Она все-таки пришла.
Я оборачиваюсь и вижу женщину-серую моего роста, но смахивающую на курносого боксера с габаритами бетонного строительного блока. Веснушки, потемневшие под суровым меркурианским солнцем, молот уродливого широкого носа. Волосы на висках выбриты, а на макушке вздымаются, как всплывающая белая акула. На женщине черная форма, и все люди в баре, от настороженного бармена до ошеломленной шлюхи, пялятся на красные шевроны с крылатым конем на рукавах ее куртки и на свисающий с левого плеча косматый волчий плащ. Легион Пегаса, батальон упырей. Личная гвардия Жнеца.
Женщина размашистым шагом направляется к типам, преграждающим путь к кабинке:
– Проваливайте.
Вежливо склонив голову, они спешат удалиться. Она садится, наливает в стаканы виски, протирает края своего стакана и кивает мне. Я присоединяюсь к ней. Она швыряет в спину громилам золотую октавию. Сотенный кредит с полумесяцем дома Луны. Такие все еще в ходу, невзирая на жалкие попытки восстания чеканить новое законное платежное средство.
– За виски, граждане.
Те исчезают, и в баре постепенно возобновляются разговоры. Женщина устремляет на меня испытующий, суровый взгляд.
– Холидей Накамура, упырь. Как живая, – говорю я.
– Эфраим Хорн. Тупица в поисках смерти. – Она кивает вслед двоим головорезам. – Сильно пострадал?
– Как обычно. Не желаешь ли принять благодарность за спасение моей задницы?
– Не спеши меня благодарить. Ночь только началась. Кроме того, черная с рельсотроном вон там – слишком большой кусок, чтоб ты мог его проглотить.
– Что?
– Вторая кабинка у дальней стены. Крупная девушка, и у нее что-то под мышкой. – Она кивком указывает на полутемную кабинку, где большая фигура сгорбилась над бокалом, в котором торчит бумажный зонтик. В дурмане водки и таблеток я ее даже не заметил. – Теряешь форму, Эф, – хмыкает Холидей, настороженно принюхиваясь к бутылке виски.
– Черт побери, – вздыхаю я. – Я скоро вернусь.
– Помощь нужна?
– Только если у тебя есть билеты в зоопарк.
– Что?
– Не спрашивай.
Я пробираюсь через бар. Вольга застенчиво горбится, словно надеется спрятаться в тени кабинки, чтобы я ее не увидел. Она сдается, когда я щелкаю перед ней пальцами:
– Пошли на улицу.
С зеленого навеса над входом в бар лениво капает дождь. Сам бар расположен в квартале ресторанов и питейных заведений, непосредственно примыкающем к многоуровневой магистрали. За небольшой защитной стеной – отвесный обрыв в бетонный каньон между зданиями. Я толкаю Вольгу в грудь:
– Ты что, теперь следишь за мной?
– Нет…
– Вольга!
– Да, – сознается она. – Я беспокоюсь о тебе.
– Беспокоишься обо мне? Ты ведь без меня такси поймать не можешь!
– Но я же тебя выследила!
– Значит, я наконец-то хоть чему-то вас научил! Но я никогда не говорил, что нужно лезть в чужие дела, тупая великанша.
– Ты выглядел печальным…
– Не твоя проблема. У тебя своих проблем достаточно, и еще одна тебе ни к чему.
– Но мы же друзья. А друзья заботятся друг о друге. – Она кивает в сторону входа. – Кто это? Ее плащ…
– Не твое собачье дело.
– Но…
– Вольга, мы не друзья. – Ткнув ее пальцем в грудь, смотрю снизу вверх в грубоватое лицо. – Мы работаем вместе. У нас деловое сотрудничество. Этим наши взаимоотношения исчерпываются.
Она стоит с таким видом, будто я ее ударил.
Я раздраженно вздыхаю:
– Иди домой. И перестань ходить следом за мной лишь потому, что у тебя нет личной жизни.
Повторять дважды не приходится. Поникнув, Вольга бредет вверх по лестнице, ведущей к уровню такси.
Я возвращаюсь в бар. Холидей явно успела приложиться к виски, но стул ее сдвинут, будто она только что вставала. Она что, подслушивала у двери?
– Ты ее знаешь? – спрашивает Холидей.
– Нет! – огрызаюсь я.
– Ладно. Что ж… Рада тебя видеть, Эф. – Она проводит по ободу стакана мозолистым пальцем. – Честно говоря, я удивлена, что ты пришел.
– Ой-ой! Ты думала, мне уже все равно?
