Евгения Джен Баранова Где золотое, там и белое © Е. Дж. Баранова, текст, 2022 © А. Николаенко, иллюстрации, 2022 © А. Маркина, дизайн, 2022 © Формаслов, 2022 Когда мы превратимся в имена «когда утрачиваешь речь…» когда утрачиваешь речь синицу языка когда скользишь земле навстреч у зимнего ларька когда в плечах скрипит пальто и времени слюда ты понимаешь что готов уйти из навсегда запоминаешь треск машин движение холма твоей некаменной души расходится крахмал и только птичками расшит небесный карантин мертвец в мертвецкую спешил да ожил по пути «И я к тебе испытываю страх…» И я к тебе испытываю страх, как мошкара в электропроводах, но выдох-вдох – и гаснут разговоры. Был робок снег, тепла его кровать, лати́няне готовились страдать, диванные войска хранили Форум. Но что мне до, когда нелепа мгла, когда в тебе шевелится игла — расплёскивает солнце по винилу. Игрушечный бездарный режиссёр, смотрю на эту музыку в упор, не замечая конников Аттилы. Когда мы превратимся в имена, от пены дней останется слюна, от цезаря – салат или могила. У наших храмов призраки звенят, расстрелянных приводят октябрят, но смерти не бывает – я спросила. «Мир меня поймал, но не ловил…» Мир меня поймал, но не ловил. Что поделать с пленником – не знает. Я живу от клавиш до чернил и над запятыми унываю. Ничего не будет хорошо, из телëнка сделают ботинки. Выдумала пасеке стишок — выдумаю подвиг для пчелинки. Выдумаю море во дворе, выдумаю почерк на конверте. Интересно, думал ли орех, что родится шкафом после смерти?.. Интересно, думала ли я, хлопковая куколка пустая, что уйду в молочные края, в киселе и йогурте растаю?.. «Знакомый мужчина закончил роман…»
Знакомый мужчина закончил роман. Другой незнакомец в раю компьютерных истин. Полей уретан живыми нас держит в строю. Я мелкая пыль – как меня ни гони, забьюсь под рукав и усну. Вокруг происходят великие дни, на шее сжимается снуд. То катятся к чёрту, то лезут наверх, то песнь хоровую поют. А я только снег, только снег, только снег, лечу потихоньку, клюю. А я только шорох, я только вода, стиральный/зубной порошок. (Великая Песня Большого Труда звучит и звучит поперёк.) «Нас очень много – пишущих и длящих…» Нас очень много – пишущих и длящих, впадающих в верлибр или в немилость. – Ах, Машенька, была ли настоящей? – Ах, Петенька, конечно, я приснилась. Проходим незнакомцами смешными, качаясь на верëвке бельевой. – Ах, Дашенька, осталось только имя. – Ах, Фёдор, не осталось ничего. И букли, и турнюр, и гимнастëрка — ничто не изменяет, всë искрит. – Ах, Полинька, вы ждали слишком долго. – Ах, Всеволод, оставьте ваш иприт. Нас очень много. В этом ли причина неузнавания – хоть вейся, хоть лютуй. – А если буквы – поезд журавлиный. – А если тело – только поцелуй. «Я слишком тëплая, я слишком ножевая…» Я слишком тëплая, я слишком ножевая, по мне бежит водица дождевая, по мне идëт бровастый пионер и галстуком расчерчивает сквер. Я слишком земляная, плоть от пыли, я помню всех, кого недолюбили, их лица отражаются в моëм, а я дрожу, как вязкий водоëм. А я плетусь кореньями Толстого — до скорого, до четверти шестого, почтовые, товарные – вперëд. Я там была, где не был мой народ. Я там была – а вынырнула рядом, я камбала с глазницами снаряда. Я тëплая – угля не сосчитать. Я зайчика отправилась искать. «Жизнь проснётся…» Жизнь проснётся, жизнь качнётся, улыбнётся и застынет, оттого и остаёмся есть смородину с куста. По обоям бродят тени, что-то ищут в аспирине, освещают беглым жаром карантинные места. В магазине – глухо, глухо. В переходе – глухо, глухо. В телефоне – глухо, глухо. Ловят пальцы потолок. Жизнь качнётся в коридоре тонкой розовой старухой. Жизнь оставит жёлтым бёдрам лишь резинку от чулок. Да и мы просить не станем. Да и мы прощать не будем. В наших призрачных кроватях спят нездешние жильцы. Разве что заплачет краской нарисованная Мати, разве что укроют зубы золотые леденцы. |
