А море шумит-шумит, и я не могу уснуть… А море шумит-шумит, и я не могу уснуть. Я слышу, как море дышит. И чувствую: берег дышит. А я лежу на песке, песок – я сама, моя суть. Большое животное-море подходит ко мне все ближе, Я чувствую влажный нос И слышу соленый запах, И брызги с его спины летят на мое лицо. Животное-море мне Приносит любовь на лапах: Песчинками, галькой, стеклом — Россыпью леденцов. Мне страшно открыть глаза, Мне страшно себя увидеть: Безмерная глубина, раскрывшийся горизонт… Когда по-людски нельзя, придется тогда по-рыбьи Решиться, нырнуть и плыть, и может, тогда повезет. А море шумит-шумит… Аморе. Осенним дымом пахнет так тоскливо… Осенним дымом пахнет так тоскливо: Сгорают сны. И терн созрел – такая, знаешь, слива, Кислей которой только вкус вины. Он падает с куста в полынь сухую… Дожди лишь завтра обещают, а пока Я вспоминаю лето, и тоскую, И низкие считаю облака. Спускаюсь в тень кустов, иду оврагом. Не вижу горизонта, вижу – путь. На дне из-под земли сочится влага, Не оступиться бы – перешагнуть И выбраться наверх, под шепот сосен, Туда, где красный цвет на бузине Сигналит мне: уже настала осень. И Бог вздохнет и вспомнит обо мне. А поезд тянет мерный стук колес… А поезд тянет мерный стук колес На мост, за мост, за горизонт закатный — И сотни судеб, мчащихся куда-то, Мелькающих за окнами берез… Затем поля, поля, пылят комбайны, Овес и рожь, над ними – облака. Попутчики, возникшие случайно, Расскажут тайны тайн наверняка. И истина откроется, и водка, И огурцы, и что-нибудь еще. И, может быть, нетвердая походка К табличке «Посторонним воспрещен…», А может, обойдется все беседой — Для всех приятной, без обид, без драк; Довольные поездкою соседи На полки лягут – поезд как-никак. И будет их покачивать дремотно, Один из них, конечно, захрапит, Кому-нибудь наутро на работу, И будет он несвеж, помят, небрит. А поезд отутюживает рельсы, И все равно – закат или восход, И все равно, где едем: полем, лесом… Тук-тук… Чух-чух… Ведь все пройдет. Пройдет. И если мне по пятам идти… И если мне по пятам идти И спотыкаться, дыша в затылок — Изыди, выйди, сойди с пути, Со звонкой тропки пустых бутылок. Не обернешься – зачем тебе, Вперед смотрящий, вперед идущий, Загородивший собой весь свет И не пускающий день грядущий… Попусту время – попутал бес, Ворон в ветвях повторяет: «Дура!» Дышит прохлада с пустых небес, Мертвые листья лежат понуро — Лишние. Яблоки спят в траве: Боль, зарумянив, морозит им щеки. В яблочном сердце зарубки – две, Обе сочатся червивым соком. Сок замерзает: уже мороз. Листья грехов устилают выход С этой тропинки среди берез — Белых надежд, безнадежно тихих. Кусочки апельсина…
Кусочки апельсина В тарелке на столе, И кофе, как трясина, Утягивает в не- Приятие покоя, Приятие себя — Без сахара, без боя Сдаюсь и вязну я. Оранжевой и свежей Мне грезится любовь, И апельсин-надежда Лишь цветом как морковь. Заметьте, я без крови Проигрываю бой Своей земной любови, Любви своей земной. У поезда стоянка пять минут… У поезда стоянка пять минут. И все идут курить, дышать и мерзнуть, Пока обратно в путь не позовут В вагонный, подогретый печкой воздух, И снова будет роллтон на обед. И ощущаешь временную странность, Не понимаешь, поздно или рано: Все время сумрачно и солнца нет. Зевает проводница, спит сосед, В стакане чай по вкусу, как солома, А я пишу от скуки этот бред… Я только через сутки буду дома. А я не буду, а я не желаю ждать… А я не буду, а я не желаю ждать И жаждать встречи, и жертвовать жизнь – не буду. Сомнений листья легко опадут опять В большую чашку пруда – великанью посуду. И боль велика, и любовь моя – просто гигант, И только сама я – ничтожная, мелкая, злая, Вмещаю обиду всего лишь на два гига, А все остальное уже я в себя не вмещаю. И падают тени крест-накрест и наискосок, Асфальт разлинован, расчерчен, асфальт расквадрачен, — В ячейках хранятся мечты и полно всяких всячин, И тихо стекается в лужицы солнечный сок. Все скучно. Надо мною абажур… Все скучно. Надо мною абажур — Ровесник мне. Скажу тебе – услышишь? Два дня спустя я окажусь в Париже, Де жюр, всего какие-то де жюр. Пока – лежу, и абажур погас. Строка цепляет рифму, тянет нервы. Два дня – и я увижу Монпарнас И Мулен Руж в сиянии вечернем. Прожить два дня, от скуки не завыть, И в чемодан сложить стихи и вещи… Но мне сейчас все кажется зловещим — И небеса закатные в крови. Читаю книгу, слушаю часы И знаю: без тебя мне трудно выжить И в этот день, и завтра, и в Париже, И на бетонке взлетной полосы. И только рядом оказавшись вдруг, — Возможно, это сбудется, не знаю, — В твоих глазах воскресну, умирая В другой вселенной, в дырах от разлук. |
