Вначале Егорушку наладились купать в большом тазу. Эмалированной посуды тогда не было. Деревенский мастер изготовил таз из обыкновенной жести.

В доме топилась берёзовыми дровами печь. Отец приносил из колодца два ведра воды: одно ставил греться на печь, а другое – на пол у печи. Здесь же, в кухне, устанавливал напротив печной дверцы табурет, а на него – Егорушкину банную посудину. Мать наливала горячей воды и разбавляла холодной. Пробовала ладонью: не сильно ли горячо? Для большей уверенности опускала в таз локоть.

Когда всё было готово, малыша приносили из комнаты, раздевали донага и усаживали в таз. Поначалу Егорушка не понимал, что с ним происходит, и даже принимался реветь. Но после первых купаний полюбил булькаться и мог сидеть в тазике сколь угодно долго. Тем более что тут же рядом плавала серенькая резиновая уточка. Птице тоже нравилось купаться. Она забавно крякала и была довольна такой жизнью.

Егорушка хлопал по воде, поднимал волны, но уточка и не думала тонуть. Порой брызги летели на пол, шипели на плите. Мать не сердилась. Если ребёнок играет, значит, здоров и у него всё в порядке.

Хуже было под конец купания, когда мать намыливала ему голову и тёрла раскрасневшееся тело старой фланелевой пелёнкой. Жёсткую мочалку она боялась пускать в дело, а детской в доме не было. Мыльная пена щипала глаза. Егорушка громко выражал недовольство. Спеша опередить возможный рёв, отец из ковша поливал голову наследника тёплой водой – и глаза переставало щипать. Мать вынимала Егорушку, накрывала сухим полотенцем, ерошила льняные волосёнки, промокала пухлые ручки и ножки. Потом сажала себе на колени и быстро облачала в распашонку. Напоследок причёсывала сына. Егорушка молчал, рассматривая пальчики на руках и ногах. Нежная детская кожа на подушечках собиралась в упругие складочки. Было немного щекотно и смешно.

– Морщинки! – улыбался отец.

Мать поила сына «после баньки» тёплым молоком с мёдом. Подступала зима, и здоровье следовало беречь.

Время летело быстро. Вскоре Егорушка перестал помещаться в тазу. На смену пришла ванна. Её, поскольку жили небогато, смастерили тоже из жести. В этой же ванне мать после купания Егорушки замачивала и стирала в оставшейся мыльной воде бельё.

Морщинки на пальчиках появлялись после купания ещё долго. А когда они исчезли – Егорушка и не заметил.

На коврике, прибитом над кроватью родителей, висит выделанная под воротник шкурка рыжей лисицы. Рядом маузер в деревянной кобуре. Мать вынимает сына из качалки и укладывает на свою постель, где удобнее его переодевать. Ребёнок останавливает взгляд больших карих глаз на странных предметах и затихает на время, достаточное для смены белья. Вскоре сын начинает тянуть ручонки к интересным штуковинам, но дело сделано. Маши руками сколько хочешь.

Обложенный подушками с краю постели, малыш остаётся один. Мать уходит на кухню топить печку и варить завтрак.

Комната сразу делается пустой, и часы-ходики принимаются громко стучать. Егорушка начинает искать глазами источник звука. Но часы находятся в дальнем краю комнаты, над рабочим столом отца. Устав ворочать крупной русоволосой головкой и вращать зрачками, малыш начинает сердиться и вскоре ударяется в плач.

Из кухни выглядывает мать. Убедившись, что сын по-прежнему на постели и подушки надёжно предохраняют от падения, мать снимает лисицу со стены и даёт сыну поиграть. Маузер благоразумно не трогает: играть с этой грозной штуковиной рано.

А сама вновь уходит стряпать. Плач прекращается.

За окном сентябрь начинает окрашивать в малиновый цвет листья черёмухи. Егорушке пятый месяц от роду. Идёт третий год Великой войны. Где-то далеко от этих краёв гремят выстрелы и рвутся бомбы. Командиры машут маузерами и ведут в бой солдат.

Люди воюют за мир для Егорушки и его сверстников.

Молоко нравится Егорушке. Оно вкусное и тёплое. Но добывать любимое лакомство непросто. Надо дождаться, пока мать примостится на кровати. Затем она привлекает к себе сына и обнажает круглую грудь с большим коричневым соском. Егорушка припадает к источнику питания и начинает чмокать, с усилием втягивая в рот сладковатую жидкость. Молока маловато, малыш начинает теребить грудь ручонками, требуя продолжения кормления. Мать прячет опустевшую грудь и достаёт другую.

Насытившись, Егорушка принимается за игрушки. У него их целых три – плюшевый бурый медвежонок, деревянная разноцветная пирамидка и погремушка, сделанная отцом из маленькой жёлтой тыковки. Внутрь насыпан горох, и погремушка славно бренчит.

Недавно Егорушке исполнилось десять месяцев. Идёт четвёртый год войны, на которую его отец не попал только потому, что был врачом и отвечал за здоровье тружеников тыла в их таёжном краю…

До полутора лет сосал Егорушка материнское молоко. Уже и стесняться стал посторонних глаз. Но однажды мать его не позвала, а он заигрался и позабыл напомнить о себе. И ничего, с голоду не пропал.

Вечером сельская электростанция, представлявшая собой паровой локомобиль с генератором, давала электричество до десяти часов. Родители спешили к этому времени закончить домашние дела. Но всё равно что-то не успевали, и приходилось зажигать керосиновую лампу.

Укладывали спать Егорушку как раз к сроку, когда висящая под потолком «лампочка Ильича» мигала напоследок и медленно гасла, словно кто-то невидимый задувал огонь в стеклянной колбочке. Но Егорка не спешил совать сложенные «домиком» ладошки под правую щёку и закрывать глаза. Он знал, что его ожидает интересное представление.

Прикрутив фитиль в керосиновой лампе, чтобы она светила вполнакала, отец садился за стол – и в сумраке начиналось «кино». На белёной стенке за кроваткой сына, чуть повыше маленького коврика, сшитого из разноцветных лоскутков, появлялись одна за другой оживающие чёрные фигурки зверей, птиц и человечков.

Первой возникала голова собаки. Она раскрывала пасть, дёргалась и лаяла папиным голосом. Потом задирала морду в небо и выла жалобно, словно ей было страшно тёмной ночью в лесу. Лес изображали пальцы мамы, подключившейся к игре. Да и вой был очень похож на её голос: Егорушка уже знал, что это теперь воет волк. Было страшно и в то же время весело. Малыш ойкал и смеялся.

Затем на стенку выскакивал заяц, он шевелил длинными ушами, прыгал и хватал морковку, похожую на карандаш, который папа давал сыну порисовать. День ото дня карандаш становился всё короче и короче, но в морковки ещё годился.

Когда заяц убегал, на стенку вылетали две птицы. Они махали крыльями и кружились одна возле другой. Егорушка уже знал, что это чайки.

Из лесу выходил козёл, тряс бородой, нагибал рогатую голову и бодал тени на стене. При этом забавно мемекал, словно просил Егорушку не бояться.

И напоследок возникала голова старика, который держал во рту тот же самый карандаш, но теперь изображавший папиросу. Казалось, сейчас пойдёт дым кольцами, похожими на те, какие пускал отец, когда курил махорку.

Глаза Егорушки смежались, и он погружался в крепкий сон.

Мать подходила к кроватке поправить одеяльце. На губах сына играла и потихоньку таяла довольная улыбка…

Гораздо позже Егорка станет обладателем фильмоскопа, с помощью которого можно будет смотреть цветные плёнки со сказками. Но в память глубже всего врезалось именно чёрно-белое «кино», которое показывали родители.

Как только Егорушка научился передвигаться на четвереньках, он начал усердно покорять пространство. Первые опыты были просты. Новые интересные предметы исследовались на вкус и цвет, на ощупь и запах. Он узнавал, съедобна ли эта вещь, кислая она или сладкая, холодная или горячая, колючая или мягкая. Плакал, когда обжигался. Удовлетворённо бормотал, если приглянувшийся предмет мог служить игрушкой.