Жители Этезии обладали дурной славой. Согласно расхожей поговорке они воровали, находясь в нужде, и воровали вдвойне, когда стяжали богатства. Страстные к жизни они расселялись по всему Семарду, далеко за пределами своего королевства, а их угольные волосы и хмурые смуглые лица передавались потомкам, которые уже не помнили родных мест и родного языка. Иные народы считали этезианцев стервятниками, иные чумой, способной заразить весь человеческий род. И даже самый благородный и добронравный этезианец полагался родителями невесты нежелательной парой.

– Да они и не этезианские, – робко возразила Ильга, понимая, о ком говорит ее муж. – Пусть отец их этезианец, зато мать бризарка, и они бризарцы, как и мы.

– Этезианцы, – категорично перебил Далиир, принимаясь за ватрушки. – Чтоб ноги их тут больше не было.

– Они и не приходят давно, – задумчиво отозвалась Ильга, и в голосе ее прозвучала грусть.

Этезианские дети жили на соседней улице. Отец их давно бросил, матери домом служил лазарет в Грушевнике. Добросердечная Ильга принимала и кормила их у себя с радостью, они в благодарность помогали ей по хозяйству. Но Далиир не привечал чужаков, и когда дети подросли, счел, что они уже способны прокормить себя, а нет – так и тогда это не его забота.

– А вы будете моей новой мамой, когда моя мама умрет? – с надеждой спросила как-то этезианская девочка Ильгу.

– Ты так не говори никогда, – строго возразила тогда Ильга. – Мама твоя скоро поправится и вернется к вам.

И она оказалась права. Женщина оправилась, вернулась в дом и настрого запретила детям ходить по гостям. Лишь однажды за минувший год, проходя по соседской улице, Ильга увидела ее дочь. Девочка так торопилась ее приветствовать, что оступилась и растянулась на земле.

– Какие черные! – продолжала изумляться Ильга, поочередно рассматривая глаза альва перед светом лампадки. – Далиш, они, наверное, магические?

– Просто темные, – отмахнулся он и обратился к Язару. – Ты их спрячь хорошенько вместе с письмом. Прежде коров отпасем, а там поедем в Грушевник.

Язар так и застыл с куском ватрушки в руке, не донеся ее до рта. Ему уже представлялось, как неожиданная находка окунет его с головой в бурные воды приключений, он поплывет, увлеченный стремниной событий. А когда его наконец выбросит на берег новой жизни, он будет окроплен яркими не тлеющими воспоминаниями.

– Я могу сбегать в город, – вызвался он. – Всего восемнадцать верст. И запрягать не надо.

– Такую загадку, Яз, наскоком не разрешить, – дал укорот ему дядя. – Я сомневаюсь, что язык альвов знает кто-то в Грушевнике. Хорошо если нам дадут подсказку, где найти толмача, и тогда уже нам предстоит совсем иная, куда более длинная дорога.

Язар понурил голову, совсем как недавно это сделал Мард. Каждая корова добавляла хозяевам один день к пастьбе всего стада. Ильга держал трех коров, семья Сусарда двух. И сегодня они отпасли только первый день из пяти.

Неожиданно потемнело. Только сквозь раскрытое окно в кухню проникал бледный свет Луны.

– Иля, ты почему за маслом в лампадке не следишь? – упрекнул ее Далиир.

– Да ведь я только сегодня подливала. Или это было вчера… – она смутилась. – Забыла, наверное.

На другой день как погнали коров, Далиир шепнул Язару:

– Будь со стороны полей, к лесу не приближайся.

Еще до обеда Белка рванула в чащу. Старику Сусарду пришлось гнаться за ней больше версты, однако он прежде выполнил свой пастушеский долг и только затем поделился открытием с пастухами.

И Далиир и Язар при виде грифона изобразили удивление.

– А ну, Яз, сбегай в село, расскажи бабе Наре, – распорядился Сусард.

К вечеру о грифоне знал весь Винник. Отложив неотложные дела, посмотреть на чудесное создание приходили целыми семьями. Поползли слухи, будто грифона подстрелили охотники. Прежде чем умереть, он улетел далеко от тех мест, потому его и не отыскали. Предполагали, он мог схватиться с другим грифоном или иным могучим существом. Один ребенок высказал и вовсе фантастическое утверждение.

