— Дамы и господа, прошу вашего внимания… — нерешительно начал он. — Мы только что обнаружили, что этот человек пытался сбежать с уткой. Просим вас отойти, покинуть вокзал, мы собираемся выпустить птицу на площадь.

— Лжецы! — крикнул какой-то голос в толпе. — Они оставят ее себе!

Тогда полицейские направили пистолеты на мужчин в первых рядах, что только усугубило ситуацию. Мой поезд уходил. У меня не было выбора. Я отошел в сторону, схватил корзину за плетеную ручку и побежал по эскалатору. Это называется бросить вызов судьбе.

Мне казалось, что эскалатор несся с бешеной скоростью, и я несколько раз чуть не упал. Корзина болталась, и я чувствовал, как внутри нее барахтается утка. Она слабо крякала, совсем неслышно из-за криков наших преследователей.

У платформы я увидел готовый отойти состав и уже свистящего проводника. Он помогал подняться в поезд пожилой женщине с чемоданами. Я побежал быстрее и вскочил в последний вагон. Раздался еще один свисток.

Я в последний раз обернулся. Потом забросил плетеную корзину на ближайшую багажную полку и собрался заблокировать дверь.

У вагона стояло несколько мужчин; их было трое, может быть, четверо. Один из них уже поставил ногу на ступеньку. Я не знал, что делать, и от отчаяния начал орать. Так я еще никогда не кричал и сам себе поразился. То был удивительный крик. Крик, который я должен был издать давно, много лет назад, такой же пронзительный, как свисток проводника. Мои преследователи застыли от неожиданности и страха, по крайней мере на то короткое время, пока закрывалась автоматическая дверь.

Поезд двинулся. В окно я видел, как по платформе бежали люди. Один из них стукнул кулаком в стекло. Другой попытался ухватиться за подножку, но тщетно. Поезд набирал скорость. Я видел, как их силуэты исчезали вдали. Мне показалось, что раздалось несколько выстрелов, а потом не осталось ничего, кроме тишины да мерного шума скользящих по рельсам колес, и поезд скрылся в ночи.

~~~

Я бросился к корзине. Я боялся, что из-за погони моя птица потеряла последние силы. Боялся, что найду ее мертвой, лежащей на подушке мадам Грасия. Я успокоился, когда увидел, что утка спит. Закрыл крышку и пошел осматривать другие вагоны.

Почти все они были пусты. Только в третьем вагоне я узнал пожилую женщину, которой кондуктор помог забраться в поезд. Она склонилась над вязаньем и медленно накидывала петли. Когда я проходил мимо нее, она даже не подняла глаз. Женщина не представляла угрозы ни для меня, ни для моей птицы. Когда я шагал через тамбур в четвертый вагон, то почувствовал огромную пустоту и все же был рад этому побегу, который по мере продвижения поезда становился настоящим приключением.

Я выбрал купе и поставил корзину на стол. Вдоль железнодорожной линии стояли желтые фонари, мы проезжали склады, похожие на гигантские коробки, и спальные районы. Дальние пригороды Парижа вскоре уступили место открытой местности. Я увидел огромные стальные решетчатые башни, соединенные между собой провисшими проводами. В ночной дымке эти башни походили на силуэты каких-то чертей. На колонну неподвижных и прямоходящих монстров, готовых маршировать по первому звуку трубы.

Вдруг в другом конце вагона раздался женский голос. Он доносился из тамбура, где иногда ставят телефоны. Мое дыхание участилось, и я поднялся. Я не осмотрел это место как следует, а может, мне так хотелось оказаться в одиночестве, что глаза просто отказались что-то подмечать. Что, если она увидела меня? А что, если она звонила в Париж и меня с уткой уже поджидала злобная толпа? Маршрут нашего поезда проходит через множество станций. Остановки не предполагались, но в каждом вагоне был стоп-кран. Мне оставалось только надеяться, что женщина не попытается дернуть его на следующей станции. Я боялся даже представить, что ждет меня, но было нетрудно предположить, что будет с моей птицей.

Закончив говорить, незнакомка вернулась на свое место, не обратив на меня никакого внимания. Чуть позже она встала, чтобы пройти в расположенный между вагонами туалет. Это была молодая женщина лет тридцати, довольно симпатичная. Я почувствовал на себе ее взгляд, когда она проходила мимо, и притворился, что смотрю в окно, хотя там была кромешная тьма. Мне показалось, что она пробыла в туалете подозрительно долго. С каждой секундой мое предчувствие подтверждалось: она откуда-то знала. Должно быть, она видела меня на платформе. Я не знал почему, но чувствовал, был уверен, что меня разоблачат. Я догадывался, что, когда она будет возвращаться на свое место, подойдет ко мне. Нет ничего более ясного и более загадочного, чем инстинкт.

