Дядя выслушал его сбивчивый рассказ хладнокровно, а когда Язар закончил, просил показать грифона.

Далиир шел медленно, он вообще никогда не спешил. Он долго и внимательно рассматривал перья грифона, чесал щетину на подбородке и задумчиво качал головой. Язар же не мог совладать с волнением: его ноги не принимали покоя, топтались, покачивались или переносили Язара с места на места в ожидании Далиира.

Увидев благородное создание, Далиир усмехнулся и упер руки в бока.

– Да-а-а, – задумчиво протянул он. – Эдакого зверя наши леса еще не видали. С ним твоему рассказу поверит всякий. А только знаешь, Язар, – Далиир наклонился и ласково, но внушительно заглянул ему в глаза. – Не говори никому о встрече с альвом, и о послании не говори. Прочитать его все равно никто у нас не прочитает, а для досужих сплетен нашим довольно будет и грифона.

– Наверное, его нужно отнести в город, – размышлял Язар. – Там его сумеют прочитать.

Далиир положил ему на плечо свою большую мягкую ладонь и посмотрел куда-то вдаль. Спокойствие, исходящее от дяди, сразу передалось Язару.

– Обожди, – ответил он. – Сперва коров допасем. – И невозмутимо указал рукой. – Заверни Белку.

По мере приближения к солнцу тяжелая туча утрачивала свою грозную силу. Она обогнула светило, не закрыв его, побледнела окончательно и разорвалась на мелкие паутинки. Когда Язар поднял взгляд, ему представилось, что на небе жарится большая яичница.

Смотреть на солнце, не боясь обжечься, было невеликим вознаграждением его слабому зрению. И часто, глядя в размытое желтое пятно, он видел и золотую ладью в ореоле утреннего света, и самого вечно молодого прекрасного солнечного бога, и его трехглазого горящего ястреба Зарока. Сверстники ему не верили, но люди старшего поколения помнили, как он сам рассказывал о тех вещах, едва научившись говорить. Видел он и другие удаленные объекты, которые не должен различать человеческий глаз. Он считал птиц там, где другие не находили даже черных точек. А стоя у начала дороги, ведущей в Грушевник, мог наблюдать, как в десяти верстах от него, спускаясь с холма, лущил семечки Балатин. Однако по мере приближения брата, его очертания размывались, и когда он подходил к Язару, тот не мог даже его узнать.

Хотя дядя и отпустил его, Язар остался. Он считал невозможным унести удивительные находки и наслаждаться ими, переложив свои обязанности пастуха на Далиира. Время шло, но волнение Язара не ослабевало. Роща акаций представлялась ему тюрьмой, сменялись прутья-деревья, но его заключению не было конца. Никогда еще время не волочилось для него так медленно.

– Час, – отмерил он остаток светового дня и остаток сегодняшней пастьбы, когда между горизонтом и солнцем поместились четыре его пальца. – Четверть часа, – вновь и вновь в нетерпении твердил он, когда в просвет помещался всего один палец.

Коровы давно уже напаслись. Они неподвижно застыли, словно и на них распространился замогильный холод альва. Они даже не качали хвостами, ибо уже спали в сараях и теплых закутках последние назойливые мухи. Коровы тупо смотрели в одну точку и не моргали; на короткое время они утолили голод, а других занятий не имели. Некоторые из них лежали, подогнув под себя копыта. Одна корова чесалась рогами о сухое дерево, другая возомнила себя быком и пыталась покрыть соседку.

– Да когда же, когда, – нетерпеливо бормотал Язар, недоумевая, почему они медлят и чего дожидается дядя.

– Гоним? – вопросительно крикнул Сусард Далииру и, получив утвердительный ответ, возопил на коров так, будто они заранее отказывались выполнять команду. – А ну пошли!

Стадо двинулось. Сначала медленно, но быстро набирая шаг. Язар подгонял отстающих, Далиир и Сусард сдерживали скотину с боков.

– Шевелись, сказано! Пошла! – истошно выл Сусард, обнаруживая в себе таланты полководца и выказывая неожиданную от него прыть.

