Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Командирам частей было приказано произвести рекогносцировку и проиграть бой с комбатами, комбатам - с ротными. И так вплоть до командира отделения и командира танкового экипажа. Причем танкистам приданного подразделения уделялось особое внимание. Местность была такая, что завязнуть машинам ничего не стоило. Поэтому мы добивались, чтобы каждый командир танка и водитель знал, где лучше можно пройти.

С наступлением темноты над передним краем противника повисли люстры осветительных ракет. Это затрудняло ведение разведки. Дивизия не спала. Бойцы помогали саперам готовить исходное положение для атаки: рыли траншеи, оборудовали огневые позиции и наблюдательные пункты. А мы с Дьячковым, Офштейном, Сосновским, Гуком и другими офицерами принялись за разработку плана наступления. По данным разведки, нам противостояли два полка 5-й легкой пехотной дивизии. У противника было по меньшей мере два дивизиона 105-миллиметровых и один дивизион 75-миллиметровых орудий, несколько минометных батарей и не менее 15 пулеметных точек. В полосе нашего наступления находились две сильно укрепленные деревни - Нантиков и Нойнантиков, а также участки непроходимых болот. Кое-где передний край немцев отстоял от наших позиций всего на 700 метров.

Нашу дивизию крепко усилили. Особенно много было артиллерии. Поэтому мы смогли создать мощные артгруппы, придаваемые стрелковым полкам. В непосредственном же подчинении Сосновского оставалось тридцать два 120-миллиметровых миномета, двадцать три 76-миллиметровых орудия и восемь гвардейских минометов.

Начинать наступление было решено четырьмя батальонами - по два от 674-го и 756-го полков. Третьи батальоны этих частей составляли второй эшелон и располагались в километре за атакующими. Еще дальше - в двух километрах от них - находился 469-й полк. Самоходные орудия разместились за первым эшелоном.

По нашим расчетам такое распределение сил обеспечивало прорыв обороны противника и продвижение в глубь ее на 12-14 километров. Перед атакой должна была, как всегда, проводиться артподготовка, рассчитанная на 50 минут. Обычно в таких случаях мы поднимали стрелков за две минуты до ее окончания. Но по раскисшей земле бойцы смогли бы двигаться со скоростью не более 100 метров в минуту. Значит, там, где между нашими и вражескими траншеями было 700 метров, людям предстояло бежать добрых полкилометра без огневого прикрытия! За это время противник успеет прийти в себя и нанести нам немалый урон.

Поэтому мы решили начать движение пехоты на пять минут раньше обычного, то есть не за две, а за семь минут до конца артподготовки. Это давало бойцам возможность преодолеть расстояние до неприятельского переднего края, пока враг будет прижат к земле. Как только цепи приблизятся к первой траншее на 100-120 метров, мы перенесем огонь на вторую. Атакующие, таким образом, будут надежно прикрыты артиллерией от ответного удара. Такую организацию атаки я считал наиболее приемлемой еще и потому, что надежда на танковое прикрытие была слабая - на раскисшей почве боевые машины теряли свою маневренность и даже могли отстать от людей.

Был ли при таком расчете времени риск поразить бойцов своей артиллерией? В какой-то мере да. Но чтобы свести его на нет, мы все наблюдательные пункты расположили на гребне господствующей высоты. И если бы наступающие приблизились к позициям противника раньше, чем предусматривалось, то огонь орудий сразу же был бы перенесен в глубь немецкой обороны.

27 февраля мы отослали наш план в штаб армии и начали готовиться к наступлению. Вместе с командирами полков и приданных частей предстоящие действия были проиграны на карте. Начальник связи майор Дмитрий Павлович Лазаренко и его помощник капитан Дмитрий Степанович Муравьев разработали схему обеспечения дивизии связью. По их указанию радисты и телефонисты приводили в порядок свое хозяйство.

Напряженно работал политотдел. Михаил Васильевич Артюхов старался везде поспеть сам. В подразделениях, где позволяла обстановка, проходили митинги. Привезли листовки с обращением Военного совета армии, очередной выпуск многотиражки "Воин Родины". Надо было позаботиться, чтобы они попали в каждый взвод, в каждое отделение, к каждому агитатору. Там, где не имелось возможности провести митинги и собрания, политработники беседовали с небольшими группами бойцов, разъясняли им стоящие перед дивизией задачи. Политотдельцы делали все, чтобы поднять дух людей, вселить в них уверенность в своих силах, вызвать стремление как можно лучше выполнить свой солдатский долг.

