Стоя у доски, она рассказывала нам о предстоящих изменениях в финансовой политике министерства в связи с принятием нового закона, обсуждение которого шло в парламенте. После этого нам предложили задавать вопросы. Я подозревала, что в их числе будут и враждебные, потому что ученые любят подобные изменения точно так же, как представители всех прочих разновидностей рода человеческого. В зале нас собралось человек тридцать пять — научные сотрудники исследовательских институтов и университетов, чьи интересы затрагивало новое законодательство. Примерно половину присутствующих я знала, но в то утро предпочла сидеть в одиночестве. Вести светскую беседу не было настроения.

Во время короткого перерыва я послала тебе еще одно сообщение: «Привет, занятой человек, в любом случае объявись. Позже у меня самой дела». После презентации я не планировала ничего особенного, но ты об этом не знал. Я уже была на взводе. Может, зря предложила тебе встретиться за обедом. Может, следовало написать: «Хочу наскоро перепихнуться»? На это ты бы отреагировал. После перерыва докладчица отвечала на вопросы аудитории, но твое молчание настолько выбило меня из колеи, что я не могла заставить себя сосредоточиться на происходящем. Меня охватило чувство неуверенности, и, чтобы избавиться от него, я стала рассматривать докладчицу — эффектную молодую женщину. В качестве эксперимента попробовала представить себе, какой ее увидел бы ты. До того, что между нами произошло, я просто отметила бы, что она симпатичная, и забыла об этом. Когда у тебя есть взрослая дочь, особенно такая хорошенькая, как у меня, ты свободна от предубеждения против молодых красивых женщин. В конце концов, ты же знаешь, каково им. Как они чувствительны и ранимы, как вечно сомневаются в своей привлекательности. Тебе хочется их опекать, даже если они приходят в ужас при мысли, что нуждаются в опеке. Но в то утро я смотрела на молодую женщину твоими глазами — глазами мужчины с неукротимым сексуальным аппетитом. (Расскажи мне, дорогой, трудно ли быть таким мужчиной? Мир полон хорошеньких молодых женщин — куда ни повернись, везде картинки с призывно улыбающимися красотками. Не жизнь, а непрерывная пытка.) Я смотрела на нее, как мог бы смотреть ты и как, наверное, смотрели некоторые из присутствующих мужчин. Она была одета, как обычно одеваются молодые энергичные сотрудницы государственных учреждений (это такая особая новая порода): черные брюки, облегающий пиджак, блузка пастельных тонов с глубоким вырезом — экипировка женщины, которая уже добилась всего, чего хотела, и думает, что успех будет сопутствовать ей всегда. Волосы цвета темного меда, модная стрижка. Поворачивая голову, она красиво ими встряхивала. Раскованная, уверенная в своем уме и добросовестности, она не побоялась выступать перед учеными, многие из которых были как минимум в два раза ее старше, давая тем самым понять, что в интеллектуальном отношении считает себя ровней нам. Такая не станет смущаться, рассказывая о своих достижениях, к чему, стыдно признаться, обычно склонны мои ровесницы; такая убеждена, и не без оснований, что ей никому ничего не нужно доказывать. Когда она закончила выступление и предложила задавать вопросы, половина меня была готова аплодировать, другая половина — плакать.

Я глядела на нее и воображала, будто я — это ты. Тебе глубоко плевать на все ее интеллектуальные потуги, ты смотришь на нее через призму сексуального влечения. (Мужчины действительно воспринимают женщин именно так? Мне правда интересно.) Я представляла, как яростно — еще яростнее, чем меня, — ты хочешь ее. Пожалуй, ты никогда не зазвал бы хорошенькую молодую женщину в неработающий туалет, не повел бы за руку в Подземную часовню, не затащил в тесную подсобку. Что она подумала бы о мужчине средних лет, попытайся он проделать нечто подобное? От этой мысли мне стало не по себе, но тут мой сосед поднял руку и сказал:

— Я не уверен, что согласен с последним пунктом. Полагаю, не все из присутствующих готовы принять решение без дополнительной информации. Думаю, мы должны проголосовать.

Докладчица, подняв брови, вопросительно смотрела на нас, приглашая поднимать руки. Мои коллеги начали переглядываться; я нахмурилась, изображая сомнение. Неимоверным усилием воли мне все-таки удалось на некоторое время выкинуть тебя из головы.

