Суперская фотка! Интересно, этот рыжий живёт на европейской или на азиатской стороне Стамбула?

Я так засмотрелась на кота, что не заметила, как мы приехали в аэропорт.

– Полина! – мамин голос такой холодный, что у меня внутри всё сжимается и сердце покрывается коркой льда.

Быстро захлопываю блокнот и поёживаюсь. Полным именем мама называет меня, только когда сильно рассержена. – Не спи! Самолёт ждать не будет.

Запихиваю ручку и блокнот обратно в рюкзак, вылезаю из такси.

– Спасибо! – бросаю напоследок водителю перед тем, как закрыть дверь.

Мама терпеть не может, если я веду себя «невежливо». Ты понимаешь, что портишь впечатление обо мне?! Ага, понимаю. Маме важно, что про неё подумают другие. И совершенно наплевать на то, что думаю я. Например, что я хочу пойти в школу и вместе с Лизой обсудить новенького, а не улетать на целую неделю.

– Идём, – мама подхватывает ручку ярко-жёлтого чемодана, который таксист вытащил из багажника, и, взяв под мышку тубус с картинами, идёт к стеклянной двери. На меня не оглядывается. Знает, что я никуда не денусь.

Я закидываю на плечо рюкзак и пытаюсь не отставать.

Чтобы попасть в аэропорт, нужно пройти досмотр. Пассажиры ставят свои чемоданы, рюкзаки, сумки на широкую ленту, и она медленно затягивает всё в брюхо огромного тёмного ящика. Наш жёлтый чемодан выглядит довольным и спокойным.

Он, кажется, совсем не боится оказаться в пасти этого чудища. Чемодан знает: его просветят, проверят, что он прячет у себя внутри, и отпустят на свободу. Он часто летает с мамой. Досмотр давно стал для него привычным делом. А вот тубус с мамиными картинами волнуется: покачивается, прижимается к пузатому чемодану. Ему страшно оказаться внутри тёмного ящика.

Не волнуйся, тубус! Лента вывезет тебя с другой стороны этого ящика, и ты снова увидишь свет. А для меня впереди ничего хорошего не предвидится. По крайней мере, на этой неделе.

Бросаю на ленту свой клетчатый рюкзак, похожий на шахматную доску, и вздрагиваю от неожиданности. Рядом с моим рюкзаком приземляется точно такой же! Даже пятно от протёкших из ручки чернил, похожее на грозовую тучу, есть. Только на моём рюкзаке оно сбоку, рядом с карманом, а на этом – снизу, почти у самого дна. Оборачиваюсь, чтобы увидеть, чей же это рюкзак-близнец?

И вдруг встречаюсь взглядом с высоким рыжим парнем. Его щёки, нос, уши – всё, словно корицей, усыпано мелкими веснушками. А в карих глазах смешинки.

– Главное, после досмотра не перепутать, – он улыбается и подмигивает мне.

Чувствую, как краснеют уши, и быстро отворачиваюсь. Какой же дурой я выгляжу! Не смогла даже остроумного ответа придумать. Ещё и покраснела, как первоклассница! Быстро прохожу через рамку металлоискателя и хватаю свой рюкзак с ленты. Его уже просветили. Не оборачиваюсь. Хотя очень хочется. Интересно, он смотрит на меня? Поворачиваюсь к маме, чтобы хоть краешком глаза увидеть. Смотрит! И улыбается. Мои уши начинают пылать. Это моя дурацкая особенность – предательские уши. При малейшем волнении наливаются жаром, краснеют и, кажется, даже становятся больше.

Превращаюсь в красноухую страшилу. Не то что Лиза. У неё румянец появляется.

И Лиза сразу становится такой нежной красавицей.

– Полина! – от маминого окрика вздрогнул даже жёлтый чемодан. – Хватит витать в облаках. Регистрация на рейс уже началась. Идём скорее!

