По одной из версий, «коломище» означает «могилище», а как гласят городские легенды, место на котором воздвигли этот район представляет собой большой могильник, не самое удачное место для человеческого жилья, но в больших городах так заведено живые часто теснят мертвых не думая об их и своем покое, нехватка места, большие города растут, ширятся, захватывают новые территории и по праву захватчика сами решают судьбу завоеванного.

Я застыл на пороге Вовкиной квартиры и никак не мог заставить себя нажать на кнопку входного звонка…

Дверь открылась сама, на пороге стояла молодая еще женщина лет сорока пяти, но все равно она была похожа на приведение. Все движения замедленны, а в глазах все та же пустота, что я видел не однажды в глазах людей потерявших смысл жизни или очень близкого человека.

– Это вы звонили, – на ее лице промелькнула тень или возможно солнечный луч, такое бывает поздней осенью, когда небо становится отчаянно ледяного цвета и сквозь грязные дождевые тучи внезапно пробивается сгусток ушедшего кажется навсегда настоящего летнего тепла, оно не способно разбить лед и мало что способно изменить, но все равно дает надежду.

Я нес ей надежду, которую она не могла, но безумно желала обрести….

– Да, могу пройти? – я ответил и задал свой вопрос.

– Входи…, – она отошла в сторону.

В этой квартире были зашторены все окна, а свет горел только в одной комнате, там, где на полу валялся затертый футбольный мяч, на стенах фотографии парусных кораблей, в углу офисный рабочий уголок с неновым компом и коллекцией солдатиков в странных доспехах и невиданным мной ранее всевозможным холодным оружием. На диване прикрытым клетчатым пледом лежал раскрытый фотоальбом.

– Можно я посмотрю: Спросил я у пустоты за своей спиной.

– Да, – ответила пустота.

Это был он…. Мой Вовка таким, каким он был в детстве и уже взрослый – из моего сна: вот он улыбается, вот грустит, в компании друзей и совершенно один, на лоне природы и посреди местных каменных джунглей, где то на крыше высотки, видимо, пытается дотянуться до неба или быть ближе к солнцу….

Я закрываю альбом и вновь начинается наш скомканный разговор, состоящий из рубленых фраз, многозначных слов и замолчанных важных смыслов, заблудившихся среди ненужных вопросов.

– Я никогда не видела тебя…..

– Я очень старый друг…. Мы виделись в последний раз, когда за ним приехал отец…

– Да, тогда я потеряла его в первый раз…. Если бы его отец не разбился на своем проклятом мотоцикле, возможно я так никогда и не вернула Вову себе… Ты точно не знаешь, где он и что с ним случилось?......

– Нет, – вру я. Мне хочется расспросить ее о любимых занятиях Вовки, о том, как он стал диггером, зачем и куда он отправился в тот злополучный день, но малодушничаю, так и не могу набраться сил сделать это, а лишь шепчу сквозь сомкнутые зубы: Простите…, – и тороплюсь распрощаться, и уйти, но все же, задерживаюсь у выхода из квартиры, чувствуя спиной ее, молящий и одновременно обвиняющий – взгляд.

– Если ты что-то узнаешь про Вову, ты мне позвонишь, спрашивает его мать у моей спины.

– Да, я сделаю все что смогу, – отвечаю я осеннему лучу, возможно, последней надежде снова зажечь свет смысла в ее жизни.

Домой я решил добираться пешком, чтобы обдумать все происходящее и кажется, сделал это зря. Осень, солнечный день, но мгновение – хлопанья серых крыл и набегают тучи, закрывая все небо, идет холодный дождь стеной и невозможно укрыться от этого холода…. пронзающего тебя насквозь, я потыкался в пару ближайших подъездов чужих домов, словно стая мамонтов притаившихся и навечно застывших на этой незнакомой улице, месте ставшим их последним пристанищем, но везде стоят домофоны и кодовые замки, наконец мне посчастливилось найти временный приют в заброшенной трансформаторной будке. Я прислонился спиной к грязной кирпичной стене, и прикрыв глаза, выдохнул из себя накопившуюся за этот день серую муть, простую человеческую усталость. А когда открыл их, услышал чьи-то приближающиеся голоса:

– Лысый тащи ее сюда, хорошее место, тихое…

– Помогай Щегол, ты тоже хочешь сладкого, – ответил второй.

