Сигрид никому не дает шанса, тем не менее ее нередко зажимают в угол на балах; выпив полбутылки водки, мужики хотят сказать ей, что она чертовски хорошо сохранилась, лучше всех своих ровесниц, она даст фору молодым, один признается, что вблизи нее всегда теряет покой, другой спрашивает, не думает ли она о нем, третий хочет вспомнить былые дни, поцелуй у стены. Сигрид, помнишь, мы всю ночь целовались, провалиться мне сквозь землю, только целовались, никогда не забуду твой узкий гибкий язык, я до сих пор мечтаю о нем; можно тебя сейчас поцеловать? Эй, Сигрид, давай на все наплюем, на мир и на других, и поцелуемся как прежде, тогда мы действительно жили, Сигрид, я женат, у меня дети, я счастлив, однако сейчас я ясно чувствую, что никогда не переставал тебя любить, пойдем со мной в ночь!

Но что бы они ни испытывали, какое бы оружие ни применяли — шестьдесят старых воспоминаний, безответственность ночей, жаркую страсть, — никакого проку. Сигрид лишь посмотрит, и они бредут к машине, вытаскивают из-под сиденья бутылку водки и большую часть вливают в себя, вот это жизнь, думают, пока спешно открывают дверцу, блюют и засыпают.

Сигрид закрывает двери склада, подходит к прилавку, смотрит на двух приятелей, они вздрагивают, сон слетает с Кьяртана, атмосфера сновидений испаряется из головы Давида, который почти на тридцать лет младше Сигрид, в его глазах она женщина преклонного возраста, беспощадный тиран, он не понимает парней, говорящих о ней в сладких снах, в объятиях инстинктов. Вижу, вы заняты по горло, — Сигрид поднимает створку прилавка и заходит. Выстраиваем день, Сигрид, отвечает Кьяр-тан, голос у него немного низкий, а между пальцами кусок сахара, и он сгорает от желания засунуть его в рот. Сигрид поочередно смотрит на приятелей, прищурившись, и им от этого не по себе. Затем она объявляет, что Торгрим уволился, о чем они, разумеется, уже прознали, и сегодня утром он вступил в должность полицейского, это случилось неожиданно, но у нее уже есть на примете человек, который займет место Торгрима, однако потребуются дни, возможно недели, пока место Торгрима займет человек, который у нее на примете, он далеко, и с ним трудно связаться, а до тех пор Кьяртан и Давид должны разделить обязанности между собой, проявить стойкость, показать, что сделаны из твердого материала и на них можно положиться. Кьяр-тан откладывает кусок сахара и говорит глубоким голосом: ты можешь на нас положиться! Сигрид неожиданно улыбается, то ли дружелюбно, то ли насмехаясь, кивает, разворачивается и уходит, на складе становится на три градуса теплее. Приятели долго смотрят на дверь, затем Кьяртан тянется за куском сахара и кладет его в рот, идет к прилавку, опускает створку и, опершись на нее, произносит: ну что ж. Давид тоже, опершись на прилавок, произносит: ну что ж. Там они компаньоны, Кьяртан ростом чуть выше среднего, но настолько упитан, что кажется ниже, бывший фермер, переехавший в деревню два года назад, Давид, естественно, сын Астронома, заметно ниже Кьяртана, очень худой, однако уже наметился небольшой животик, иногда он поглаживает его перед зеркалом в своем маленьком деревянном доме и проклинает питательную еду Кьяртана. Они стоят за прилавком, пока Кьяртан не произносит: теперь нужно подумать, и тогда они снова садятся за стол, Давид предается дремоте, ведь сон успокаивает, ты погружаешься в свой собственный мир и задвигаешь плотные шторы. Кьяртан разделяет сэндвич, заглатывает ветчину и кладет на ее место теплую венскую сдобу, снова соединяет куски хлеба и кусает, как же хорошо поесть, тело будет благодарно, мир не такой уж колючий, голову Кьяртана наполняют приятные мысли. Затем сэндвич заканчивается, и тогда он вспоминает о боли, которую чувствует под ребрами, в области сердца; слабая пульсирующая боль, несомненно, просто следствие того, что ты жив, однако лучше обратиться к доктору Арнбьёрну. Он толкает локтем Давида, тот, вздрогнув, просыпается, заканчиваем думать, объявляет Кьяртан, Давид зевает, наливает в чашку кофе, пытается размышлять о свалившейся на них ответственности, но ему в голову приходит только фортепианный мотив, лишь его звучание может описать поцелуй женщины из деревни, который отпечатался на его губах меньше полумесяца назад, и вызванный им жар, замужняя тридцатилетняя женщина, мать двоих детей, вспомнились запах табака и водка, ее тяжелые груди. Давид вскакивает на ноги, чтобы избежать эрекции из-за воспоминаний, за работу, призывает он, хлопая в ладоши. Кьяртан вздыхает, оставаясь со своими ста десятью килограммами на месте, ты истинное дитя небес и потому так легок на подъем, я же, напротив, из земли вышел, и во мне несколько граммов ада, потому я такой безбожно тяжелый, протяни мне руку. У тебя красивые глаза, мысленно добавил он. Облака открыли месяц, белый свет проник через большое окно над дверью и падал на лицо Давида, так что его темные глаза, казалось, горели темным огнем, Кьяртан вздохнул. Да, вздохнул Давид в ответ, черт возьми, легче сказать, чем присматривать за всем этим хламом. Кьяртан ничего не ответил, медленно поднялся, отягощенный плотью, но еще более неожиданной депрессией из-за жизни, самого себя, своей жены, из-за сильного чувства, овладевшего им, когда он увидел горящие глаза Давида. Они бок о бок направились в бездну склада.

