Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Утром 23 июля мы с Иваном Константиновичем Коротенко прошли по дороге, ведущей в городок. Страшное зрелище открылось перед нами. Груды трупов вражеских солдат лежали в кюветах и на обочинах. Эта картина вступала в резкий диссонанс с ярким, солнечным утром. И трудно было отрешиться от двойственного чувства. С одной стороны - пьянящая радость победы, гордое сознание успеха в решении боевой задачи. С другой - отвращение к той неизбежной жестокости, которую несет в себе война.

Говорят, что на войне черствеют человеческие сердца. Это верно лишь отчасти. Конечно, привычка делает свое дело, и то, что вначале потрясает, потом воспринимается проще, спокойнее. Но никогда человек с нормальной психикой не останется равнодушным при виде сотен лишенных жизни людей, пусть даже одетых в неприятельские мундиры.

Однако какое бы тягостное впечатление ни производило еще не остывшее поле боя - с кровью, с изуродованными телами, это ни в малейшей мере не могло отразиться на стойком чувстве ненависти к фашистам, на всепоглощающем стремлении бить их. Они начали войну. И если не уничтожить этих извергов, они с садистской жестокостью покроют всю нашу землю пеплом и трупами, а в тех, кого оставят живыми, убьют душу, человеческое достоинство. Под угрозой все - наш советский образ жизни, наша национальная культура, наше право чувствовать себя русскими, украинцами, татарами, латышами... С тупой улыбкой собственного превосходства давит враг непреходящие человеческие ценности. И наш священный долг - вымести оккупантов с родной земли, а тех, кто не хочет примириться с этим, - истребить, как истребляют опасных, взбесившихся животных...

Так размышлял я, идя с Коротенко по дороге в Каунату.

Итак, теперь наша очередная задача сводилась к содействию соседу справа в овладении городом Резекне. Вновь двигались мы с боями по дорогам, прорывая промежуточные рубежи врага.

27 июля город был освобожден. За успешные действия в этой операции личному составу 150-й стрелковой дивизии приказом Верховного Главнокомандующего объявлялась благодарность. Но общий успех не давал нам права закрывать глаза на ошибки и оплошности, без которых мы добились бы победы с меньшими потерями.

Самый крупный наш недочет в этой операции был связан с недисциплинированностью подполковника Корнилова, не выполнившего боевой приказ. Законы военного времени суровы. По делу отстраненного от командования полком офицера началось следствие.

На допросе Корнилов показал, что считал поставленную ему задачу невыполнимой, а полк, в случае боя с немецкой дивизией, обреченным. Потому он и направил в межозерное дефиле один батальон: пусть, мол, лучше погибнет он, чем весь полк. Двумя же другими батальонами он решил нанести фланговый удар.

Конечно, Корнилов был не прав в своих опасениях. Это подтвердил весь ход боя. Батальон хоть и понес большие потери, но не погиб и по мере сил выполнил свою задачу.

А окажись на его месте полк - и потерь было бы меньше, и противник едва ли прорвался бы на Каунату.

Но даже если б полку и грозила верная гибель, Корнилов все равно не имел права своевольничать, нарушать приказ. Ведь на войне иногда приходится сознательно жертвовать целой частью, чтобы выиграть сражение. И в этом случае долг командира и бойцов - стоять насмерть, не щадя себя ради жизни и победы товарищей. Инициатива, без которой немыслимо военное дело, может быть здесь направлена лишь на лучшее выполнение приказа.

То, что сделал Корнилов, выходило за рамки допустимой и нужной инициативы, превращаясь в ее противоположность - неисполнительность. Вина его усугублялась еще и тем, что, решив отступить от предписанных ему действий, он не донес об атом по команде. И боевые маневры дивизии поначалу строились, с расчетом на то, что 674-й полк занял позицию в межозерье.