– Я знаю, знаю! – закричал он, перебивая взрослых и привлекая к себе внимание. – Его убил злой колдун молнией! Вот так! Бах! – он живо изобразил, как молния вылетала из рук злого колдуна.

Взрослые не придали его словам значения. Дети постарше засмеялись.

– Какой еще молнией? Ты же видишь, у него перья не опалены!

– А потом начался дождь! – продолжал фантазировать малыш. – Грифон горел ярко-ярко, упал и погас!

Дети вновь рассмеялись, мать, улыбаясь, потрепала малыша по волосам.

Только Язар, слышавший разговор, отнесся к словам ребенка с большой серьезностью. Ему казалось, что сами боги дают ему подсказки, такие очевидные, но почему-то незримые для других. Но другие не знали об альве, иначе и они задались бы естественными вопросами. Как получилось, что погиб и зверь, и его наездник? Какая сразила их сила? Ведь случайная буря не могла захватить врасплох грифона, а магия альва должна была уберечь его и в падении. Не меньше вопросов вызывало и таинственное послание. Что было в нем? Великое откровение, заклинание или признание в любви? Может быть, последними словами альв просил прощения у родителей, от которых сбежал на землю? Может быть, предостерегал людей о грядущей беде?

Язару было страшно оставлять без присмотра глаза и письмо альва. Весь день он проносил их в кармане старого тулупа и беспрерывно ощупывал, убеждаясь, что не потерял. Он получал лишь короткое успокоение, тревога далеко не отступала. Впрочем, исходящий от письма холод не позволял о нем надолго забывать. Он спорил с теплом тулупа и лишь усилиями еще по-летнему горячего солнца тулуп не заиндевел.

Осененный внезапной идеей вечером Язар раздобыл чернила и пожелтевший листок бумаги в доме бабы Нары, живущей по соседству на другой стороне улицы. Однако не близко знакомый с каллиграфией он не мог верно переписать иероглифы этого древнего и сложного языка. Четкие штрихи становились ломаными линиями, пропорции терялись, а вдобавок все перекрывали уродливые кляксы. Отчаявшись, Язар разорвал свои труды на мелкие части и сжег в пламени свечи, в свете которой и пытался писать.

Спалось ему тревожно. Глаза альва он держал рукой под подушкой, письмо положил в сундук с вещами подле кровати. Сильный ветер стучал входной калиткой, и юноше мерещилось, что безобразный старый колдун в черных лохмотьях ломится к ним во двор. Подогревая его страхи, Мард, не замолкая, надрывался и бросался на высокий синий забор. Ему отзывались все деревенские собаки. Никогда еще ночной Винник не звучал так громко.

Язар в одной рубахе вышел на улицу. Он не взял с собой света, ибо не надеялся различить черного Марда на фоне ночи. Однако он сразу почувствовал присутствие людей на улице, ощутил их волнение и услышал приглушенные голоса.

Одновременно с ним из кухни напротив дома вышел Далиир. Он держал лампадку, на свет которой сразу же устремились мотыльки.

– Мард, что там? – громко спросил он.

Пес прошелся вдоль забора, завилял хвостом и присел возле калитки. Калитка стукнула еще раз, но теперь ее отворила Ильга снаружи.

– К Сусарду пришли! – крикнула она и подбежала к Далииру. Она дрожала, а в голосе ее звучал настоящий ужас. – Какие-то люди, не здешние. Избили его кума и зарезали пса! Они и сюда придут, Далиш!

– Иля, успокойся, – попросил он, обнимая ее одной рукой.

Язару продолжало казаться, что он спит: слишком стремительно разворачивались события, слишком неправдоподобно. Потому он не почувствовал страха. Ему уже представлялось, как он, пряча за пазухой послание и глаза альва, бежит в Грушевник через лес. За ним на взмыленных черных жеребцах гонятся охотники. Они спускают собак…

Спокойный голос дяди вернул его в реальность.

– Язар, где письмо и камни?

– Они у меня.

– Дай их мне, – Далиир требовательно протянул большую мягкую ладонь.

Язар смешался. Он понимал, что если послушается дядю, то может навсегда лишиться своих находок. Он не знал их ценности, но в том, что эта ценность высока, не сомневался.