Вчера под лучами солнца с крыш сползли белые платки снега.

Потом звенящие серебряные гирьки-капели проклевали сугробы, и первые проталины появились. А сегодня они широки.

Озимая рожь напоминает большое изумрудное озеро.

Сырые потоки воздуха поднимаются вверх кипами белой ваты, образуя облачко за облачком.

Курчавые облака заслонили разыгравшееся солнце. Весеннее утро дышит прелью прошлогодней опавшей листвы.

Сад утром скучный и хмурый. В нём беззвучная пустота, хотя где-то по-детски лепечет ручеёк, но звуки его сливаются с лёгкими порывами ветерка и шушуканьем берёз и теряют свою напевность.

И вот снова из-за туч выглянуло солнце. Блестя воронёным опереньем, на черёмуху над старой скворечней сел скворец. Оправил пёрышки и задорными переливистыми звуками заполнил пустоту сада. Будто бы на тысячу вёрст всё вокруг замерло, и торжествует он один. Сад ощущает весну каждой жилкой. А скворец продолжает сыпать переливчатый пересвист, наяривает на шарманке с мелодичными звуками. И как тут не радоваться — снова вернулся в родные края, где всё так дорого и мило.

Длинная цепь журавлей прошнуровала весеннее небо, и я вспомнил давнюю весну своего детства. Мне было тогда лет восемь-девять. Весенние дни шли своим чередом. После прогулки я пришёл домой и только успел раздеться и сесть за стол обедать, как за окном послышалось: «кур-лы, кур-лы…».

Я думал, что это телега скрипит, а дед мой сказал:

— Журавли летят, нашим сорванцам сапоги со скрипом несут.

И опять принялся чинить сеть-редуху для крупной рыбы.

У меня в то время не было никаких сапог, не то что со скрипом. Хотелось иметь хотя бы самые простые. Поэтому я босой выбежал на улицу и, шлёпая по студным ещё лужам, кричал журавлям:

— Журавли, журавушки, подарите мне сапоги.

Но стая пролетела мимо. Встретил я другую и третью стаю и тоже кричал, а они летели мимо…

Вернувшись в избу, я сказал бабушке:

— Обманул меня дедушка. Нет у журавлей никаких сапог.

— Подожди, внучок, утро вечера мудренее, будут у тебя сапоги, — улыбаясь, утешала она.

Я долго не мог уснуть, всё думал о сапогах…

Утром меня разбудили завтракать. Я встал — и охнул: ноги горели как в огне. Цыпки! Было так больно, что я захныкал:

— Ой, тошненько мне, ох-ох!

А бабушка говорила:

— Вот и подарили тебе журавли сапоги со скрипом. Ну ничего, доживём до лучших времён!

Звонкоголосый сенокосный день июля мало-помалу затих. Зато какая медовая свежесть летнего предвечерья в полях! Полной грудью вдыхаешь запахи мяты, сосновой хвои и донника и чувствуешь себя с каждым вздохом бодрее.

Усталое солнце всё ниже и ниже склоняется к земле. Вдоль дорог и тропинок ложатся длинные тени деревьев. Доцветают розовые кусты шиповника, вспыхивают в траве лампочки клевера и одуванчиков. Небосвод озарился закатом, обещая на завтра вёдреный день. Где-то рядом в мажорном переливчатом звоне кузнечиков громко выкрикнул перепел: «Спать пора!» Всё стихло… Лишь одна осина о чём-то шепчет себе.