- Рядовой Кобелев!
- Еще раз спасибо, товарищ Кобелев. - И я, взяв мешочек, пожал руку бойцу.
Часы были крупные, карманные, с надписью "Зенит" на циферблате. Их, оказывается, доставили в "дом Гиммлера" для награждения офицеров и генералов, отличившихся в боях.
И сейчас, кажется, эти швейцарские часы продолжают идти с неизменной точностью. Я говорю "кажется", потому что часам пришлось стать экспонатом ленинградского музея Великой Октябрьской социалистической революции. Несколько лет назад музейные работники встретились с моим старшим братом Яковом - бывшим балтийским матросом, участником октябрьского штурма Зимнего. От него они направились ко мне. Им показалось интересным отразить в музейной экспозиции два факта из биографии членов простой крестьянской семьи: один находился у истоков революции, другой отстаивал ее завоевания в жестокой схватке с фашизмом...
Броском преодолев набережную, наша группа очутилась у швейцарского посольства. По асфальту цокали и с визгом рикошетировали пули. Прижимаясь к стене дома, мы свернули за угол. Здесь, на улице Мольтке, напротив красного здания, стояло семь или восемь танков. Я прошел вдоль машин по тротуару и постучал по броне каждой. Открылись люки, из них вылезли мрачные парни в черных танкистских доспехах. Молча окружили меня полукольцом.
Надо было найти правильный тон разговора с этими мужественными, но на какое-то время разуверившимися в своих возможностях людьми. Нельзя было позволить себе сбиться на окрик или упреки в трусости. Их следовало как-то ободрить, убедить в том, что задача им по плечу.
- Что же вы, братцы, до сих пор не на исходной?.. - начал я.
Танкисты, потупившись, молчали.
- Ведь вы все-таки за броней. А как же пехоте без вашей поддержки?
- Три наших экипажа попробовали, товарищ генерал, - осипшим голосом ответил один из танкистов. - Вон они, живьем сгорели. Что ж мы можем сделать, если прикрытия никакого? А зенитки насквозь броню прошивают...
- Я сам, товарищи, бывший танкист. Послушайте теперь меня. Ваши однополчане погибли геройски. Но они, видно, не все рассчитали, когда пытались проскочить к Кёнигплацу. Ну-ка давайте дойдем до угла... Видите, откуда немец бьет, где у него огневые точки? То-то же. Разве можно тут прямо выскакивать? Вот здесь надо резко повернуть вправо, прижаться к "дому Гиммлера", а потом сразу еще вправо и развернуться, не доходя Крольоперы. Там вы окажетесь за укрытием, в борта вам бить не смогут, да и в лоб вряд ли попадут. А вы оттуда сможете вести огонь по рейхстагу. И еще. Когда будете выходить, вся артиллерия дивизии начнет налет по вражеским огневым позициям. Немцу не до вас будет.
- Это дело! - оживились танкисты. - Если по-умному, то за нами дело не станет.
- Значит, так, ребята. Расходитесь по машинам. В одиннадцать ноль-ноль начнется артиллерийский налет, тогда вы и выскакивайте. Договорились?
- Так точно, товарищ генерал.
Повеселевшие танкисты полезли в машины. А я остался в конце улицы. Отсюда открывалась перспектива на Кёнигплац. Там, где согласно плану должны были зеленеть деревья, торчали обгорелые стволы. Перспективу венчало, властвуя над всем, огромное серое здание с высоким куполом и башенками по бокам. Солнце висело над этим домом - тусклое, красноватое. Сквозь сухой, дымный туман на него можно было смотреть незащищенным глазом.
В бинокль были отчетливо видны и ров с водой, и траншеи, и доты около рейхстага, и зенитные пушки перед фасадом, поставленные на прямую наводку. Виднелись и бронированные колпаки, и что-то напоминающее трансформаторную будку, и вдали, у Бранденбургских ворот, - орудия и врытые в землю танки.
Все это прочно отпечаталось в моем сознании. Теперь не по плану, не умозрительно, а воочию встали передо мной поле предстоящего боя и те три с половиной сотни метров ощетинившейся, враждебной земли, которые надо было преодолеть нашим бойцам, чтобы ворваться под мрачные своды рейхстага.
Увидеть такое перед началом атаки очень полезно. Иначе, по одним докладам, во время боя трудно воссоздать в своем воображении его истинную картину, принять в нужный момент лучшее решение.