Я замер в тени сваленных в трансформаторной будке отсыревших картонных ящиков и наблюдал, как две живые тени затащили в мое убежище третью.

На первый взгляд – обычные гопники, да и на второй тоже: засаленные от постоянной носки спортивные костюмы, созданные в пределах китайского рынка трудолюбивыми азиатски мигрантами, раскисшие замурзанные кроссовки и такие же убогие лица как будто картинки из пособия доктора Ламброзо: с полным отсутствием интеллекта, но наполненные звериной хитростью, искрящие отмороженостью глаза, суетливые, угловатые то замедленные, то необычайно резкие движения, указывающие на чрезмерную агрессию.

Затаившись, я наблюдаю за происходящим из своего импровизированного укрытия, совершенно не желая быть обнаруженным и влипнуть в очередную историю.

И тут послышался протяжный болезненный стон, его издала третья тень, при внимательном взгляде оказавшаяся молоденькой темноволосой девушкой в красном плаще. Именно ее затащили в трансформаторную будку называющие друг – друга Лысый и Щегол. Приглядевшись еще лучше, отчетливее начиная различать происходящее в этом сумраке, я разглядел, что влага, стекающая по лбу девушки неестественно темного цвета, даже в потемках кровь мало похожа на дождевую воду… видимо девушку ударили по голове чем-то тяжелым, возможно подкравшись сзади….

Доблестный рыцарь во мне пожелал гордо выйти из тени со словами призванными пристыдить или напугать сих злодеев, но тут же заткнулся, когда услышал щелчок, с которым из руки Лысого появился кусок остро заточенной стали – нож выкидуха, такие я видел в кино про уличные банды. Этой самой выкидухой Лысый начал срезать с темноволосой девушки, так и не пришедшей в сознание ее одежду. А Щегол деловито из полосок когда-то модного красного плаща девушки мастерил веревки, ими он сначала связал ей запястья, а затем, раздвинув ей ноги, привязал каждую к торчащим из бетонного пола ржавым арматуринам.

А я все стоял и молчал, как будто происходящий кошмар меня не касался, это было как в кино, когда ты подсознательно пугаясь и даже сочувствуя героям сего действа, не веришь в реальность происходящего…. Я не верил, когда Лысый ублюдок запыхтев, полез на обнаженную уже темноволосую девушку сверху, только прикрыл глаза, я поверил, что все по правде, когда Щегол, позаимствовав выкидуху Лысого прошипел меж смердящих дешевым пивом щербатых зубов: сейчас ты будешь живее…. Крошечка, и полоснул заточенным лезвием по правой ноге девушки, лежащей еще без сознания,… раздался громкий женский визг…

Я присел…, нащупав левой рукой в окружающей меня грязи достаточно увесистый кусок битого кирпича, и с криком:

– Что ты делаешь, сука!!? – вышел из тени….

Лысого подбросило как кошку на раскаленной крыше, он вскочил, как был без штанов, его я первым ударил куском кирпича по голове, по ней сразу заструилась кровь, совсем как у лежащей под ним девушки, и Лысый рухнул – как стоял.

Однако рано было торжествовать победу, из-за спины Лысого мгновенно появился Щегол с ножом – выкидухой.

– Брось кирпичик козлина, – прошипел Щегол, видимо шипение было его излюбленной манерой общения, это все о чем я успел подумать, перед тем как бросить кирпич… ему в голову… однако промахнулся, это оказалась чрезвычайно увертливая тварь.

Криво ухмыляясь и облизывая свои белесые узкие губы, в моем видении мира как будто бы раздвоенным языком, Щегол медленно приближался ко мне, даже не поинтересовавшись самочувствием своего лежащего на полу товарища.

– Посмотри что с твои друганом, – спросил я, пытаясь отвлечь внимание этого отморозка, взглядом ища вблизи все, что может быть или стать оружием.

– Поххх, – прошипел Щегол и сделал еще один шаг вперед.

Вот теперь дурак, ты можешь доблестно умереть подумалось мне, я не сомневался, что Щегол намеревается загнать лезвие ножа-выкидухи мне в область живота, чтобы значица схватить кураж и отомстить лоху, внезапно помешавшему получать ему удовольствие на пару с корешом, обломавшему их кайф.