Я поправил:

– Не жалости, а сочувствия. Разве не это одно из главных чувств, делающих человека человеком?

– Называй, как тебе нравится. Только чувство разрушительное – если злоупотреблять, оно поражает и внутренние органы, и окружающую действительность.

– Порой действительность меня не устраивает. Может, я вовсе не против повлиять на неё.

Верховный судья усмехнулся.

– Не решусь утверждать, какое чувство образует человека – это твоя задача, рассказчик. Одно мне известно точно: ради благополучия города, страны, части света прежде всего нужно поддерживать порядок. Это основа, фундамент, на котором строится жизнь. Думаешь, мне нравится причинять людям боль?

– Иначе вы не именовали бы себя судьёй.

– Так издавна сложилось. Пойми, рассказчик, моя задача – не наказывать, а сделать так, чтобы никто и не помышлял нарушать закон.

– Путём запугивания?

– Скорее, наглядного примера.

Той ночью мы обошлись без сказки. Я всё спрашивал, провоцировал, а Морн, не желая нарушать установившийся между нами порядок, терпеливо разъяснял.

– Вы напоминаете мне одного человека, – сказал я, когда над крышей беседки забрезжил рассвет.

– Он твой друг?

– Сначала он притворялся моим другом, чтобы воплотить нечестные намерения. Потом мы стали противниками. А теперь – да, теперь мы настоящие друзья.

Морн выразил надежду перейти сразу к последней стадии. Я промолчал. Играть с Саймаком в игру «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, но не знаешь того, что я знаю на самом деле» было весело. С Морном мне играть не хочется – и, если честно, как-то боязно.

Дневник рассказчика

Сочувствие. В данный момент Джек испытывал его только к себе. Он лежал почти в полной темноте в какой-то яме, куда по неосторожности провалился, блуждая по подземным коридорам. В спину впивались острые части разрушенного барельефа. Обломок мраморной колонны всем весом придавил ему ногу – спасибо, хоть перелома, кажется, не было. И штырь, кусок декоративной решётки, на который Джек напоролся левым боком, прошёл под нижним ребром – проткнул только кожу и мышцы. За внутренние органы он не беспокоился, от столбняка недавно привился, но вот обработать рану хотелось бы поскорее.

Вдруг вспомнив что-то, Джек потянулся к нагрудному карману и выудил оттуда благоухающий жасмином шёлковый платок.

– Прости, принцесса, я потом постираю. Если выживу.

Соболезнуя цветочному рисунку на белоснежном фоне, Джек прижал ткань к кровоточащей ране на боку.

Больше мы в трущобы не ходили. Иларт сказал, что я для таких мест слишком сложный. Соблюдать здешние законы легко, а сложный, получается, я.

Следующая вылазка из дворца завела нас в горячие термы – место на окраине светлых кварталов, где высокородные господа любят отдыхать и принимать водные процедуры, пропитываться благовониями и лёгкими хмельными напитками.

Жаль, в этот раз Гленд отлучился по другим делам. С ним общаться просто, как со старым другом, а рядом с вхожим в Совет Илартом и принцем Мильхором, который освоил только пренебрежительную манеру, мне бывает неуютно. В месте для привилегированных особ, анализируя свою родословную и внешний вид, я вовсе чувствовал себя самозванцем – одним из тех, кого тут называют сбродом.

Однако хороший рассказчик никогда не откажется от возможности побывать в непривычной среде, даже если ему кажется, что все вокруг пялятся на его непроколотые уши и заусенцы вокруг неухоженных ногтей.

Роскошью убранства термы мало уступают дворцу верховного судьи. Одноэтажное, но огромное по площади сооружение внутри и снаружи облицовано мозаикой, на каждой стене – и даже на каждой ступеньке – индивидуальный орнамент; куполообразный свод повторяет рисунок звёзд на ярко-синем небе, среди них, расправив крылья, летит огненная птица. Потолок подпирают высокие колонны из красного мрамора. Строительный и декоративный элемент, они повсюду: колонны приходится обходить, это похоже на танец.

Я проверил возможности организма в самой горячей парильне. Тони наверняка аргументированно возразит мне, но я готов поклясться, что температура пара в этой комнате была выше ста градусов. Потом я перевернул на голову бочку со льдом и как врач прописал себе больше никогда так не оздоравливаться.

Скоро я привык – к приятному привыкнуть нетрудно. Я даже перестал смущаться из-за того, что нам прислуживали девушки. Кто-то предусмотрительный подобрал их похожими друг на друга, выбрал одинаковые строгие причёски и обернул с ног до подбородка в льняные простыни. Тихие, почти незаметные, но ощутимые, девушки появлялись вовремя с сухим полотенцем, тарелкой фруктов или деревянной кадкой чистой воды, чтобы смыть с головы мыльную пену. Они улыбались. Иногда девушка улыбалась по-особенному, тогда какой-то из посетителей уходил с ней.

Погрузившись в бассейн с тёплой водой, я прикрыл глаза и лениво подслушивал чужие разговоры. Мильхор рассказывал, что вспыхнувшие в провинции Алого Мрамора беспорядки опять быстро подавили. Кто-то утверждал, что странники готовят новый мятеж, а другой спорил, что они не осмелятся ещё лет десять. Ну и что, что налог подняли? Тут стало интереснее, но разговор повернул в другое русло: жёны, дети, любовницы.

Девушка, которая следовала за мной последний час, теперь сидела рядом на бортике бассейна и втирала в мою обожжённую руку какие-то масла. От кончиков пальцев до плеча поднималось болезненное, но вместе с тем приятное покалывание. Когда она обвела пальцем линии на моей ладони, мурашки побежали дальше по всему телу.

Я открыл глаза. Едва заметно кивнув, она мягко сжала мою руку и потянула меня за собой.

Сквозь клубы пара и тяжёлый аромат масел и благовоний, сквозь голоса, шум льющейся воды. Мои ноги ступали по разогретым мраморным плитам, потом по деревянному настилу. Перед нами расступались лёгкие занавески и нити побрякивающих бусин. Каждые несколько шагов она оборачивалась и улыбалась мне. Не знаю её имени, смутно могу представить её лицо.

Помню – когда все другие звуки остались позади – тихое шуршание, с которым её простыня скользнула по телу на пол. Помню запах воска с примесью мёда и сандала, полумрак, разбавленный танцующими бликами свечей – золотистыми на загорелой коже. Помню шелковистую прохладу наволочек. Она распустила волосы, волнистые светло-русые пряди рассыпались по моей груди… возможно, за её волосами я и пошёл.

Но даже тогда я был один. Вокруг люди, новые – будто бы – друзья, а я один. Я один до такой степени, что едва существую.

Не то чтобы я оправдывался. Жениться не собираюсь, клятву верности не нарушал. Иларт вроде собирается, а отсутствовал дольше меня, так что местных обычаев я не нарушил.

И я откровенно заявил о своём ненамерении брать принцессу – или вообще кого бы то ни было – в жёны.

Был полдень. Я забрёл в один из безлюдных переулков и присел отдохнуть на бортике фонтана, подставив спину прохладным брызгам. Я раздумывал, как бы незаметно пробраться в трущобы, на базар – это место представлялось мне идеальным для расспросов о странниках и Кларке. Только я вполне обоснованно подозреваю, что стражники за мной следят, и тот, кому они докладывают о результатах слежки, моё расследование не одобрит.

– Господин рассказчик с Севера?

Непривычное обращение, зато я всегда точно знаю, что имеют в виду меня. Рядом с фонтаном, переминаясь с ноги на ногу, стояло нечто воздушное, полупрозрачное в солнечных лучах. Очень пышные шаровары, цветастый халат, перехваченный на талии широким поясом: один его конец волочился по земле, а второй был наброшен на голову вместо накидки.