За годы совместной пастьбы коровы отлично знали дорогу и в большинстве сами расходились по домам. Хозяйки забирали норовистых, не желавших возвращаться домой, а также не успевший заучить дорогу молодняк. Телочки неотступно следовали за коровами, с которыми вместе жили и впитывали их поведение и привычки, точно как и они покорно брели в коровник или гарцуя, убегали при любой оказии. Стадо растянулось по улицам, оглашая вечернее село протяжными мычаниями. Коровы мычали, бредя по улицам, и мычали, стоя у вовремя не растворенных ворот. Но едва оказавшись за заборами, они успокаивались и позволяли хозяйкам разрешить их от ноши и подоить в третий раз.

Ужинать собрались в кухне. К их возвращению Ильга уже управилась по хозяйству, испекла пышную буханку хлеба и горку больших, размером с тарелку ватрушек, наварила кастрюлю зеленого борща, натолкла картофеля и приготовила творога из утреннего молока. Помимо того, на столе лежала свиная колбаса, стояли чайник, горшочек с березовым медом и крынка с кисляком.

Язару не терпелось рассказать о находке, однако случая все не предоставлялось. Он не хотел перебивать дядю с тетей, и речь за столом шла о бытовых сельских вещах. Далиир расправлялся с борщом, Язар предпочел творог, Ильга ограничилась кисляком.

– Ночью кошку с котятами подбросили, – восторженно сообщила она. – Лежат в сарае.

– Вот там пусть и остаются, – шумно потягивая горячий борщ, строго отозвался дядя и пригрозил: – А сунутся во двор, прибью!

– А сегодня цыплята в сеннике лупились, – продолжала тетя. – Смешные такие! Прыгают с высоты с крыши и не разбиваются! Плюхаются, как мячики, поднимаются и бегут.

– Сколько штук? – спросил дядя, отрывая большой ломоть хлеба.

– Семеро.

– Не уследит.

– Да, – согласилась тетя. – Надо с другой квочкой поделить.

Покончив с борщом, Далиир принялся за свиную колбасу и картошку. Язар пропустил второе блюдо и сразу перешел к чаю с ватрушками.

– А я сегодня… – попытался он поделиться новостью.

– Мурзик! – вдруг воскликнул Далиир.

Все взгляды сразу опустились вниз. К нему ластился молодой рыжий кот с короткими вислыми ушами.

– Дай ему колбасы, – предложила тетя.

Далиир посмотрел на нее сердито.

– Иля! Ты и так ему всю печенку скормила!

– Ты такое не ешь.

– Так потому и не ем, что ее нет!

Мурзик запрыгнул на свой любимый и единственный в кухне обитый ватой мягкий стул и с любопытством, шевеля усами, стал рассматривать содержимое стола.

Несмотря на протесты мужа, Ильга отрезала колбасы, наклонилась к Мурзику и поднесла угощение к самому его рту.

– Ешь, котя, ешь, – ласково приговаривала она.

Мурзик осторожно полизал подношение, маленький кусочек съел, но от остальной части отказался. Тогда тетя открыла дверь, за которой все это время стоял и скребся большой черный лохматый и курчавый пес, и кинула ему недоеденную часть. Пес лязгнул зубами, поймав кусочек колбасы и, не жуя, проглотил. Одурманенный запахом кухни, он переступил порог и начал водить носом, принюхиваясь, в надежде отыскать еще лакомств.

– Мард, выходи, наследишь тут! – приказала тетя, подпихивая пса ногой к выходу. Однако тот не слушался. – Далиш, рявкни на него!

– Мард, вышел! – рявкнул Далиир.

Пес понурил голову и, цокая когтями по деревянному полу, вышел за дверь. Лязгнул дверной замок, на мгновение в кухне водворилась тишина.

– Ну, Язар, рассказывай, – ободряюще обратился дядя к племяннику.

Тот уже успел озвучить историю мысленно, речь его не была сбивчивой, он не спешил. Ильга слушала нетерпеливо: нервно перекладывала руки на столе, поочередно подпирая ими голову, покусывала пальцы, сопровождала рассказ восторженными восклицаниями, изумленно разглядывала глаза альва и то и дело качала головой.

– Ого! Ничего себе! – выдохнула она, когда Язар закончил.

– Только молчком, – распорядился Далиир. – Никому.

– Да, – согласилась она. – Никому говорить нельзя.

– Даже Балику и Раваше? – уточнил Язар.

– Что знают дети, знает и мать, – важно заметил Далиир. – Что знает их мамка, знает и баба. А что знает баба Нара, знает все село. Набегут тогда этезианские. Не то, что иглы в стогу, самого сена не останется: все сметут подчистую!