Еще немного подержал я бинокль у глаз, разглядывая, как скачками передвигаются к Кёнигплацу наши орудия, выходя на прямую наводку. Расчеты выкатывали их вручную. А вокруг вставали фонтаны земли и каменной пыли немцы всеми силами старались задержать их продвижение.
Все. Пора было возвращаться.
На обратном пути один из сопровождавших меня солдат был ранен. Других происшествий не случилось.
На НП меня ждал командир 207-й стрелковой дивизии Василий Михайлович Асафов. Я обрадовался ему, как другу после долгой разлуки, хотя не виделись мы всего дней десять.
- Вот, Василий Митрофанович, - весело сообщил он, - привел войско. Взаимодействовать будем. Нам приказано Кроль-оперу занять, прикрыть ваш правый фланг у рейхстага.
- Это хорошо, это просто здорово! - откликнулся я. - А то скоро штурм начинать, да без поддержки справа туго приходится. Давай сходим к наблюдателям, я тебе обстановку покажу. Оттуда не ахти как видно, но кое-что рассмотреть можно.
Дав Сосновскому распоряжение об артналете в 11 часов и успокоив Морозова относительно танкистов, я вывел Асафова из помещения. Василий Михайлович кряхтел, волоча свою раненую ногу, просил не спешить. Но я безжалостно подгонял его:
- Тут небезопасно. Расстояние хоть и небольшое, а подстрелить мигом могут.
Перейдя двор, мы забрались на четвертый этаж. Асафов оценивающим взглядом окинул городские кварталы. Мы договорились, что к 6 часам вечера он выдвинет дивизию на южный берег и, обойдя "дом Гиммлера" с западной стороны, ударит по Кроль-опере.
В 11 часов стены нашего НП содрогнулись - дивизионная группа начала артналет по огневым позициям немцев. Когда орудия умолкли, Морозов принес хорошую весть: танки без потерь заняли исходное положение.
Севернее Кёнигплаца закончил развертывание дивизион Ильи Михайловича Тесленко. Для стрельбы прямой наводкой по рейхстагу кроме тех орудий, что уже заняли огневые позиции, выходили шесть батарей 328-го полка и батареи 1957-го истребительного противотанкового полка. Изготавливались к стрельбе два дивизиона 22-й и два дивизиона 50-й гвардейских минометных бригад. Заняли места на огневых позициях 3-й и 4-й дивизионы 86-й тяжелой артиллерийской бригады, 1-й и 2-й дивизионы 124-й гаубичной бригады и два дивизиона 136-й артбригады приданных нам и поддерживающих частей. На серое массивное здание рейхстага нацелилось, включая танки и самоходки, в общей сложности 89 стволов.
Шли последние приготовления к штурму. Все, кому предстояло в нем участвовать, получили автоматы (винтовки и карабины были малопригодны для боя внутри здания) или ручные пулеметы, ножи и двойной комплект гранат.
Вот как вспоминал об этих часах работник политотдела дивизии капитан Илья Устинович Матвеев, направленный в батальон Неустроева:
"Батальон сосредоточился в подвальном помещении "дома Гиммлера". Тут я и встретился с Неустроевым. Он поручил мне познакомиться и побеседовать с солдатами, особенно с новым пополнением. В подвале находились офицеры Гусев, Ярунов, Берест и другие и старший сержант Сьянов, который был только накануне назначен командиром первой роты. До этого я его не знал.
Я много беседовал с людьми, познакомился с настроением их, рассказал о значении предстоящего боя. Люди готовы были в любую минуту броситься в атаку, но, конечно, очень волновались. Душевное напряжение было очень сильное. Ко мне стали подходить бойцы с просьбой записать их в число первых атакующих.
Необходимость в подобной записи была вызвана тем, что, как нам представлялось, врываться в рейхстаг придется через проломы, проделанные снарядами в замурованных дверях и окнах. А чтобы проникать в них, не мешая друг другу, требовалось соблюдать очередность. Первым, кто подошел ко мне с просьбой записаться, был рядовой Бык Николай Степанович, начавший свою военную службу совсем недавно - 22 апреля. Помню, у него было очень серьезное мужественное лицо и голос низкий, глуховатый. Он крепко сжимал автомат, висевший у него на груди. После него обратился с такой же просьбой Прыгунов Иван Федорович. За ним - Богданов Иван, Руднев Василий и еще несколько человек, фамилии которых не помню. А записи мои вместе с планшеткой и плащ-накидкой сгорели..."