Вы, разумеется, сталкивались с тем, что иногда вдруг краем глаза замечаешь движение в безлюдном доме, слышишь шум на чердаке, где никого нет, игру на пианино в пустой гостиной. Такие происшествия проникают в нервную систему, нас бросает в пот по каждому мелкому поводу, появляются мрачные истории, нарушающие сон и наполняющие темноту страхом. Однако такие истории по сути своей светлые, они доказывают, что за всем этим стоит мир. Тот, кто верит в подобное, лучше справляется с одиночеством, ему почти не знакома пропасть неуверенности, он даже счастлив. Кьяртан человек приземленный и знает, что в подавляющем большинстве случаев можно легко найти естественные, даже естественно-научные объяснения появлению привидений: шум ветра, игра цвета в атмосфере, помехи в зрительном нерве. Кьяртан был фермером и нередко обходил хозяйственные постройки на хуторе в пронизывающей зимней тьме, выл ветер, скрипело гофрированное железо: оптимальные условия для привидений, однако ничего не происходило, вероятно, потому, что Кьяртан — разумный малый. И Давид вроде не обделен способностями, о чем свидетельствуют высокие оценки в школьном аттестате и по тем курсам, которые он прослушал в университете, но он неврастеник, грызет ногти, когда сидит, дергает правой ногой, наполовину живет в своих снах, зажигает весь свет в доме, когда опускается зимняя ночь и темный небосвод нависает над деревней с хрипящим дыханием, с бездонной тьмой. А теперь они вместе, встав из-за стола, идут в кладовую, метров двадцать, приоткрывают тяжелую раздвижную дверь, включают свет, и их взору открываются бесконечные штабеля полок, главный коридор для подъемника, от которого отходят, извиваясь, несколько узких проходов, и над всем висят голые лампочки на длинных шнурах на восьмиметровой высоте. Кьяртан смотрит на список заказов, который захватил с собой, они начинают работать, ничего не изменилось, только Торгрим уволился, и так проходят дни.

Сначала ничего не происходит, совсем ничего, однако оба что-то замечают, хотя и не хотят об этом говорить. Чувствуют незримое присутствие, это действует на нервы, затрудняет дыхание. Кьяртану кажется, что у него за спиной кто-то стоит, он оборачивается, а там никого. Давид краем глаза видит неясное движение и слышит шелест, он смотрит в сторону, но там ничего нет, и тихо, только ветер за окном и Кьяртан напевает впереди.

Однажды с одной из полок с шестиметровой высоты падают шесть двадцатипятикилограммовых пакетов. Два из них рвутся при падении, коричневый концентрированный корм рассыпается по полу кладовой, и несколько кусков попадает в черные сапоги сорок пятого размера.

Кьяртан в шоке, одну-две минуты он дышит широко раскрытым ртом, сердце бешено колотится, кровь разливается по жилам. Пара секунд, пакеты на голову, и песенка его спета. Прибегает Давид, кричит, что случилось? Кьяртан, бледный, показывает наверх, туда, где на полках пустое место. Они подметают корм, молча, иногда поглядывая на полки, этого не должно было случиться, наконец произносит Кьяртан. Что ты имеешь в виду, нерешительно спрашивает Давид; ты имеешь в виду, что… Имею в виду что, спрашивает Кьяртан, когда голос его приятеля замолкает.