— Все еще не считаешь нас друзьями? — спрашивает она, ее аккуратные брови изгибаются от забавы. Она не выглядит устрашающе, как Зейд. Она просто выглядит так, будто пытается выглядеть милой и терпит неудачу.

Что за жалкий человек.

— Нет, — огрызаюсь я. — Друзья не называют других друзей сумасшедшими.

— Сибби… — под моим мрачным взглядом она прочищает горло и поправляет себя, ее терпеливый тон не дрогнул. — Сибель. Я никогда не говорила, что ты сумасшедшая. Я сказала, что ты страдаешь от тяжелой шизофрении и бреда. Есть миллионы людей, у которых такое же расстройство, и они живут нормальной жизнью.

Нормальной? Что вообще значит «нормальной»? Нормально — это субъективно.

— Я бы не сказала, что они живут нормальной жизнью, доктор Рози. Видеть вещи, на которые вы не способны, может быть, нормально для них, но это, конечно, не то определение, которое вы считаете нормальным.

Она улыбается.

— Ты права, Сибель. Наверное, с моей стороны очень некультурно говорить, что их жизнь нормальна, — прежде чем я успеваю открыть рот и рассказать ей о себе еще что-нибудь, она переходит к делу. — Расскажи мне о своих приспешниках.

Я свожу брови, и мое сердце замирает. Все замирает.

— Я не хочу говорить о них, — прорычала я.

Она качает головой.

— Почему, Сибби? Это потому что они сбежали?

Я фыркаю. Слезы жгут мне глаза и застилают веки. Я отказываюсь позволить им упасть. Я отказываюсь показывать какую-либо слабость перед доктором Рози. Она съест ее, как голодная собака.

— Да, — шиплю я сквозь стиснутые зубы.

— Как ты думаешь, почему они сбежали?

Я пожимаю плечами, скрещиваю руки и отворачиваюсь. Я дуюсь, и я имею на это право. Мы клялись, что всегда будем вместе, а они бросили меня. Они солгали.

— Наверное, потому что они не хотели, чтобы их поймали.

Она что-то записывает в блокнот. Желание ткнуть ручкой ей в глаз возвращается с новой силой. Я бы очень хотела знать, что она пишет обо мне.

Сумасшедшая. Она говорит, что я чертовски сумасшедшая.

— Сибби, как ты познакомилась со своими приспешниками?

Я вздыхаю от возмущения, но на этот раз не удосуживаюсь поправить ее.

— В «Афере Сатаны» в маленьком городке в Огайо. Я только сбежала из папиной секты, когда наткнулась на передвижную ярмарку, и пробралась в дом с привидениями после того, как он закрылся. Мне негде было спать, нигде не было тепло, поэтому я решила переночевать в одном из домов с привидениями. Там я встретила своих приспешников, которые стояли над трупом. Они сказали мне, что он — зло, и мир словно выровнялся. Я знала свою цель в жизни, но понимала, что сейчас не время начинать, пока не буду уверена, что смогу осуществить задуманное незамеченной. Ну, знаете, с нормальными людьми? Мои приспешники предложили мне это. Они сказали, что я могу оставаться в стенах и выносить свои суждения. Как только я вынесу приговор, они помогут мне осуществить наказание.

Я уже рассказала ей все о папиной секте и о том, как мне в конце концов удалось сбежать. Это было пять лет назад, когда с меня было довольно. Он только что убил невинную женщину за то, что она не следовала его правилам. Я уже даже не помню, что именно она сделала не так — у папы всегда были правила, которые противоречили друг другу.

Женщина не может принимать мужское семя в свое тело незамужней.

Если ты не выпьешь нектар Божий, то будешь проклята в аду на веки вечные.

Не трахайся, не будучи замужем, но о нет, если ты не будешь сосать мой член, ты — нечестивица.

Я сорвалась, когда увидела, что невинная женщина умерла из-за сумасшедшего. Если кто и был сумасшедшим, так это папа. Он не слушал голос Бога в своей голове. Он слушал голос Сатаны.

Поэтому я убила его. Я взяла тот же нож, который он вонзил в ухо той женщины, и направила на него. Я ударила его более ста раз, пока не осталась сидеть на двухстах фунтах мяса и костей, и уже физически не могла поднять руку.

