«Ничего себе — ничего не случилось!» — подумала Юлька.

Директор двинулся через торговый зал и, приподняв доску, прошел за прилавок, а потом внутрь магазина. За ним потянулся паренек, за пареньком пошла Юлька. Ей ведь требовалось обратиться к Дорофееву — так было написано в направлении.

Стараясь не отрываться от паренька и миновав очень темный извилистый коридорчик, она, наконец, оказалась в директорском кабинете, ничем не примечательной крохотной комнатке с окном, забранным решеткой.

Кроме директора, прошедшего сразу за потрепанный, дешевый письменный стол, в кабинете оказались плачущая Клава, все тот же парень, она, Юлька, и неведомо откуда возникший седой, осанистый старик. К нему первому и обратился директор:

— Вы, товарищ, ко мне?

— Подожду. — Старик милостиво помахал рукой. — Мне не к спеху. Разбирайтесь со своими делами.

Сказав это тоном величайшего одолжения, старик плотно уселся на стул, упер в пол свою палку, приготовившись, как видно, оставаться здесь долго.

— Да нет, — возразил директор, — говорите, с чем пришли. Старость все-таки…

— Не радость! — с непонятным Юльке удовольствием подхватил старик. — Да-а, мало радостей в старости, а вы и последние норовите отнять. Вот ведь как!

— Что отнять? — Виктор Егорович недоуменно вскинул брови.

— Покой. Заслуженный, так сказать, отдых.

— Пользуйтесь на здоровье. Мы-то тут при чем?

— А при том самом! Ты попробуй воспользуйся. — Старик неожиданно перешел на «ты». — Попробуй, когда тебе каждый миг в самое ухо жу-жу-жу, гу-гу-гу, дык-дык-дык!

Произнося свои «жу-жу-жу», старик громко, им в такт колотил об пол тяжелой палкой. С каждым стуком он входил все в больший гнев, распалялся.

— Толком можете объяснить? — поморщился директор. Его, наверное, раздражал этот стук.

— То-о-олком? — картинно изумился старик и хряпнул палкой изо всех сил. — Это ты, ты объясни, когда свое безобразие закончишь?!

— Зря, папаша, расстраиваетесь, — подал вдруг голос паренек. — Жизнь прекрасна!

— А ты, молодой человек, не встревай! — Старик обжег взглядом своего нечаянного оппонента. — Вот если бы тебя так — каждый день по голове кувалдой, а потом сверлом, а потом рашпилем, а?

— Плохо, конечно, — согласился парень.

— То-то! А я пенсионер местного значения, — гордо сказал старик. — Чувствуете?

Тут старик со множеством деталей и подробностей стал перечислять свои заслуги перед государством, властно покрикивая на директора, если тот пытался его прервать, чтобы выяснить суть дела.

Старик уже рассказал, как он воевал в гражданскую войну, как сражался на фронтах Великой Отечественной, как восстанавливал, а потом развивал народное хозяйство, и Юлька было решила, что все, скоро конец, когда он неожиданно перешел к Декабрьскому вооруженному восстанию 1905 года.

— Хоть мне в ту пору трех лет не сравнялось, — неторопливо поведал старик, — однако…

— Ну и память у вас, папаша! — удивился паренек.

— Не отшибли пока. — Пенсионер кивнул на директора. — Не успели. Но стараются. — И продолжил рассказ.

Звонил телефон, в дверь поминутно всовывались разные головы и спрашивали: «Можно?» — но, наткнувшись на взгляд директора, быстро исчезали.

Было ясно: старик парализовал работу директора, остановить его можно было только грубостью или резкостью, но Виктор Егорович, видимо, не хотел прибегать к подобного рода сильным средствам, и это Юльке понравилось.

Старик, наконец, устал от собственных рассказов, умолк — на минуту, тяжело вздохнул и потребовал от директора, чтобы в магазине перестали пользоваться грузовым лифтом. Жил пенсионер в квартире, расположенной над магазином, когда же включали лифт, с помощью которого подавали товары из подвала в отделы, мотор шумел и был слышен в квартире старика.

— Но помилуйте! — воскликнул директор. — Лифт установлен с соблюдением всех технических требований. Принят надзором.

— Слепым надзором, — сказал старик. — И глухим.

