

–Да. Сейчас самое время. Занятия минут двадцать ещё продолжатся, – размышляю дальше, а сам уже лезу рукой во внутренний карман гимнастёрки.

Тут должны храниться тоже обязательные для всех бойцов вещи. Платок, маленькая расчёска и военный с комсомольским билеты. Некомсомольцев в погранвойсках не было. Ну и денежки хранили. Кто – то письма ещё от любимой хранил. Всё это полагалась на утреннем осмотре вынимать и показывать сержантам. Они наводили в твоих вещах «шмон» и половина вещей у тебя в кармане оказывалась не положенной к хранению. Но деньги, надо отдать должное, никогда не брали. Почти все хранили их под корочками для документов.

Боец получал три рубля восемьдесят копеек. Много это или мало – не скажешь. Для курильщиков этого мало. А у меня пара рубликов желтеньких всегда в заначке была. Вы, может, подумаете – что, на что тратить то деньги. Ведь в столовку строем ходим – бесплатно, обмундирование бесплатное, в кафе не пускают. Но, как и везде деньги быстро кончаются, их собирают на всякие «разности». То на тетради, то на ручки с карандашами. Несколько раз делали фото цветные. Они очень дорогие. Я свои отправил домой бабушке. Она потом в ответном письме спрашивает: « Всё ли хорошо у тебя? Грустный очень и худой».

– Это шанс немного скрасить суровые будни курсанта, – решаюсь я, сжимая в кулаке два жёлтеньких рубля.– Давай Паша, пошли менять воду вниз в туалет. Быстро сбегаем.

– Я не пойду. – Вдруг говорит Краснов.

– Что засикал? Вон уже видно потекло, – ехидничает Романенко.

–Да пошёл ты! Чего сам- то не идёшь? А?– Паша когда нервничает, у него щека больше дёргаться начинает. Он переступает к тазику, тряпку мокает. Я смотрю на его толстые икры в сапогах, кажется, сейчас голенища лопнут, настолько они в «обтяжку». Думаю ему трудно натягивать их по утрам.

– Меня же Чудаков за старшего оставил. Если вдруг выйдет. То что? – приводит безотказный аргумент Романенко.

– Я вообще скоро перевожусь от Вас. Мне залёты не нужны, – отбивается Паша.

–Да ты вообще размазня! Пограничник хренов. В «стройбат» тебя надо, – говорит Романенко и смотрит уже на меня.– Митин. Ну, ты же вроде нормальный пацан. Другого раза не будет.

– Да ладно, Паша давай таз, пойду заодно воду поменяю, – решаюсь я, да и деньги уже в кулаке зажаты.

–Сочень и ещё ТУ-134 пачку купи, пожалуйста, – протягивает мне бумажку Романенко, – запазуху засунешь, невидно будет.

Вот уже бегу по цветочной аллее мимо ухоженных клумб. Красота! Все бордюры побелены. Розы классно пахнут. Через плац короче, но нельзя по нему без дела ходить. И вообще пешком ходить тоже курсантам нельзя. Любой сержант докапается: «Алё военный, ты чего разгуливаешь как на гражданке?» И вопросы, и упор лёжа принять, и 50 раз отжался. Поэтому бегу потихоньку. Стараюсь уверенно с беззаботным видом. Вот недавно меня послали капитана Рыжикова позвать с занятий. Я также бежал, и сердце не стучало, что же сейчас – то, оно просто выскочить готово. Вот и дверь в Кафе. Встаю в очередь. Знакомых искоса выглядываю. Ни-ко-го. Ха! Коржик возьму и сметану пол стаканчика, нет – целый стакан сметаны. Стою, смотрю в окно на плац.

Совсем недавно я был нормальный человек. А теперь… Помню, привезли нас сюда под вечер. Спрыгиваем с машины, в которую посадили после поезда. Оглядываемся по сторонам. Сержанты, что нас сюда привезли, пытаются построить нас в колонну. А мы всё толпой ходим. С трудом им это удалось. Но идём – кто, как хочет, разговариваем друг с другом. Мимо нас ровные квадратики людей в форме пробегают. Туда – сюда. Один квадратик бритоголовых около нас остановился, и бегут они такие, на месте. Сапогами топают. Мы даже подальше от них посторонились. Из дурдома, что ли?

– Взвод! На месте. Стой! В колонну по одному в столовую марш!– командует им сержант. И побежали солдатики друг за другом. Умора какая то! Ха-ха!!

– Вешайтесь ребята! Вы ещё не знаете – что вы ПОПАЛИ! – раздаются возгласы от пробегавших.

– Разговорчики, – прикрикивает им командир.

А теперь я и сам, как робот, на месте со всеми бегаю. Марширую, говорю по-дурацкому.

–Митин! Тебя сюда кто послал?– Раздаётся сзади голос.

Не поворачиваясь, я узнаю. Это наш замок, то есть заместитель командира взвода сержант Кочетков. Он вообще-то в карауле должен быть. Как он здесь оказался? Что соврать то теперь?

–Никто. – Сам не зная почему, я говорю правду. Просто, наверное, подумал, что всё равно всё выяснится. Лучше сразу отмучиться.

–Совсем припухли! – говорит не сильно громко сержант. Ему неудобно отчитывать меня в Кафе. За прилавком отоваривают посетителей две женщины – наши буфетчицы.

–Это залёт воин! Пойдёшь в роту, доложишь сержанту Чудакову, что бы тебя наказал, как следует. Я потом проверю, как исполнил приказание. – Он говорит мне всё это, а сам косится на буфетчицу Капку. Гримасы суровые не строит мне, стесняется её видно и со стороны может показаться, что просто разговариваем мы ни о чём.