***

–Пап, привет. Ты долго еще?– к Максиму на работу пришли двое подростков, не лучшим образом одетые мальчик- лет 15 и девочка лет 12: первый весь в себе и в смартфоне, другой- улыбчивый и даже с отцом стеснительный. Дети тем более росли, тем как это обычно бывает эмоционально отдалялись от родителей, покрываясь скорлупой убегающей вперед культуры.

–Работы много еще, дочь- вы пока идите я чуть по позже.

–Дай денег

–Зачем?

–Хотели перекусить, купить колу с чипсами.

–Кола вредная, чипсы- тоже,– помня о пустой банковской карте сжадничал Максим.

–Идите домой, я по пути что-нибудь вам придумаю.

Дочь звали татарским именем Олися. Ребенок рос эмоционально закрытым, часто пребывающей в своей реальности. Брат честно называл ее "Алисой в стране чудес". Брата звали Венер. Ребенок рос жизнерадостным и общительным только жизнь его протекала преимущественно в телефоне. Мать называла его "Приложение для смартфона", сестра- за патологическую привязанность к компьютерам-"венерическим заболеванием», а отец за нелюбовь к физической работе и хозяйственную безрукость – "Венерой Милосской".

–Олися,-окрикнул выходящих со студии детей,– возьмите кредитку и купите, что хотите. Я чуть задержусь, надо работать.

Дети заметно оживились вязи карту и побежали ближайшую Пятерку.

Фотография еще в детстве захватила его увлечения и интересы. Он, чувствуя себя волшебником, ловил мгновения на старенькую "Смену", а потом "Зенит" и сидя в темной спальне помещал их на бумагу. Сначала фотографировал очень много, устилая пол своей комнаты бытовыми ничего незначащими снимками-залежами осенней листвы. Вся фотографическая бутафория в виде кюветов, щипцов, бачков для проявителей потерялось во времени и только увеличитель в большой черном футляре бессменно пребывала на шкафных антресолях, оберегаемая матерью. Мама, купившая Максиму увеличитель на день рождения, считает это чудо техники вечной ценностью и поэтому он стойко переживал и ремонты и перестановки. Увеличитель всегда представлялся Максиму каким то маленьким яйцеголовым циклопом, своим взглядом выжигающий картинки на бумаге. Рядом на антресолях расположился другой черный ящик- уже подарок от отца- баян.

"Научишься играть-будешь востребован, будут приглашать на праздники. Свадьбы. С голоду не умрешь"– запомнились музыкальные заветы отца, почему то не упомянувшего алкогольный атрибут данной профессии. Не учил. Воспитывал на собственном примере как не надо пить. И жить. И после долго запоя просто не проснулся. И два черных футляра напоминали Максиму то о чуде восприятия мира через звуки и зрение, то о семейных ценностях, когда коробки стояли на шкафу, подпирая друг друга, то просто о мужском и женском началах. И женское начало в нем возобладало-фотографией он увлёкся основательно, а баян доставали чтобы похвастаться перед гостями музыкальными способностями отпрыска. Хотя тогда Максим и предположить не мог, что время пролетит быстро как прокрученная пленка в бачке с проявителем, оставив в памяти лишь кучу черно-белых фотографий и немного цветных. И с фотографией он по жизни шел долго: в школе без его работ не оставалась ни одна стенгазета, в армии- альбомы служак и отчеты руководства сделали его штатным фотографом, потом работа в фотостудии и участие в выставках, работа для газет и журналов. Славы не заработал. И научно-технический прогресс добил фотографическую карьеру Максима: появились сначала цифровые фотоаппараты, потом и фотики на смартфонах и требующая усердия и знаний работа стала доступна всем. И его художественное фотографирование медленно перетекло в распечатка тестов и фотографирование на паспорт и загранник.

