Тем сильнее было удивление первых красоток класса, когда на меня обратил внимание Чарли Грейсон. Звезда школы. Солист подающей большие надежды молодежной рок-группы. Наследник многомиллиардного состояния, что, правда, казалось сущей мелочью на фоне прочих его достоинств. Ибо наследников много, а красавчик Чарли Грейсон такой один-единственный. Уникальный и неповторимый.

По нему все девчонки сходили с ума. Никто из них не ожидал, что объект их страстных фантазий пригласит на репетицию концерта неприметную деревенщину.

С трудом пережив этот факт, главная стерва класса с подружками решили меня хорошенько отмутузить в туалете. Забыли, что монстров лучше не дразнить.

И пусть перед директором мы все предстали немножко помятые, я обошлась выдранной прядью волос и разорванной блузкой, а тем пятерым досталось покрепче. От синяков на руках и фингалов под глазом до разбитого в кровь носа.

Получив памятный урок, девицы больше не нарывались. Но по-прежнему не могли понять, почему их кумир предпочел нищую замухрышку, живущую в ветхом домишке с заколоченными фанерой окнами. Которая еще и сама те окна заколачивала, вооружившись заказанными в магазине стройматериалов листами фанеры и шуруповертом… А еще у нее нет ни одной дизайнерской шмотки. Вот ведь позорище, не правда ли?

Но Чарли подумал совсем иначе, когда после уроков подвез меня домой на крутом мотоцикле. Выслушав короткий рассказ о том, как я тут обживаюсь в ожидании возвращения родителей, он похвалил за старательность и храбрость. Его богатые поклонницы со страху бы обделались, проведя здесь хоть одну ночь наедине с пистолетом под подушкой.

Мы так и не поняли, стекла выбило взрывной волной или постарались мародеры, которые вынесли все более-менее ценное, даже старый и не вполне исправный холодильник. Это уже и не имело значения. Главным для меня было – дожить тут до возвращения родителей.

Папа настаивал, что сам займется ремонтом. Как назло, после окончания войны его в составе миротворческой миссии отправили на Восток. Мама, как обычно, последовала за ним. И теперь мне лишь оставалось дождаться их возвращения из далекой пустыни.

Командировка должна была скоро закончиться. А пока я одна присматривала за нашим небольшим одноэтажным домом, чтобы его снова никто не разгромил.

По сравнению с военным временем, в городе стало безопаснее, на улицах появились полицейские патрули. Мамы с маленькими детьми больше не боялись выходить на улицу.

Жизнь стала налаживаться. И только закрытый для всех центр города, обнесенный громадным забором с надписями через каждые десять секций “Осторожно! Радиация!”, напоминал о том, что как прежде не будет. Еще очень и очень много лет, даже с учетом новейших методов очистки пораженной территории. Вдали за бетонным ограждением, поверху обвитым мотками колючей проволоки, виднелись серо-коричневые руины разрушенных небоскребов.

Мы с Чарли не входили в число любителей поглазеть на апокалиптическую картину, потому просто проезжали мимо того забора, не останавливаясь. Всего раз он привел меня на крышу отремонтированного двадцатиэтажного дома, чтобы я увидела все, что осталось от недавнего символа процветания нашей цивилизации. Мне этого хватило с лихвой.

Отец Чарли, миллиардер Говард Грейсон, управлял огромной корпорацией. На его заводах производили высокотехнологичное оснащение для боевой техники. И в том была главная причина их семейного конфликта. Ни один истребитель или танк в нашей стране не сходил с конвейера без “умной начинки” от компании “Стардаст”.

Чарли рассказывал, не скрывая презрения, как его отец наживался на войне. Говорил, будь воля Грейсона – старшего, он бы разрушил весь мир ради новой виллы. Едва ли не сотой по счету.

У парня было достаточно причин не любить отца. Десять лет назад Говард просто вышвырнул за порог жену, мать его двоих сыновей. Променял ее на молоденькую красотку актрису. Оставил без средств к существованию, да еще и лишил возможности видеться с мальчиками. Бедная женщина так и не смогла добиться справедливости через суды. От горя она тяжело заболела и умерла спустя несколько месяцев после развода.