– Я думала, что ты не помнишь, когда у Тригга день рождения.
– А я думал, что твой хозяин-мессия не спустит тебя с поводка отдохнуть и развеяться. Разве ты не должна присутствовать на параде?
– Парад был вчера. И ты это знаешь.
Я пожимаю плечами:
– Ну, это место превратилось в дерьмо.
– Угу. Я предпочитаю всему этому бамбуковые факелы… – Она умолкает и указывает на окно – за ним в зеленом освещении слоняется бесчисленное множество всякого быдла.
Я фыркаю:
– Возможно, мы просто становимся слишком культурными. Но это лучше, чем песчаный пояс Меркурия.
– Черт возьми, да, – тяжело роняет Холидей.
Она никогда не была красавицей, и сейчас очевидно, что последняя кампания далась ей особенно тяжело. Но сильнее всего сказывается внутренняя усталость. Холидей сидит за столом, а тяжесть планеты как будто вдавливает ее в бутылку виски.
– Ты атаковала в Дожде? – спрашиваю я; она кивает. – Я видел кинохронику. Смотрится как полный бардак. На что это похоже? На Дождь?
Холидей пожимает плечами:
– Хорош для поставщиков оружия. Для прочих – враждебен человеческому опыту.
Я поднимаю свой стакан:
– За вернувшуюся героиню и ее прозорливость!
Она подносит свой стакан к моему:
– За ехидного лентяя.
Мы чокаемся и выпиваем. Пойло дешевое, в нем чувствуется привкус пластиковой бутылки. Как из армейского пайка. Не успеваю поставить стакан на стол, как он снова полон. Мы выпиваем еще раз. И еще. Пьем до тех пор, пока не приканчиваем бутылку. Холидей рассматривает остаток последней порции, удивляясь, как быстро закончился виски. Она ничем не отличается от любого из солдат, вернувшихся домой с войны. Они замкнуты в своих внутренних мирах. Вечно напряжены, постоянно оценивают обстановку. Холидей неловко пытается завязать разговор, потому что знает, что так положено.
– Ну… что нового? Ты все работаешь по контракту?
– Ты же меня знаешь. Воздушный змей на ветру. – Я вырисовываю пальцем зигзаги в воздухе.
– Какая корпорация?
– Ты такой не знаешь.
Она не улыбается. Интересно, ей так же больно видеть меня, как мне ее? Я боялся этого. Боялся прийти сюда. Снова соскользнуть в эти воспоминания.
– Ну в общем, ты живешь легко и приятно.
– Единственная легкая вещь – это энтропия.
– Смешно.
– Это не ко мне. – Пожимаю плечами. – Я человек занятой.
– Есть и другие способы быть занятым. Со смыслом.
– Я пробовал. – Моя рука рефлекторно тянется к груди – туда, где под пиджаком скрыты шрамы, полученные от того золотого. Я замечаю, что Холидей смотрит на мою руку, и опускаю ее. – Не вышло.
В ее руке жужжит датапад.
– Вызывают? – спрашиваю я, но она отключает датапад, не взглянув на него.
– Крупных краж стало больше. Теперь есть оперативная группа. Правительнице надоело, что культурные ценности этого города растаскивают для того, кто больше заплатит.
– А, правительница. Как там старушка Львиное Сердце? Все еще амнистирует убийц и работорговцев?
– Ты по-прежнему так остро это воспринимаешь?
– Серые: жизнь короткая, память долгая. Помнишь эту поговорку? Скажи, а для этой новой оперативной группы уже придумали красивый герб? Крылатый тигр или, к примеру, лев с мечом в сверкающей пасти?
– Ты сам решил покинуть восстание, Эф.
– Тебе известно, почему я ушел.
– Если тебе не нравилось, как идут дела, ты мог остаться и что-то изменить. Но сидеть в дешевом кресле и швыряться бутылками, конечно, легче.
– Что-то изменить? – Я гадко улыбаюсь. – Знаешь, когда начались судебные процессы в Гиперионе, я подумал, что наконец-то дождался правосудия. Клянусь Юпитером! Я надеялся, что золотые наконец-то заплатят по счетам. Даже после Эндимиона, после того что они сделали с моими парнями… – Я снова касаюсь груди. – Но потом ваша правительница струсила. Ну да, какие-то офицеры Сообщества из медных, какие-то высокопоставленные психи из Бюро стандартов получили путевку в Дипгрейв, но куда больше оказалось тех, кого простили, потому что ей нужны были их люди, их деньги, их корабли. Вот и конец правосудию.