В ночь на 28 февраля, за сутки до боя, подразделения скрытно заняли исходное положение для атаки.

Утром я лежал в своем двухкомнатном кирпичном домике под овчинным тулупом. Знобило. Давала себя знать гнилая погода. Громкие голоса и стук двери вывели меня из тягучей полудремы. Я быстро поднялся. В комнату входил генерал Симоняк с офицером из оперативного отдела армии.

- Что, Шатилов, нездоровится? Погода дрянь. Здравствуй, - и он протянул мне руку. - Рассмотрели мы твой план наступления. Не перемудрили? Чего доброго, своих перебьете.

- Разрешите, товарищ командующий, доложить подробнее?

- Ну давай.

Я принялся обосновывать расчет времени и дистанций, рассказал, какие будут приняты меры предосторожности. Симоняк слушал внимательно, согласно кивая головой.

- Что ж, убедил. План утверждаю.

Николай Павлович задал еще несколько вопросов, касавшихся нашей подготовки к наступлению, уточнил некоторые детали взаимодействия соединений и распрощался.

В тот день наша разведка установила, что проселочная дорога, проходящая перед траншеями 674-го полка, свободна от противника, хотя до этого находилась в руках немцев. Тотчас же туда был выдвинут 2-й батальон. К полуночи дивизия была окончательно готова к наступлению. "Все-таки здорово, что мы уложились за три дня, - подумалось мне. - Ведь после Шнайдемюля люди почти не отдыхали". Я прошел на высоту, где расположился НП нашей оперативной группы. Справа и слева находились другие наблюдательные пункты, вплоть до ротных и батарейных. С поля тянул холодный, влажный ветерок. Я застегнул полушубок. По низинам курился белесый туман. В воздухе пахло весной. "А в России сейчас снежно", - мелькнула мысль. И как всегда, когда мысль обращалась к дому, сладко и остро кольнуло сердце.

Поодаль слышались голоса. Это был Лазаренко со своими связистами. Я скорее представил себе, чем увидел его невысокую полную фигуру, круглое, всегда улыбающееся лицо.

- Так вот тот солдат и говорит, - узнал я голос Дмитрия Павловича, дайте, пани хозяюшка, воды испить, а то так проголодался, что аж переночевать негде!

Слушавшие его дружно захохотали. А Лазаренко продолжал:

- А как один радист волну потерял, знаете?

- Нет, товарищ майор, не знаем, расскажите!

Кто-то зафыркал, сдерживаясь, в предвкушении смешного. Я подошел ближе:

- А ну, друзья, сбавьте тон. Говорите как можно меньше и вполголоса. До переднего-то края рукой подать.

Все смолкли. Но через минуту Лазаренко снова что-то начал рассказывать шепотком. Этот балагур не умел молчать и все время сыпал шутками-прибаутками, иные из которых он сочинял удачно, но чаще - не очень. Впрочем, слушатели у него были невзыскательные. Особенно сейчас, накануне боя, когда нервы у всех взвинчены до предела. Смех служил своеобразной разрядкой. "А мало я все-таки знаю Лазаренко, - подумалось мне вдруг, хотя воюем вместе почти год. Ну, знаю, что он балагур, весельчак, что не прячется от пуль и, когда надо, а порой и когда не надо, лезет вперед, что связь почти никогда меня не подводит. И такой уж всех связистов удел: чем лучше работают, тем реже ими интересуются начальники и тем меньше знают их".

Тишину изредка прорезали длинные пулеметные очереди. Время от времени в глубине неприятельской обороны раздавался орудийный выстрел. Ему вторил взрыв где-нибудь в нашем расположении. Интересно, знали ли немцы о том, что мы приготовили для них на утро, пронюхала ли что-нибудь их разведка о сроках наступления? Ждать его они, конечно, ждут, но вот вопрос - когда?

45
{"b":"83809","o":1}