А потом я всех освободила. Большинство злились и плакали. Но я смотрела глубоко в их глаза — они также испытывали облегчение. Они просто злились, что им придется найти свою собственную цель в жизни вместо того, чтобы слепо следовать цели, которую им дал дьявол.

— Другие сотрудники, которые работали в кукольном доме. У кого-нибудь из них были дружеские отношения с вашими приспешниками? — спрашивает доктор Рози, возвращая меня к разговору.

Я пожимаю плечами.

— Нет, насколько я знаю. Они держались сами по себе. Они делали свою работу, а потом помогали мне в моей.

Вне себя от гнева я рассказала своему адвокату, что мне помогали мои приспешники. Мой адвокат сказал, что они рассмотрят это, но с тех пор он наотрез отказался говорить со мной о том, что с ними происходит. Поймали ли их. Или ведется ли активная охота на пятерых смертников.

Он говорит, что сейчас мне нужно сосредоточиться на себе, а об остальном он побеспокоится.

Нет смысла пытаться защитить их сейчас. Они не защитили меня, а правоохранительные органы уже знают, что мне помогли, так как они тоже гонялись за ними.

— А что насчет тебя? Кто-нибудь из них знал о тебе?

Я усмехаюсь.

— Нет, я оставалась в стенах. Чем меньше они обо мне знали, тем лучше. Если меня никто никогда не видел, то они вряд ли смогли бы на меня что-нибудь повесить, если бы меня поймали.

Доктор Рози хмыкает, записывая еще больше беспочвенных слов в свой кожаный блокнот. Интересно, она одна из тех девушек, которые записывают свои чувства в дневники? Берет ли она ручку в руки каждый раз, когда пациент называет ее сукой? Рассуждает ли она о том, как ее не ценят на работе, но если она сможет помочь хотя бы одному человеку, все это будет стоить того? Я снова усмехаюсь.

— Сибель, ты когда-нибудь видела, как твои приспешники взаимодействуют с другими сотрудниками?

Я хмурюсь, сдвигая брови.

— Почему…

— Просто подумай об этом. Просвети меня.

Во мне вспыхивает раздражение, но я все равно начинаю думать. Я вспоминаю все те моменты в рабочие часы. Я видела, как сотрудники смотрят на них, но они всегда проходили мимо, не разговаривая с ними. Казалось, что все смотрят сквозь них. Как будто они были столь незначительны. Мои приспешники, казалось, ничего не замечали и не беспокоились.

— Думаю, нет, — наконец отвечаю я, не понимая, к чему она клонит. Что с того, что другие не разговаривали с ними? Может, они их боялись?

— Почему ты так думаешь?

Я открываю рот, но из него не выходит ни звука.

— Что это за вопрос? — огрызаюсь я, мое раздражение растет. Но я чувствую не только раздражение. Это еще и страх.

Мое сердце бьется с перебоями, доктор Рози не сводит с меня глаз.

— Ты думаешь, они настоящие?

Я отшатываюсь назад с расширенными глазами, ошеломленная ее вопросом, но не удивленная им. Этот вопрос — именно то, чего я боялась.

— Какого черта ты спрашиваешь об этом?

Доктор Рози сдвигается с места, словно настраиваясь на долгий разговор.

— Сибель. Мы нашли твоих приспешников.

Взмах кнута. Она рывками дергает меня туда-сюда. Я не могу удержаться на ногах.

— Хорошо, и? — огрызаюсь я. — Их задержали?

Ее губы сжались в тонкую линию.

— Сибель, — начинает она снова. — Они — манекены.

Мой мир кренится вокруг своей оси. В моем горле образуется камень, который неуклонно растет, пока я не начинаю чувствовать необходимость вцепиться когтями в горло. Я не могу дышать. Мои руки бросаются к подлокотникам, вцепляясь в них так крепко, что ногти начинают ломаться. Все вокруг кружится, а клинический голос доктора Рози звучит приглушенно, как будто я застряла под водой, а она кричит на меня сверху.

— Сибби? Ты со мной? — ее голос звучит яростно, громко и резко.

Я вздрагиваю, но в конце концов делаю вдох.

— Это неправда, — шепчу я. Моя грудь сжалась, а глаза не могут сфокусироваться. — Это неправда! — повторяю я, выкрикивая слова.