Сегодня Коровин пришёл с утра. Я обрадовалась, записывать музыку когда всё настроено одно удовольствие! Бак немного порепетировал. На середине песни, бросил гитару.

– Это мертвечина! Убивает всё! Лучше уж с метрономом!

«Вот зачем он ковры расстелил» – подумала я. Хотела уже идти в студию, но он сам в аппаратную ввалился. Видите ли компьютерные барабаны ему невыносимо слушать. Угу, он же звезда, он не по нужде играет, по настроению. Хотя я тоже не люблю эту электронную жвачку.

К вечеру их бессменный ударник Ромский или просто Ромик привёз на грузовичке барабаны, свою концертную установку. Ромский единственный из их группы кого можно назвать другом семьи. Он частенько приезжает сюда со своей женой, она бывшая ведущая теле-шоу. Ничего так тётя, но тоже звездит, на озеро ходит вся в платок замотанная и в очках.

Выгрузили эти барабаны, расставили. Места в студии хватает, но как мы не старались закрыть щитами, всё бестолку. Ромский не умел тихо, он славно стучал и забивал все остальные инструменты.

– Хорошие барабаны ничем не заглушить!

С гордостью сказал он. Посовещались, Коровина убеждать долго не пришлось.

– Ромик, извини мы тебе построим отдельную будочку. Это единственное спасение.

– Надеюсь больше собачьей?

– Побольше, у тебя будет личный сортир!

Позвонили строителям, Коровин с Ромиком пошли допивать, а мне дали задание.

– Сейчас приедут, прикинь с ними бюджетец на расходы.

«Вот так большие люди проблемы решают» – опять подумала я.

Мы вместе с человеком от строительной шабашки весь день размечали карандашами на бумаге и мелом на полу. Симпатичный бригадир наконец выдал приговор своим приятным армянским акцентом. Подождали Коровина, он довольно умело поторговался, скинул почти половину, пожали руки. Армяне поехали за материалом.

Теперь у меня три дня оплачиваемого безделья! Паша обещал отвезти в город. Но не сегодня, сегодня отличная погода.

Рюкзачок на плечо, прошла через проходную, привет дяде у шлагбаума! Немного по лесу по тропе к озеру. О, наконец урны для мусора поставили. Выбрала место около упавшего дерева, на траве расстелила необъятное полотенце. Конечно не пляжи в Барселоне, зато прямо у работы. Руки за голову, затычки в уши, айфон, спотифай, хорошо! Жаль вода ещё не разогрелась для купания. Bон там, плывёт кто-то. То на спине, то дельфином. На помост вылез. Высокий, явно не атлет, ну хотя бы без живота. Лохматый какой! Сюда идёт. Ах, это же Максим! Сегодня без собаки…

– Марина! Вы здесь?! Привет!

Я в душе закатила глаза, а в слух сказала так, нейтрально:

– Здравствуйте Максим.

Да ладно, немного флирта не повредит. И вежливо, как смогла:

– А где ваша собака?

Я помнила, Паша его бабником назвал. Интересно какие у него приёмчики для пикапа? Он стянул полотенце с ветки, вытер лицо и свои лохмы.

– Мне её на время подкинули, вернул. А вы звукорежиссёр у папы?

– Да нет. Я просто микрофоны расставить, пульт настроить. Звукорежиссёр… это музыкальное образование, оно есть, в музыкалку ходила, но до режиссёра не доросла, опытом не успела набраться. Некоторые по пять лет учились…

Замямлила я. Куда только моя природная наглость делась.

– Тот, последний диск вашему папе, это его я с моим напарником делала. Поэтому и пригласили поработать.

– А напарник?

Чёрт!

– Теперь я с ним не работаю.

Уф, нашла как сказать и не выругаться. Максим надел джинсы, футболку.

– Я не загораю, поплавал, теперь домой.

Сказал он, словно мы сто лет знакомы.

– Я тоже.

Почему-то сказала я. Накинула свою злосчастную тунику, которую еле отстирала от запаха псины. Пока шли ничего лучшего не нашла как рассказывать о студии и возведении будочки для барабанов. Максим оценил:

– Ого, там у вас всё по серьёзному. Приду посмотрю.

– Через три дня приходите, раньше эту стройку не закончат. Я там всегда с утра.

Он свернул в своему коттеджу, а я подумала – «эй, ты кажется назначила свидание!»