~~~

— Простите…

Я ожидал, что она заговорит со мной, но ее голос меня испугал. Я поднял на нее глаза. И, сам того не желая, крепко сжал корзину. Я хотел бы раствориться вместе со своей уткой в застилающей поезд темноте.

— Простите, я вижу, что беспокою вас… Но мне кажется, я вас знаю. Вы живете недалеко от Монпарнаса?

Прошло некоторое время, прежде чем мне удалось сфокусироваться на ее лице. Оно было красиво и необычно, и у меня возникло ощущение, что я уже видел его раньше. Но где?

Конечно, это была она! Та девушка в длинном черном пальто — я встретил ее утром. Я попытался сказать ей это уверенным голосом, с обаянием, которое использую, когда обращаюсь к женщинам.

Но я мог только заикаться. Я — и заикаться… Такого со мной не случалось с тех пор, как я вышел из подросткового возраста. С тех пор как это пернатое существо появилось в моей жизни, я совершенно изменился, до такой степени, что перестал быть собой! Что случилось с моей уверенностью в себе, с холодностью сердца и ума, которые я считал своим шармом и силой? Теперь я стал ничтожеством. Сам превратился в какую-то очень хрупкую птицу с подрезанными крыльями.

— Я знаю, что вы прячете в корзине, — сказала она. — Вы не боитесь, что я сообщу куда следует?

— Да… Но я не могу заставить себя не доверять вам. Может быть, это глупо, но у меня сложилось впечатление, что вы здесь, чтобы мне помочь.

Молодая женщина подняла брови. Поезд, не останавливаясь, проехал первую станцию. Я увидел силуэты машущих руками мужчин. В окно полетели камни. Ничего страшного не произошло. Снова вернулись тишина и умиротворение. Незнакомка пристально смотрела на мою корзину.

Она осторожно подняла плетеную крышку, и я даже не успел пошевелиться.

— Спит, — прошептал я.

— Милая утка. Выглядит спокойной. Куда вы ее везете?

— Завтра утром, если погода у моря будет ясной, я ее выпущу.

Женщина помолчала.

— Вы надеетесь, что она долетит до Ла-Манша… Да? А почему вы уверены, что она найдет дорогу? Что не вернется на побережье? И потом, посмотрите на ее состояние… Она вряд ли сможет пролететь больше ста метров.

До этого момента я отказывался представлять себе худшее. Но она была права. Я понял, что девушка хочет сказать мне что-то еще. Несколько секунд спустя она наконец решилась:

— Я убегаю в том же направлении. Собираюсь отправиться на корабле в Новую Ирландию. С утра пораньше, прямо завтра.

— В Новую Ирландию? Но это безумие!

— Вы ошибаетесь… Я слышала, что новые ирландцы очень дружелюбны. Это правда, что южные острова, Внутренние Гебриды, перенаселены, но на других островах, к северу, они более мелкие, так вот, там живет гораздо меньше людей. Я спокойно все исследую. Гримсей, Барра, Бенбекьюла… Я видела фотографии в одном старом журнале. Не помню, на каком острове, но там есть маленькая белая церковь, она стоит у бирюзовой воды в бухте с черными скалами. Я знаю только Париж, так что вы можете меня понять…

Я решил не спрашивать, остались ли у нее родственники или родители. В наше время не принято задавать такие вопросы, и я боялся услышать ответ. Эта молодая женщина казалась отрешенной от всего. В сто раз больше, чем я. Она знала, что такое одиночество, в этом не было сомнения. Я ничего не сказал и продолжал слушать ее рассказ о Гебридах. И она говорила о них с энтузиазмом: