— Отпусти меня!

Я голая, пьяная, но не сумасшедшая.

— Не уроню…

— Но подравняешь! У меня память не как у девочки, я прекрасно помню, что и как ты можешь…

Все еще на руках, все еще смотрю ему в лицо, в глаза, в глубь зрачка, точно в черную дыру…

— Почему, почему все так получилось? — спросил он совсем тихо, одними губами, но я на губы не смотрела, я просто в этот момент задавалась тем же вопросом…

Зачем? Почему? Как? О сексе не думала вообще — как первый, так и последний он будет у нас ужасен. А что было бы, будь у нас все, как у людей, нормальных людей — только первый блин комом, а не вся жизнь…

— Поставь меня на пол…

Я запнулась в конце — хотела сказать “на землю”, но подумала, что на землю с небес он давно меня опустил. Пустила ли я корни на новой земле, вопрос… Возможно, из разряда тех, на которые не требуется отвечать. Почему так вышло? Да потому что дурак и сам дурак, и сама дура… Другого ответа друг другу мы не дадим, никогда. Его просто нет — ни в голове, ни в душе, ни в реальности…

Я не добавила к просьбе “пожалуйста”, поэтому Андрей подчинился приказу. Стою перед ним голая и… Жду. Молчу.

— Почему?

Продолжаю молчать, потому что не понимаю, к чему задан вопрос — ко всему, ко всему подряд…

— Давай ляжем спать и все, — всплеснула я руками очень медленно.

Будто гантели в руках, а не кулаки: сжатые, которые еще и чешутся. Надо съездить кому-то в глаз. Может, в нос. Лучше, конечно, поставить фонарь. Чтобы и дальше все шло по классике. Ночь, улица, фонарь, аптека… Только в аптеке нам ничего не нужно. А в Австрии будет написано “апотека”, но туда я если и зайду, то за таблетками от головы, он больной, дурной и вообще… От этой части тела лучше избавляться посредством гильотины. Французы плохого не посоветуют, они знают толк в любви. А мы своими отрывочными мыслями только с такта друг друга собьем… С толку давно сбили.

— Все?

Удивительно, но в голосе Андрея уже даже не чувствовалось никакого сожаления. А был ли мальчик? Хотел он вообще получить бывшую молодую жену, а теперь старую тетку, в постель? Что это было? Не обещайте деве юной… Он ничего не обещал, это я сама себе напридумывала про какую-то мужскую ответственность.

— Пошли в кровать, там решим…

Судьбы королевств решаются в постели. Неужели мы ни до чего так и не договоримся? Ни одной точки соприкосновения не найдем?

— Ты уже все решила.

И снова в голосе Андрея я не услышала никакого сожаления.

Откуда ему взяться? Лебедев давно уже не в том возрасте, чтобы терять голову. А если у него все под контролем, то ему что-то от меня нужно — что-то настолько важное, что факт попадания в дурацкие и даже унизительные для мужика ситуации вообще для его самолюбия не важен. Мне же важно согреться — и душ единственное, что может меня сейчас согреть. Трезветь не надо — обойдусь без холодного.

Я так Андрею и сказала. И тут же пожалела, что душ общий, то есть на все комнаты, а не личный в спальне, как я привыкла. Он промолчал, не предложил принести пижаму, и я закрыла перед его носом дверь. У меня есть полотенце и привычка спать голой… Давно забытая привычка. Вспомню, ничего страшного. Голой я спала только с ним.

— Чего ждешь? — спросила, выйдя из ванной, завернутая в полотенце.

— Когда душ освободишь. А что еще?

Меня он ждать не мог — все прошло, если что и было. Кивнула. Опьянение тоже прошло. Оцепенение осталось.

— Там есть полотенце, — махнула я рукой, теперь свободной.

Я даже дверь душа не придержала и не держалась за нее ни до водной процедуры, ни теперь. Забралась в кровать, холодную и пока пустую. Взбила подушку — одну. Взбила — это ударила ее твердь кулаком, затем поправила наволочку. Выволочка Лебедева не получилось — ему пофигу, что я говорю. Он свою думку думает.

— Спишь? — спросил, когда я не повернула голову на его приземление на матрас.

Молчание же знак согласия, верно? Не на продолжение разговора, а на разрешение поспать и выспаться, наконец.

— Не буди меня завтра, если я вдруг не проснусь в пять утра, — буркнула, так и не повернув головы.

— Всегда спишь голая?

— Пижама в чемодан не поместилась! — огрызнулась я в подушку, надеясь не замочить наволочку набежавшей слюной.

— Я просто спросил…

Надеюсь, он отвернется и прекратит дышать мне в затылок, в шею… Я двинула ему пяткой, но нога застряла между его коленей.

— Просто обнять хотел по старой памяти…

В голосе извинение или мне просто захотелось расслышать его за усталым вздохом обломавшегося самца?

Да какая к чертям разница, когда полночь близится, а сна до сих пор нет…

Я не стала бить Андрея по рукам, когда он сцепил пальцы у меня под самой грудью. Приятные воспоминания? Почему бы и нет… Сначала такая поза для сна была вынужденной, потому что другой кровати в моей комнате не было, она бы туда не поместилась, а потом стала единственно желанной: нам просто хотелось, чтобы любой матрас превратился в односпальный. Затем между нами оказался сын, ну а после — океан. Теперь же руки Андрея не имели никакого значения.

Я вжалась ухом в подушку, к другому уху подтянула одеяло и решила спать.

Сон не шел. К нему тоже. Но Андрей лежал молча и не шевелился — не шевелил ни языком, ни другим органом, который у мужиков говорит о многом. Все органы женских чувств тоже молчали. Даже с пьяной головой. Если на пьяную не получилось делов натворить, то за завтрашний день с трезвой головой переживать вообще нечего. Получу паспорт, пошлю Андрея. Порешать с ним дело Романны все равно не выйдет. Пусть она ищет помощь на стороне. Купить в России можно все и всех. Как и в любой другой стране. Только прощение купить нельзя. Особенно, когда за него даже предложить нечего. Раскаянье? Только оно нам и не снилось!

Глава 25. Пять минут

Утро началось предельно предсказуемо: с пяти минут. Лишних.

— Еще пять минут, — услышала я спиной из-за ушей, по-прежнему закрытых подушкой, как и глаза — одеялом.

Холод оставался и в душе, и в воздухе съемной квартиры.

— Это вопрос, предложение или констатация факта? — пробормотали мои сухие губы. — Ты о ком вообще сейчас?

— Я ждал, когда ты проснешься.

— И как понял, что проснулась?

— Это вопрос? — передразнил Андрей мои интонации.

Я обернулась, продолжая придерживать одеяло у подбородка. Лебедев от холода не страдал — я уткнулась носом ему в грудь. Рука закинута на подушку, вторая ищет меня под одеялом. Его я нашла сразу, почувствовала бедром причину раннего пробуждения.

— Будешь ко мне приставать?

— Это вопрос? — снова улыбался он одними губами, глаза не сонные, но и не веселые. — Если нет, то вообще не вопрос…

Теперь я улыбнулась — краешком губ, про глаза ничего не могла сказать, но сна в них не было, как и во мне — холодные воздушные ванны давали о себе знать.

— Здесь есть обогреватель? — спросила я человека, который понятия не имел, что это за квартира.

— Есть.

Его рука вползла мне под волосы, точно удав, и я не сомневалась, что сейчас меня малость придушат, перекроют кислород, еще и губами проверят, насколько хорошо я вчера умыла глаза. Я убрала с лица его руки, но он снова вернул их и еще настойчивее принялся выбивать из меня ответный поцелуй. Удержать его руками не получалось, а попытаться вставить слово — это дать его языку еще больший простор для запретных действий.

— Марина, расслабься…

Губы далеко, глаза слишком близко, пальцы массируют шею: вверх-вниз и снова к ушам. Я выгнула шею, чтобы пальцы надавили на позвоночник, но Андрей пустил в дело язык — тронул кончиком ямочку, затем снова подбородок, чтобы поймать ставшие наконец влажными губы. Я нашла его шею, спустилась к лопаткам, прижала к груди всего его, чтобы теперь не только слышать, но и чувствовать силу, с которой бьется под горячей кожей сердце Андрея.

— Я пытаюсь… — выдохнула ему в волосы.

Только непонятно, расслабиться или наоборот напрячься, чтобы утро перестало быть сонным и, быстро пройдя стадию томности, подарило бодрячок. Утренний секс в семейной жизни обычно переплевывает накал вечернего на раз-два, ну а если досчитать до трех и при этом не просчитаться… И не пытаться говорить, выяснять отношения и думать о последствиях…