Но при всей очевидной виновности Корнилова я не мог снять вины и с себя. Ведь я же знал, что он только что с курсов, что у него нет настоящего боевого опыта, что он никогда и ничем не командовал. Все это требовалось взвесить, прежде чем ставить перед 674-м полком столь ответственную боевую задачу. И уж коли такое решение было принято, следовала проконтролировать выход полка на заданное ему направление, убедиться, что Корнилов уяснил суть полученного приказа и свое место в проводимом дивизией бою и правильно начал действовать. Тем более что молодой командир полка с самого начала выказал сомнение в осуществимости поставленной перед ним задачи...

Словом, ознакомившись с материалами следствия, я пришел к убеждению, что отдавать под трибунал Корнилова не стоит. Полк, конечно, доверить ему нельзя. Но разве он не справится с обязанностями на другой, менее ответственной должности, разве не извлечет из всего происшедшего верного урока? Ведь он же честный коммунист, доказавший преданность делу партии за три года войны. Повода усомниться в его личной храбрости он не дал. И есть все основания надеяться, что он научится хорошо воевать.

Все эти соображения я высказал Переверткину. Семен Никифорович внял моим доводам и перевел Корнилова в другую дивизию заместителем командира полка.

"Призраки" лубанских болот

Освободив Резекне, войска 2-го Прибалтийского фронта нацелились на Ригу. Но до нее пока было далеко. А прямо перед нами лежала Лубанская низменность.

Простираясь от Лубанекого озёра на севере до озера Резна-Эзерс на юге, она зеленела лесами и большими, глубокими топями, покрытыми жесткой плавучей травой. Болота эти пользовались дурной славой. По заверениям местных жителей, там прочно обосновались призраки, оборотни и другая нечистая сила.

- Смог бы кто-нибудь провести нас через болота? - спросил я старика латыша - местного старожила.

- Что вы, что вы, - испуганно Замахал тот руками. - Через такие топи даже зверь никогда не проходил.

Вопрос мой не был праздным. 28 июля 79-й стрелковый корпус остановился перед Лубанекими болотами - серьезной естественной преградой на пути к Риге. Противник, надо полагать, связывал с этим рубежом немалые надежды. Низменность пересекалась лишь единственной шоссейной дорогой, по которой могли двигаться автомашины и тайки. Остальные дороги годились только для пехоты и гужевого транспорта. Да и то только одноконного. Все дороги и узкие перешейки между болотами были перехвачены неприятельскими заслонами. Надежд на быстрый их прорыв оставалось мало. К тому же это привели бы к большим потерям. Командующий фронтом поставил задачу пройти через болота в тыл к фашистам. Решить эту задачу поручили нашей дивизии.

А как ее решить? Тут было над чем поломать голову. Сунешься в болота на авось - можешь пропасть и без помощи немцев, А нам нужно пройти через топи и ударить по гитлеровцам. Техники для форсирования болот у нас никакой...

День 28 июля выдался пасмурный и тихий. После обеда мы с офицерами штаба сидели на бревнах у заброшенной лесопилки. Разговор, то затихая, то возобновляясь, шел о том, как перебраться через чертовы трясины. Хоть по воздуху лети! Неожиданно голос подал молчавший до Этого Коротенко:

- А пройти-то можно. Я знаю как.

Все повернули к нему головы. Иван Константинович спокойно продолжал:

- Надо палки сделать, вроде лыжных, с большими кругами из лозы. А из бревен, на которых мы сидим, напилить досок и проложить по болоту настил. По настилу можно будет идти и палками об эту жижу опираться, равновесие держать.

- А что, это идея! - оживленно отозвался Иван Федорович Орехов, наш дивизионный инженер.

Мысль и правда оказалась дельной. Я тут же раскрыл планшетку с картой. Кратчайший путь во вражеский тыл лежал через болото Лиелаис-Пурвс. Расстояние - около пяти километров. Бревен должно хватить. Я распорядился:

- Майор Орехов, ставьте людей пилить кругляки. С наступлением темноты начнете стлать тропу к хутору Мистрики, потом вот на эти отметки. Когда сможете закончить работу?

- К вечеру тридцатого, - немного подумав, ответил Орехов.

- Полковнику Дьячкову лично следить за ходом всех работ. Ясно?

20
{"b":"83809","o":1}