***

Симпатичнаяя женина лет эдак тридцати с раскосыми глазами и короткой стрижкой спустилась с трапа самолета в аэропорту Гаваны. Она долго провожала взглядом суетливых и организованных туристов, боящихся опоздать или пропустить свой автобусный шатл. Когда сограждане разбежались по своим автомобильным чартерам она немного посидев и попив кофе в аэропорту неторопливо спустилась к бойким и крикливым таксистам. "Это теже абхазы или армяне только более смуглые и кучерявые, не торопись, будь жестче и можно уехать за 50 долларов"– сказала она себя подбадривая, ступая на таксистский причал. Немного пообщавшись сторговалась на 120. Это был пожилой упитанный кубинец с вываливающимися щеками и висячими сталлоновскими веками, всем своим видом демонстрировавшим, что таксист- – призвание бога. Он просто назвал цену, не торгуясь и не растрачивая себя в суетливых и бойких беседах с пассажирами.

Она приехала в Гавану, чтобы развеяться после неудач в личной жизни и выполнить одно старое обещание, которое на протяжении многих лет из=за нереализованности создавало неприятное душевное беспокойство. Она была человеком слова.

Такси погудев застоявшимся водилам, помчало ее навстречу географическим, а точнее урбанистическим открытиям. Сначала они ехали по пригороду: бесформенные скучные строения постепенно становились более стройными и возмужалыми. Унылые и печальные как бредущие немцы, плененные под Сталинградом, постепенно распрямляя плечи, становясь горделивыми казаками, покорившими Париж. Сначала в окне мелькали старые полуразбитые бунгало, обрамленные экзотической растительностью. Линия невзрачных строений постепенно приобретала черты архитектуры. Окна и двери становились более высокими, в окнах начали появляться ажурные решетки и витражи, высокие заборы сменялись ажурными верандами, а потом и террасами. Чем дольше она ехала, тем более забавлял и интриговал ее быстро сменяющийся за автостеклом архитектурный фон городского пейзажа. Это был настоящий коктейль в камне. Барочные дома с чувственной мелкой лепниной выкрашенные в радужные яркие цвета резко сменялись старыми халупами, с разбитой штукатуркой и выбитыми окнами. Неоклассические дома с колоннадами могли соседствовать с маленькими галерейными домиками, облепленными густой экваториальной растительностью, прикрывающими обветшалости здания как пальмовые юбки – причиндалы аборигенов. Среди кварталов маленьких домов с приплюснутыми домами с колоннадами и маленькими балкончиками с балясинами внезапно вырастали строения с готической выправкой, мавританские мотивы чередовались с современными урбанистическими решениями. Резко сменяющаяся череда зданий выглядела как одна большая гирлянда, на которую нанизали украшения и игрушки разных эпох. Каждая культура проносилась со скоростью тропического шторам, оставляя местным жителям выброшенные стихией артефакты. Разбитые советские хрущевки соседствовали со средневековыми постройками, уменьшенные копии американских небоскрёбов – с арабской архитектурой с его знаменитым растительным орнаментом и кораническими каллиграфическими узорами. Быстро сменяющийся калейдоскоп эпох и культур развеяли усталость от долгого перелета. Женщина зрительно вылепляла очередное здание и оно становилось "разбитым корытом", "расписной вазой", "арабским скакуном" или "старым калекой" напитком. Чтобы оставить в памяти каждое интересное здание она щедро награждала его каким-либо эпитетом, вывешивая сравнение или образ как игрушку на новогоднюю елку. Женщина настолько была удивлена местным колоритом, что решила закрепить его местным алкоголем. Остановившись около гостиницы, она направилась в местный магазин Petite cinco и купила темную бутылку бакарди.

Гостиница в пригороде Гаваны напоминала старый советский пансионат или санаторий с потертым паркетом, вывившими и потрескавшимися стенами. Старый обрюзгший кубинец со сталлонровскими обвисшими веками безучастно и флегматично встретил гостью на ресепшине. Все внутреннее убранство, люди, неспешный ритм жизни напоминали сытую неспешную советскую жизнь. Поселившись в номере, открыв бутылку, женщина начала обустраиваться. На следующий день после продолжительной прогулки и похода а местный пляж, где набрала много туристических буклетов и рекламы начала звонить по телефону.