Я медленно шла пешком к станции «Лестер-сквер», сжимая в руке телефон. В последний раз я проверила его перед тем, как спуститься в метро. Я могла бы позвонить или послать еще одну эсэмэску, но вместо этого поехала домой. Надо тебя наказать. Ты пришлешь сообщение, когда я буду под землей, захочешь пойти со мной пообедать, но ответа не получишь. Наберешь мой номер, но попадешь на автоответчик. Будешь проклинать себя за то, что упустил такой случай. Возможно, станешь гадать, где я и с кем.

Вагон оказался не таким переполненным, как обычно, и я заняла свободное место. Напротив меня сидели три девочки-подростка — сплошные зубы, жевательная резинка, неряшливые конские хвосты, серьги-обручи в ушах. Они галдели и толкали друг друга. Я смотрела, какие они шумные и красивые, и вспоминала, какими в их возрасте были моя дочь и ее друзья — полными темперамента, света и взаимной преданности. Я думала о сегодняшней молодой чиновнице и о том, что да, мир действительно населен юными женщинами, и мужчины вроде тебя, сознавая, что вам никогда их не заполучить, по всей вероятности, тихо сходят с ума.

Я напомнила себе, что ты назвал меня красивой. В неработающем туалете ты велел мне посмотреть в зеркало; я улыбалась тому, какие мы растрепанные и как сексуально и в то же время смешно выглядим: полураздетые, слившиеся воедино… Потом я попыталась смущенно отвернуться, но ты не позволил и, мягко повернув мою голову назад, прошептал: «Разве это не прекрасно? Ты прекрасна…»

Сидя в подземке, я мысленно повторяла эти твои слова, чтобы не впасть в отчаяние. Я старалась оставаться спокойной и думать о своих преимуществах — у меня по-прежнему густые волосы и нет морщин на шее. Прекрасна? Мне пятьдесят два года. Дура, тут же подумала я. В его глазах у тебя два положительных качества: доступность и готовность.

От станции метро до дома я не шла, а плелась: от тебя по-прежнему не было ни звука. Слава богу, дома никого. Избегая смотреть в зеркало, я повесила пальто и швырнула в угол ботинки. Дура. У тебя толстый мягкий живот и дряблая грудь — фигура мармеладного пупса. Неужели ты думаешь, что мужчина в здравом уме, независимо от возраста, может на тебя клюнуть? Не будь идиоткой. Он кое-что увидел в твоих глазах, вот и все: только не красоту, а молчаливое согласие.

Переместившись на кухню, я прошлась по буфету и холодильнику: рисовое печенье, остатки хумуса с истекшим сроком годности, немного винограду и йогурт. Я ела стоя, прислонившись к гранитной столешнице. Телефон положила на кухонный стол, чтобы перестать проверять его каждые пятнадцать секунд. В конце концов я открыла шкаф, который мы называем кладовкой, и нашла пыльную банку теплого пива. Вылила пиво в высокий стакан, бросила пару кубиков льда — жидкость вспенилась, как при лабораторном эксперименте. Все лучше, чем средь бела дня открывать бутылку вина, решила я. Под аккомпанемент звенящих в стакане ледяных кубиков я, так и не переодевшись в домашнее, перебралась в гостиную и рухнула на диван. Попрыгала по телевизионным каналам с одной дурацкой дневной программы на другую, чего никогда не делаю.

Наконец поднялась наверх и начала писать тебе новое письмо, но не продвинулась дальше второй строчки.

«Дорогой Икс!

Не думаю, что я способна на продолжение».

* * *

Ты позвонил на следующий день, и я была с тобой холодна. Ты не стал объяснять свое вчерашнее молчание, а я твердо решила не спрашивать. По твоему веселому и беззаботному тону я заключила, что для тебя вчера уже в прошлом: ты был занят и не видишь необходимости извиняться. А что насчет сегодня, поинтересовался ты. Я призналась, что собираюсь в город, и ты сказал, отлично, давай встретимся часа в три и выпьем кофе в кондитерской на углу Пикадилли, сразу за гастрономом «Фортнум». Если я буду хорошо себя вести, добавил ты, то, так и быть, позволишь мне угостить тебя пирожным.