— Мы ж его неделя как пустили. Вздохнули все! Ведь на горбу приходилось ящики и мешки из подвала таскать. А у нас большинство женщины, не хватает подсобных рабочих.

— Не мое дело, — сказал старик.

— Не выключу! — отрезал директор. — Ни за что!

— Выключишь, — пообещал старик. — Как миленький!

Опираясь на свою палку, он поднялся, чтобы идти. Юльке показалось, что пенсионер остался доволен результатами разговора. И было странно: разве может человек испытать удовольствие, когда ему отказали в просьбе?

До конца продумать необычное поведение старика Юлька не успела. Как только тот вышел, директор обратился к ней:

— Что у вас, девушка?

Юлька подала направление, которое получила в отделе кадров торга от морщинистого Ивана Филипповича.

Виктор Егорович прочел бумажку и немного повертел ее в руках, как бы любуясь.

— Отличччно! — протянул он, упирая на букву «ч». — Комсомолка?

Юлька кивнула, добавив:

— По направлению райкома.

— Прекрасно! — продолжал радоваться директор. — Очень хорошо! То, что нужно!

Он достал из сейфа небольшую картонную карточку, расчерченную на графы, и предложил Юльке сесть за краешек его стола, чтобы эту карточку заполнить. Требовалось написать о себе самые общие сведения. Юлька принялась за работу.

— Ну как? — обратился директор к Клаве и молодому человеку. — Поостыли?

Юлька решила, что директор хитрый дядька. Старика он выслушал первым, очевидно, не только из уважения к сединам. Надо было этим двум дать время, чтобы успокоились, пришли в себя после скандала.

— Поостыли, — засмеялся парень.

— Протрезвел, значит. — Клава зло покосилась на своего врага.

Директор на нее прикрикнул и спросил паренька, что же все-таки случилось?

Оказалось, парень пришел в магазин купить масло и сметану — велела жена. Получив от продавщицы свои покупки, он захотел пошутить и, накрыв одной рукой банку со сметаной, а другой кусок масла, отчетливо и строго сказал:

— Контрольная закупка!

Вмиг банка была перевернута и треснулась об пол, сметана разлилась по прилавку. Остальное директор видел своими глазами.

— Значит, пошутить хотели, — задумчиво сказал директор.

— Вроде. — Паренек беспечно пожал плечами. — Настроение было хорошее.

— Ты что скажешь? — Виктор Егорович обратился к Клаве.

— Врет он все! — Клава отняла от носа скомканный в кулаке мокрый платок, быстро заговорила: — Не опрокидывала я банки, сам ее сшиб, сам! Все врет! Выпимши он был — любой и каждый вам подтвердить может. Хорошо, к весам не допустила, не то и их бы двинул.

— Ерунда это, — сказал парень. — На междугородных я работаю. Шофер. Час, как из рейса. Там, пожалуй, выпьешь.

— Ох-хо-хо, ангел с крылышками — хоть стой, хоть падай! Знаем вас, шоферню!

— Клава, прекрати! — резко сказал директор и затем, обращаясь к парню, продолжил другим тоном: — Клавдию Ивановну Глушкову мы строго накажем. Выговор ей объявим за грубое и нетактичное обращение с покупателем. Оставьте адрес, копию приказа вам вышлем.

— Да ладно, я крови не жажду. Вы мне сметаны в какую-нибудь банку налейте. А то от жены влетит.

— Вы уж на нас зла-то не держите, — попросил директор. — И адресок все ж таки надо бы записать.

Он протянул парню шариковый карандаш, тот что-то написал на бумажке.

— Иди, Клава, отпусти товарищу масло и сметану.

Клава вышла, недовольно бурча под нос, который от многочисленных соприкосновений с платком принял пунцовый оттенок.

— Счастливой вам торговли! — Парень снова улыбался. — Жизнь прекрасна!

Сразу за парнем ушел и директор, сказав Юльке, что через минуту будет.

Рассеянным взглядом она скользнула по стенам кабинета. На них были вывешены социалистические обязательства магазина, какие-то непонятные графики, красовалась косо пришпиленная стенная газета с тремя небольшими заметками. Газета называлась «За советскую торговлю», и выпустили ее еще к 1 Мая. Но Юлька не стала читать газету и обязательства, что непременно бы сделала в другое время, хотя бы из природного любопытства, — она напряженно думала.