Мамины каблуки весело цокают по блестящей плитке. Мама обожает красные туфли. Не знаю, как можно так быстро ходить на каблуках? В кедах же гораздо удобнее. В прошлом году мама заставила меня надеть туфли на выставку её картин.

Тесные туфли и дурацкое платье. Классическое. Весь вечер я мечтала только об одном – переобуться. После выставки скинула туфли и попробовала пошевелить пальцами. Они все сплюснулись, склеились и были совершенно оглушёнными.

А в кедах ноги всегда свободны. Бегают, прыгают – и никогда в них пальцы не сплющиваются.

Мама уже почти у стойки регистрации. Надо бежать, догонять её. Но так хочется обернуться. Хоть на секундочку.

Поворачиваю голову и опять встречаюсь взглядом с хозяином клетчатого рюкзака.

Он снова улыбается. Мне! Не могу удержаться и улыбаюсь ему в ответ.

Так и бегу. Бегу и улыбаюсь. Почему-то так хорошо внутри. Как будто там кто-то завернулся в плед и пьёт горячий шоколад. Тепло и радостно.

Мы проходим регистрацию и сдаём багаж так быстро, что я даже не успеваю попрощаться с жёлтым чемоданом. Теперь мы с ним встретимся только после приземления. Мама прижимает к себе тубус.

Боится потерять свои картины. Что же она тогда покажет этому супермастеру в Стамбуле? Даже в багаж сдавать не стала.

Пиликает телефон. Сообщение от Лизы:

Ох! Пора признаться. Что ни в кино, ни гулять первого сентября я не пойду.

– Полина! – мама, кажется, обиделась надолго. – Убери телефон, нам ещё паспортный контроль надо пройти!

«Надо! Надо!» А мне – не надо!

Я хочу остаться. Вздыхаю и запихиваю телефон в карман. Небольшая передышка перед ответом Лизе мне точно не помешает. Надо собрать мысли в кучу и подумать, как написать обо всём этом.

Паспортный контроль – эта такая длинная очередь. Стоишь, стоишь, потом подходишь к окошку пограничника, даёшь ему свой паспорт и смотришь на него не моргая. Потому что он сверяет тебя с фоткой в паспорте. На фотке мне шесть лет.

Совсем не похожа. Малявка с хвостиками.

Шлёп! Пограничник шлёпает печать в паспорт. Значит, всё-таки нашёл сходство.

Мы наконец проходим все контроли и досмотры и устраиваемся за столиком в кафе в зоне вылета. Цены здесь – космос! Бутылочка воды стоит в два раза дороже, чем в магазине. Мама берёт чашку капучино на миндальном молоке, а я заказываю сок с круассаном и достаю из кармана телефон.

Надо уже написать Лизе.

Ну всё. Сейчас будут гром и молнии.

Смотрю на экран. Лиза печатает ответ. Долго, медленно. Наверное, подбирает каждое слово, чтобы забить гвоздь в крышку ящика с нашими планами.

Остановилась. Думает.

Лизка, прости! Я сопротивлялась, как могла!

Опять печатает.

Не могу больше ждать. Пусть уже появится её сообщение!

Но Лиза, как специально, не торопится. Делает паузы. Снова печатает. А может, набирает обидные слова и стирает, не решаясь нажать «отправить»?

Наконец ответ загорается на экране.

Что?! И это всё? И Лиза даже не обиделась?

Моя Лизка – лучшая подруга на свете! Самая-самая!

Отправила ей в ответ смайлик-поцелуйчик и откусила сразу половину круассана. Ещё секунду назад думала, что не смогу ни кусочка проглотить.

Лиза опять что-то пишет.

Круассан застрял у меня в горле.

Я отложила оставшуюся половину круассана. Есть расхотелось. Новенькая? С новенькой в кино?!

Очередь к туалету вытянулась, кажется, на полсамолёта. Ненавижу туалеты в самолётах. Узкие, тесные, громко хлюпающие. Бр-р!