он заглянет в комнату:

– тебе двойной?

и я кивну, не обернувшись, крутя ручку в руках и таращась на чертовы листы.

– себе налей и приходи, – скажу тихо, но он услышит, хоть и гремит чашками и раздолбанной кофеваркой. и прибежит, расплескивая содержимое, и плюхнется на диван, промокший, замерзший и уставший, и попытается завести разговор.

я буду планировать крик в лесу, а он расскажет о том, как сходил с коллегами в бар, как встретил там девчонку и как уехал с ней, я усмехнусь, и он обиженно уйдет готовить. и устроит на столах погром, пару раз поскользнется на мусоре и завалит раковину предметами посуды, о назначении которых я могу только догадываться. и от его стеснения, как обычно, к этому времени не останется и следа.

я должен что-то написать.

через заднюю дверь к лесу ближе. два шага – и сосны.

отличный коттеджик. идеальное место. он посоветовал. давно. пригодилось. и ему удобно, а я подстроился. мне главное потише. и одному. соседи есть, но участки здесь много больше, чем до́ма, и абстрагироваться легче. а за кривыми обшарпанными заборами территория уже не частная, броди себе не хочу. только не заблудись. и тетрадь с собой в лес возьму, вдруг смогу подобрать слова. обстановку сменю. может быть, поможет. впрочем, маме наверняка не понравится.

я проставляю в тетради даты – по привычке, так, наверное, делают многие. а толку? полгода уже без единой строчки. только числа меняются. и погода иногда психует. а на полях кое-где следы от кофейных кружек. и все, больше ничего.

больше у меня ничего нет.

от меня нужны емкие, исчерпывающие слова. чтобы те, кто их увидит, прочувствовали «авторскую боль». и «гулкое одиночество». не это прилизанное, фасованное в брикеты, упакованное в целлофан и с биркой, которое я лелею за закрытыми в коттедже ставнями. а то самое одиночество. пустые места. бесцветные пятна, дырки от пуль, метеоритные кратеры там, где раньше бурлила жизнь. рваные края должны быть не затянуты. по-другому агонию не передать.

перед выходом брошу: «вернусь» и выскользну из коттеджа раньше, чем услышу его осторожный стеснительный протест. домишко слишком оживает в его присутствии. теплее и светлее. и о тишине можно смело забыть. так просто не возможно что-то написать.

ботинки тонут в лужах грязи вперемешку с жухлыми листьями, мутная вода заливается внутрь. я упорно шлепаю дальше, с трудом передвигая ноги, потому что уже все решил. сейчас найду где-нибудь в глуши поваленное сырое дерево и устроюсь там. импровизированное рабочее место. об удобстве мечтать не приходится – такая работа.

я выдавал по душераздирающей драме раз в пару лет. «инфантильный выскочка без вкуса и хоть какого-то подобия таланта». прилавки битком, фанатские письма. давал интервью, томно опускал глаза. молчал задумчиво, нога на ногу, и со вздохом делал вид, что устал от внимания, в сотый раз на ходу придумывая, о чем же мои творения.

«что хотел сказать автор?» «так ли все очевидно?» «главный герой – аллюзия на современное общество? или метафора неистовой потребности в саморазрушении?»

и если бы я хоть немного умел писать, я бы точно выдал что-нибудь стоящее. ну а как же иначе? не сейчас, полгода назад, для мамы. но я стоял за трибуной как истукан и смотрел в пустые листы, пока в полной тишине мужчины касались уголков глаз краешками платков, а женщины, склонив головы, прятали лица под плотной вуалью.

на что я рассчитывал? на импровизацию? на манну небесную? ту самую, которая заставила его перебегать дорогу в дождь?

может, я молчал, потому что знал: даже будь на тех помятых клочках бумаги хоть самое убогое подобие речи, как только я открыл бы рот – завыл бы. и не смог бы остановиться.

но если бы тогда я написал хоть строчку, это было бы первым шагом. к прощанию. к тому, чтобы его отпустить. для тех, кто пришел тогда, разницы нет – вторил бы я тишине, или хвалил бы его за доброту, выдержку и самоотдачу, или вспомнил бы какую-нибудь забавную историю о нем.

или орал бы от боли.

какая разница.

и маме не стало бы легче.

но, возможно, сейчас я мог бы дышать.

я обещал себе, что сделаю что-то, что поможет ей пережить. не забыть или смириться, но начать (как раньше) благодарить бога за новый день, а не ждать, когда он закончится.

но полгода утекли как песок, а я и палец о палец не ударил. я ходил на интервью. подписывал книги. в рекламе снимался, томно опускал глаза. с издателем ругался. выпроваживал девиц по утрам. и ночами таращился на чистые страницы.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.