Все эти три дня, пока возводили звукоизоляцию вокруг будки в углу студии, я ходила на озеро. Даже один раз искупалась. Максима не было. Каждый раз выбирала дорогу мимо его коттеджа. Каждый раз из открытого окна доносились звуки скрипки. По внезапным остановкам и повторам понятно что не развлекается. Настя мне говорила что он трудяга, репетирует целыми днями.

Налаживали с Данилом звук в закутке для барабанов. Данил передвигал микрофоны, барабанил, бил по тарелкам. И так почти до обеда. Барабанщик Ромский ни слова не говоря скромно стоял в углу. Испробовав все варианты выбрала лучший, устало кивнула головой Ромскому:

– Теперь давайте вы.

Пока я варила и пила кофе из своей огромной кружки слышались дроби, гром и серебрянный звон, видать соскучился старый! Настучавшись он выполз из своего закутка, включила ему запись. Том-том и малый раздельно, тарелки рассыпались, убедительная и в меру басовитая бочка. Он стоял с серьёзным лицом сложив руки перед собой и неотрывно смотрел на громкоговорители. Наверное увидел себя молодым и бравым на сцене. На звук несущийся из студии прибежал Коровин, схватил гитару. Они сыграли вместе, прослушали запись, были в восторге, позвонили тётушке Маше, она принесла им коньяк и закуску. Махнув по малой импровизировали для себя, потом сыграли для записи. Опять слушали. Вспоминали их клавишника, Влада Лехарского и свою молодость.

– Марина! Иди сюда! Неси стакан!

Бак налил мне в пластиковый, другого не было под рукой.

– Выпьем за большого музыканта, Влада.

Босс просит, я выпила.

– За его здоровье.

Ромик вздохнул.

– Хорошо если он здоров.

– А что с ним.

– Никто не знает. Пропал. Как люди в девяностых пропадали, исчез и всё.

Слушать их музыку удовольствие, а вот от разговоров депресняк. Слава богам гитар и барабанов, ушли к себе в дом допивать. Я не пошла, хотя и звали, нужно исправлять все эти дырки и огрехи в записи. Но работать тоже не получилось, коньяк на меня плохо действует, голова разболелась. Ушла сидеть на лавку.

Но тут пришёл Максим.

– Привет!

Обрадовалась я. Мы зашли в студию, я всё показала.

– Марина, я не только посмотреть. Давай попробуем записать? Можно?

– Это что, скрипка?

Я посмотрела на футляр в его руках. Он засмеялся:

– Нет, это я с этим за пивом хожу.

Я тоже немного хохотнула. Вообще с ним легко разговаривать.

Он встал посреди студии, я поставила перед ним стереопару. Это гитаристов во время игры вовсю мотает, но не думала что и скрипачи такие же. Видела, в оркестре они ровненько сидят. Пришлось микрофоны отставить подальше. И это всё испортило, комната просторная, скрипка размазалась.

– Хотелось бы чтоб шорохи от смычка… и не звонко как-то…

– Для этого надо микрофон прямо в скрипку, а вам стоять смирнёхонько. Смычком не махать.

Я прокрутила запись ещё раз, поигралась микшером. «Опозорилась, это тебе не попсу под минус» – подумала я. Максим смотрел на мои манипуляции с надеждой. Будочка! Конечно будочка нас спасёт.

Втиснулись в эту комнатку три на три. Барабаны занимали почти всё место. Мы вдвоём осторожно их передвинули, что бы хотя немного освободить пространство. Максим держал свою скрипку на поднятых руках, я с микрофонами протискивалась между ним и стеной. Пока всё расставляла касалась его руками, плечами и даже грудью. Поймала себя на мысли что нравиться быть в этой тесной комнатке с Максимом.

«Дорогуша, тебе этого только и не хватало» – сделала выговор себе. Надела наушники, включила запись. Максим поднял скрипку, посмотрел на потолок, вздохнул и заиграл.

Сказать что я обалдела, этого мало. Это было то, что пишут экзальтированные дамы после концертов их кумиров – благоговела.

В голове плохо умещалось, что вот этот человек, в мятой футболке, вытянутых в коленях штанах, которого я двигала туда-сюда и ругала когда он задевал микрофон, может извлекать такие волшебные звуки. Он играл Медитацию из оперы Таис. Шесть минут пролетели, Максим с заметно побледневшим лицом вошёл в аппаратную.