- Товарищ генерал, энпе подготовлен, связь налажена!
Заметив краску на Вериных щеках, я понял, что зрение не обмануло меня.
За окном виднелись освещенные ранним солнцем крыши домов. Дым, стлавшийся над городом, переливался багряными и розовыми тонами. На липах во дворе дрожала веселая листва. И сквозь глухой, несмолкающий грохот, доносившийся со всех сторон, прорывалось щебетание какой-то пичуги. Что поделаешь, была весна. Она следовала своим законам, не желая знать о тяжелом сражении, терзавшем обреченный город.
Вера посмотрела на меня деловым взглядом.
- Вызови Мочалова, пусть доложит обстановку, - сказал я ей.
У Мочалова все шло хорошо. Его полк переправился через канал на подручных средствах и теперь продвигался справа от 756-го полка.
Грохот боя, несколько поутихший за ночь, теперь снова нарастал. Штурмовые батальоны пробивались по узким, густо заселенным улицам Моабита. Тактика их действий несколько изменилась. Если на широких аллеях Панкова и Плётцен-зее они наступали главным образом клином, или, как это принято называть, углом вперед, то теперь боевые порядки строились углом назад. Фаустники здесь представляли особенно серьезную угрозу для танков и самоходных орудий. Поэтому пехота выходила вперед, растекалась по тротуарам, ведя огонь по домам, расположенным на противоположных сторонах, расчищая дорогу танкам. При этом наши бойцы с успехом использовали фаустпатроны - захваченное у врага оружие пришлось им по душе. Танки оберегались особенно заботливо. Их у нас сильно поубавилось. Если вначале штурмовые отряды имели по 4-6 танков, то теперь их было по 2-3 - потери, понесенные нами за время боев в Берлине, не восполнялись.
Когда на пути наступавших встречались баррикады или пулеметные точки, защищенные бронированными колпаками, танки останавливались и били по этим целям. Случалось, что снаряды оказывались бессильны. Тогда такие точки обходили. Из укрепленных подвалов и первых этажей домов гитлеровцев выкуривали химики. Имевшиеся у них бутылки с горючей смесью вызывали пожары. Саперы тем временем закладывали взрывчатку, и гарнизонам этих горящих и подорванных зданий не оставалось ничего, кроме как поднять руки или попытаться спастись бегством.
В заводском районе, где улицы были пошире и на них выходили большие дворы, штурмовые группы и отряды наступали углом вперед.
По мере того как мы приближались к центру города, накал схваток нарастал. Гитлеровское командование пополняло обороняющиеся подразделения, бросая в пекло сражения наспех сколоченные боевые группы. От пленных мы узнали, что в Моабит в этот день были направлены отряды, сформированные из курсантов школы переводчиков главного командования вооруженных сил и из состава охраны авторемонтных мастерских Берлина. Но это, разумеется, не могло оказать существенного влияния на ход событий.
Около 11 часов позвонил Переверткин:
- Василий Митрофанович, слушай, какие дела. Направление твое будет теперь на восток, к Малому Тиргартену. Ближайшая задача - овладеть тюрьмой, последующая - выйти к Шпрее у моста Мольтке. Двести седьмая пойдет за тобой во втором эшелоне. Слева чувствуешь локоть сто семьдесят первой? Нет? Она подзавязла около учебного плаца, никак взять его не может. Желаю удачи.
Отдавая распоряжения командирам полков, я испытывал чувство радостного волнения. Вот теперь-то сомнений нет - нам предстоит сражаться в районе рейхстага. От моста до него каких-нибудь полкилометра.
На НП появился Артюхов.
- Товарищ генерал, прошу полюбоваться на геббельсовскую стряпню, - и он протянул мне лист газетной бумаги. - Вот дает, колченогий!
Это был "Берлинский фронтовой листок", датированный 27 апреля. Коллективными усилиями мы не без труда принялись переводить его текст:
"Браво вам, берлинцы!
Берлин останется немецким! Фюрер заявил это миру, и вы, берлинцы, заботитесь о том, чтобы его слово оставалось истиной. Браво, берлинцы! Ваше поведение образцово. Дальше так же мужественно, так же упорно, без пощады и снисхождения, и тогда разобьются о вас штурмовые волны большевиков... Вы выстоите, берлинцы, подмога движется!.."
Этот наигранный оптимизм звучал как издевательство над теми, кто, напрягая все силы в отчаянном, безнадежном сопротивлении, оставлял квартал за кварталом на подступах к сердцу столицы...