Чарли винил отца в смерти матери. Младшего брата Билли, любимчика Грейсона-старшего, он тоже недолюбливал. Называл слизняком, червяком и мелким стукачом. И дело тут не только в обычном братском соперничестве. Билли рос подленьким трусом. Был не прочь наябедничать отцу по любому пустяку, чтобы подчеркнуть, какой он хороший и какой плохой у него старший брат.

Не раз и не два Чарли ночевал в полицейском участке после антивоенных митингов у стен главного офиса семейной корпорации. Отец вызволял “непутевого” сына, вносил за него выкуп, грозя лишить доли наследства и все оставить младшему Билли. Оправдывал его возмутительное поведение подростковыми закидонами, считая, что тот повзрослеет и дурь вся выйдет.

Но Чарли был настроен решительно. Плевать хотел на квартиры с особняками. Считал, что проживет и без отцовских подачек. Добьется успеха в музыке и будет зарабатывать на жизнь творчеством. После каждых гастролей он собирался делать пожертвования в помощь беженцам, которым его отец и тому подобные бессердечные жлобы помогли остаться без крыши над головой.

Мы с Чарли понимали друг друга с полувзгляда, с полуслова. А наш первый поцелуй… Он был просто волшебным. И ничто, даже покореженные остовы зданий в зоне радиации, больше не мешало нам мечтать о счастливом будущем.

Мне на тот момент было шестнадцать лет, ему семнадцать. Мы думали, что к двадцати пяти годам перестроим маленький, но стойкий дом, обзаведемся детьми, купим собаку. В общем, заживем так, как мечтают уцелевшие после череды войн миллиарды людей на огромной сине-зеленой планете.

Жаль, но этим нехитрым планам не суждено было сбыться…

В день, когда наш мир сотрясла новая беда, должны были начаться международные юношеские спортивные игры. Первые за долгие годы кровопролитных противостояний.

На окраине Тормсила построили гигантский стадион. Через дороги были протянуты рекламные плакаты со слоганами, гласящие, что молодежь – будущее нашего мира.

Город наводнили иностранные туристы. Люди со всего мира учились жить заново, не видеть друг в друге злейшего врага.

В первый день Игр мы с Чарли приехали к стадиону за пару часов до начала торжественной церемонии. А все потому, что рок-группа моего любимого парня вошла в список избранных счастливчиков, которые выступят на открытии.

Не передать словами, как я была рада за него с друзьями. А еще для меня было огромной честью просто находиться рядом с ним в столь волнующий момент, сопровождать на последнюю репетицию. О, если бы я могла знать, что не только на словах она станет последней для группы…

Чарли оделся во все черное для выступления. Выбрал самую любимую кожаную куртку с рокерскими заклепками, которую прозвал счастливой, футболку со звериным черепом, потертые джинсы и стильные лакированные ботинки. Его длинные черные волосы, уложенные лаком с легким блеском, так и хотелось растрепать. Нарушить идеальную гладкость, напоминающую парик.

Я сперва думала нарядиться ярко и торжественно. Но вовремя сообразила, что лазать по заполненным болельщиками трибунам удобнее в синем джинсовом костюме с желтой майкой и кроссовках, чем в нарядном розовом платье с блестящими туфлями на высоком каблуке. Неброский макияж и оттеночный шампунь, придающий моим каштановым волосам приятный шоколадный оттенок – этого мне было вполне достаточно, в отличие от школьных пигалиц, привыкших накладывать на лицо тонны косметики и делать укладку в салоне красоты.

Полицейские стояли буквально на каждом шагу, готовые осмотреть, проверить сканером и даже ощупать пришедшего на стадион. Вот что значит – повышенные меры безопасности.

Мы вдвоем прошли без задержки по “волшебному” пропуску Чарли. Оказалось, тут все знают, что его отец – один из спонсоров мероприятия.