Сегодня погода не шептала, она поливала такой нецензурщиной, что ей позавидовал бы даже революционный матрос. Впрочем, звуковые эффекты не были самой противной вещью этим поздним ноябрьским вечером.

Алевтина вытерла заплёванное мокрым снегом лицо и выругалась – куда там революционному матросу! Даже метель уважительно примолкла на несколько секунд. Но тут же взвыла с новой силой.

Порыв ветра ощутимо ударил Алевтину в спину. Высокий каблучок заскользил по наледи, и Алевтина непременно бы упала, если бы не ухватилась обеими руками за шершавую и холодную стену дома. И зло зашипела: выщербленная штукатурка разорвала тонкие гипюровые перчатки и оцарапала ладони.

Нет, всё же это была огромная глупость – уходить из ресторана вот так, демонстративно хлопнув дверью и отказавшись от авто. От нервов и злости даже калоши забыла в гардеробной. И вот теперь корячится тут, как корова на льду, в красивых, но таких непрактичных модных ботиночках.

Вдруг из тёмной, пахнущей кошками подворотни навстречу шагнул тёмный сгорбленный силуэт. А вот это было вообще паршиво. Алевтина покрепче сжала в озябших ладонях ремешки сумочки. Так просто она не сдастся! В сумочке у неё ни много ни мало, а кусок заграничного мыла, духи «Красная Москва» и последний писк сезона – бутылочка лака для ногтей. Это богатство она таскала с самого утра, боясь расстаться с сумочкой хоть на минуту. Не каждый день такое счастье выпадает – возможность затариться в Торгсине1. Она и в ресторан всё с собой прихватила в надежде, что козёл Сидоров, ходивший у неё в ухажерах и имевший хорошую должность в наркомате труда, отвезёт её домой на служебном автомобиле и ей не придется тащить своё сокровище самой. Но козёл перекушал коньяка, стал вести себя по-свински, и как результат – Алевтина сейчас одна, без калош и в рваных перчатках, в тёмной, продуваемой всеми ветрами подворотне. Из средств защиты – только ридикюль с мылом. Хотя… Если как следует прицелиться и самой при этом на пятую точку не упасть…

– Здравствуйте, Алечка! – Тёмный силуэт качнулся ей навстречу, и Алевтина облегчённо перевела дух. Чего испугалась, дурочка?! Ну, бывает, в темноте не узнала. Она отлично помнит этого гражданина.

– Здравствуйте, това… – Алевтина не договорила, захлебнувшись горячими слюнями, вдруг заполнившими её рот. Это было так неприлично, что она сделала несколько судорожных глотков, чтобы, не дай бог, не оконфузиться. Но они пузырились на онемевших губах.

В подворотне резко сгустилась темнота. Алевтина покачнулась, попыталась ухватиться за рукав стоящего рядом товарища. Не удержалась, упала, больно ударившись коленками о твёрдый крупчатый лёд. Мимоходом подумала, что фильдеперсовым чулкам пришёл полный конец. И уже не видела, как тот самый гражданин наклонился над ней, вытер трёхгранный клинок о модный шёлковый шарфик очень правильного, революционного цвета и растворился в холодной ноябрьской ночи.

Назвать N-ск глухой провинцией не повернулся бы язык даже у заклятого врага всей N-ской губернии. N-ск вам, конечно, не Питер и не Москва, но тоже вполне себе приличный город. Всё в нём имелось, чтобы жители могли им по праву гордиться.

И конка, которая со временем стала трамваем, и пятиэтажные доходные дома с водопроводом и канализацией, превратившиеся в коммунальные квартиры, и ярмарка, которую не смогла изжить даже Советская власть, и свои бандиты, такие же вечные, как и ярмарка. А вот весёлых домов не было даже при прогнившем царском режиме. Не покупали мужчины N-ска любовь, ни к чему им это было. Бесплатной хватало на всех, и даже с излишком.

А всё потому, что представительниц прекрасной половины человечества в N-ске было примерно в полтора раза больше, чем мужчин. И перепись одна тысяча двадцать шестого года это только подтвердила.

Как иначе могло быть, если в N-ске находился один из крупнейших в Советской республике льнокомбинатов? И работали там в основном женщины.

Правда, комбинатом он стал всего полгода назад, но и до этого N-ская льнопрядильная фабрика «Красный Текстильщик» гремела по всей средней полосе Советской России. Конечно, до Ивановской мануфактуры N-скому комбинату было далеко, но в пятёрку лидеров лёгкой промышленности он входил твёрдо.

Ещё до революции ездили вербовщики по деревням и селам и всеми правдами и неправдами заманивали крепких и здоровых девок работать на мануфактуру. Обещали блага земные и почти небесные.

Не сильно изменилось положение и при Советской власти, разве только охват территорий, откуда прибывали работницы, стал шире. Даже со студёных берегов полночных морей приезжали холодные северные красавицы, а из жаркого Туркестана – смуглянки с раскосыми глазами.

Весной N-ск утопал в пахучей пене сирени всех цветов и сортов, летом шелестел клейкой листвой тополей, осенью чавкал тяжёлой рыжей глиной, а зимой тонул в синих сугробах. Но одно оставалось неизменно – тяжёлый запах рогожи и взвесь льняной пыли в воздухе. Да, жители N-ска привыкли видеть то, чем дышат.

А ещё – специфика преступлений в N-ске была особенной. Даже в лихие послереволюционные годы тут преобладали преступления на почве страсти, как высокопарно и витиевато выражался прокурор N-ска Молчалин Пётр Данилович. А остальные сотрудники говорили по-простому: все беды из-за баб. Причём если в других губерниях преступниками на почве ревности становились, как правило, мужчины, то в N-ске – женщины.

В основном полиция, а потом и милиция занимались драками и бытовыми склоками. Так сказать, «причинением вреда здоровью разной степени тяжести». Не то чтобы в N-ске не убивали, как без этого, и, бывало, убивали весьма изощрённо. И соперниц убивали, и неверных мужей, и ветреных любовников. Но всё это происходило с поправкой на женскую психологию.

Но вот поздней осенью, почти уже зимой, одна тысяча тридцать ***ого года избалованная однотипностью преступлений N-ская милиция почти прохлопала череду странных и необъяснимых убийств. Вернее, заметили их N-ские оперативники и следователи только на третьем случае. Заметили и провели параллели. А потом волей-неволей объединили все убийства в одно дело.

Но тремя жертвами неведомый душегуб не ограничился, довольно быстро произошло ещё два убийства.

Убивали женщин. Жертвы были из разных слоёв общества, друг с другом в знакомствах не состояли и в обычной жизни не пересекались. Тут и секретарша наркома, и продавщица из магазина модного платья, и судомойка из столового комсостава части РККА2, и обычная домохозяйка… И география преступлений разнилась тоже. Но всё же схожесть у жертв была. Все они были молоды, хороши собой и одного типажа.

Все женщины, как одна, были блондинками того самого пшеничного оттенка, что так хорош, когда натурален, и так пошл, когда женщины жгут себе волосы гидроперитом. А ещё все гражданки были светлоглазы и фигуристы. Убивали их в тёмных подворотнях ударом острого трёхгранного клинка, что и удивило следователей и оперативников. Обычно N-ские преступники использовали что попроще – финка, кухонный нож, а то и вилы. Необычное орудие убийства так и не нашли. Душегуб уносил его с собой. Так что у следствия не было ни примет преступника, ни его отпечатков пальцев. Даже слепки со следов обуви снять не удалось.

В случае с судомойкой подворотня была слишком истоптана большим количеством народа, ведь проживала гражданка в многоквартирном доме. Даже удивительно, как злодей смог провернуть всё, не засветившись ни перед кем из многочисленных жильцов.

Секретарша наркома жила в доме с очень хорошим дворником, который скоблил мостовую настолько усердно, что извёл снег на своей территории начисто.

Продавщицу убили, когда мела метель – первая в этом году, но такая сильная, что снег просто засыпал все следы и возможные улики. А с домохозяйкой вообще глупость вышла – её тело перенесли добросердечные соседи ещё до приезда милиции и место преступления оказалось затоптано несознательными гражданами.