Кто-то сплюнул и выругался. Мы не могли даже улыбаться. Вероятно, и сами немцы так же реагировали на обращение шефа нацистской пропаганды.
- Ну а как у наших настроение? - спросил я Артюхова. - Как, штурмовые волны большевиков не разбиваются о защитников Берлина?
- Какое там разбиваются, - засмеялся Михаил Васильевич. - Комбатам и ротным приходится придерживать людей, чтобы не рисковали понапрасну. Я приказал сделать флажки для штурмовых отрядов и групп. Будем их устанавливать на главных зданиях.
- Что ж, это нелишне. Ведь к центру наступаем.
- У людей это еще больший подъем вызовет. Хотя, говоря по правде, трудно даже представить - куда уж выше. В партию, Василий Митрофанович, приток какой! За неделю боев шестьдесят четыре человека приняли. Люди в боях и политические университеты проходят. Правильно понимают, что к победе нас партия привела. А до победы сейчас - рукой подать. Характерно: заявления пишут в первую очередь те, кто на самых горячих участках.
Во второй половине дня бои уже велись в Кляйн Тиргартене и на параллельных с ним улицах. Наша оперативная группа перебралась в кирку, возвышающуюся у западной оконечности парка.
К одиннадцати часам 28 апреля 469-й полк овладел заводским кварталом южнее Кляйн Тиргартена, а 756-й полк вышел к тюрьме, находящейся в квартале от парка, у его восточного конца. Расположенное на возвышенном месте, это здание в плане выглядело звездой - пять корпусов расходились лучами от круглой центральной башни. Тюрьму окружала высоченная кирпичная стена с массивными железными воротами. Гитлеровцы, разумеется, превратили эту крепость в сильный узел обороны.
С утра пополз слух, источником которого были пленные, что Геббельс, ответственный за оборону Моабитского района, находится где-то здесь, за тюрьмой. Слуху легко поверили - в нем ведь не было ничего противоестественного, - и нас охватил своего рода охотничий азарт. Вот было бы здорово - поймать колченогого живьем.
Я позвонил в 756-й полк:
- Товарищ Зинченко! Ваша задача окружить и пленить вражескую группировку в тюрьме. С юга с вами будет взаимодействовать Мочалов. Постарайтесь захватить Геббельса живым!
- Слушаюсь! Сейчас произведу небольшую перегруппировку: второй батальон будет наступать прямо на тюрьму, первый пойдет севернее.
- Правильно. Действуйте!
Через минуту Толя Курбатов доложил, что у телефона Мочалов. Я взял трубку:
- Товарищ Мочалов, пошлите батальон Блохина к тюрьме, а двумя другими наступайте южнее. Задача - охватить район тюрьмы с юга и во взаимодействии с Зинченко окружить и взять в плен гарнизон, который там засел. Геббельса постарайтесь захватить живым.
- Есть! Приступаю к выполнению.
Сосновский скомандовал своим артиллеристам, и дивизионная артгруппа обрушила на тюрьму тяжелые снаряды. Как только утих огневой шквал, батальоны пошли в атаку. Бой завязался упорный.
Часа через полтора мне доложили, что дело идет к концу и к НП доставлена большая партия пленных. Я спустился вниз. Грязные, изможденные немецкие солдаты едва держались на ногах от усталости и пережитого потрясения.
- Среди вас нет Геббельса? - спрашивал я, проходя между нестройными шеренгами и вглядываясь в лица.
- Нет, нет...
- Вы не видели Геббельса, не знаете, где он?
- Нет, не видели... Не знаем... - отвечали пленные. Вскоре подошла еще одна группа в несколько сот человек. И снова я обходил, оглядывал и расспрашивал солдат. Результат был прежним - Геббельса не было, его никто не видел.
А в тюрьме звучали последние выстрелы. Еще немного времени - и она целиком оказалась в наших руках. Сотни политзаключенных были освобождены из каменного мешка. Я пошел взглянуть на зловещее здание вблизи. Признаться, я не был очень внимательным и не старался запомнить детали. В ту пору нам не было известно имя Джалиля, не связывали мы эту тюрьму и с именем Тельмана. Ну, тюрьма и тюрьма. Пятиконечная. С железными решетками на окнах. Я смотрел на нее глазами человека, для которого это был прежде всего узел неприятельской обороны... Мрачная слава Моабита разнеслась по миру позже.
