Знаками показав Пудингу, что ждёт за дверью, увидел его кивок. Руки напарника в хрен знает какой раз за эту ночь покрылись рябью и превратились в синие клинки, а я встал в полный рост и выбил дверь с ноги.

Что ж… Понеслась моча по трубам!

Хотел было я крикнуть, увидев ошалевшие рожи бандосов, среди которых явно выделялся мужик в сером костюме со спущенным штанами. Он совершал тактовые движение, нависая над плачущей девушкой. На внутреней стороне её бедер отчётливо виднелись ссадины и белые дорожки застывшей…

Дальше не помню, что было. Помню лишь то, что увидел эту картину и мне сорвало башню.

Ненавижу.Сука.Грёбанных.Насильников!

Опомнился я только стоя посреди трупов и держа за горло жирного выродка. Из моей груди вырывался животный утробный рык, рука сжимала податливую и слабую шею. Своими поросячьими глазками он смотрел на меня в полном ужасе и неверии. Оно и понятно, ведь его люди сдохли мгновенно. Я просто размазался кровавым ветром и разорвал их в один вдох.

— Г-господин?.. — прозвучал за спиной испуганный голос Пудинга.

Всё моё тело было объято кроваво-красным туманом, а давление вампирской жажды убийства зашкаливало. Оно было настолько осязаемым, что слизнявый дрожал и боялся пошевелиться.

— Помоги ей, — слегка повернул я голову и обжёг его взглядом.

Парень вздрогнул и кивнул, после чего побежал выполнять приказ.

— А мы, пока что, поговорим, мясо, — бросил я хрипящее тело жиробаса на колени.

— В-вы хоть знаете, на кого я работаю?! Да вас… Да вас!.. — начал он пищать в ужасе.

Я не слушал, взял его левую руку, после чего начал ломать пальцы. Вой боли раздался в каморке эхом, а тварь заскулила.

— Кто доставляет наркоту в док?

— Я-я…

Хруст.

— А-а-а!!!

— Повторяю вопрос: Кто доставляет наркоту в док? — холодно отчеканил я и сломал ещё один палец.

Хруст.

— Б-боже… А-а-а!!!

— Не трать моё время, мясо, — моим голосом можно было замораживать океаны. Столько в нём было злобы и ненависти к ублюдку. — Вслед за пальцами я займусь руками. После рук примусь за ноги. В теле человека около двухсот костей, и я сломаю каждую.

Он хрипел, сипел, обливался слезами и соплями. Умолял остановиться, обещал деньги, угрожал и даже обоссался. А я всё продолжал ломать, как и обещал.

— Е-его… З-зовут Юнкерс… — в предобморочном состоянии залепетал жиробас. — О-он поставляет… Т-товар…

— Юнкерс? Хуго Юнкерс? — спросил Пудинг, держа на руках слабо дышащую избитую, изнасилованную девушку.

— Знаешь его? — перевёл я взгляд на напарника, и тот вновь вздрогнул.

— Он один из боссов криминала столицы, — кивнул парень. — Держит банду, которую называют «Персты». Наш отдел следил за ним.

Если этот Юнкерс работает с Иваном, то понятно, как советник узнал о нём. Вышел на Юнкерса, а дальше начал разгребать дерьмо. Хм, понятно.

Простое усилие воли и скулящего ублюдка оторвало от земли. Я уже говорил, что сила телекинеза ужасающа. А уж если её обладатель находится в ярости…

Открыть разум. Сконцентрироваться. Представить. Воплотить.

Моя сила начала сдавливать орущего жиробаса. Медленно, со вкусом и наслаждением, я сужал сферу телекинеза и вскоре до ушей каждого донеслись животные вопли, вперемешку с хрустом костей.

Я всегда держу обещание. Таково моё слово. Таково желание Беррады!

Когда от человека осталась только масса сломанных костей, крови и мяса, я отбросил её в стену, окрасив ту в красный цвет.

— Забираем все относящиеся к грузу документы, что тут есть, и уходим.

— Как прикажете, господин, — склонил голову Пудинг, продолжая держать на руках девушку.

И если ранее он говорил с какой-то опаской, то теперь в его голосе прорезалось… Благоговение?

Глава 21

— Ваш заказ, — поставила официантка тарелки с едой и улыбнулась: — Напитки сразу подать, или позже?

— Позже, — кивнул я и притянул к себе пасту карбонара, посмотрев на Пудинга.

Парень метал взгляд, оценивая внутреннее убранство кафешки, в которую мы зашли перекусить с утра. Не то, чтобы мне нужна была еда, но после хорошего дела так хотелось отведать достойной кухни.

Тех доказательств, что мы достали для Брэдли, вполне хватало для того, чтобы взять Черновых за зад. Главное тут, как раз-таки, слово — "вполне". Проблема в том, что все эти доказательства… Как бы это сказать… Помогут не во всю силу. По-хорошему мне нужен язык. Живой, болтающий, и, что более важно, готовый делиться информацией. Нужен человек, способный указать пальцем на Ивана и прокричать: вот эта паскуда во всём виновата! Доказательства подкрепят его слова, а дальше юридическая машина империи сделает своё дело.

Вот только языка у меня нет. Но это пока.

Нужно лишь немного подождать. А ещё попробовать местной стряпни, пока время на телевизоре продолжало тикать. Сейчас девять утра, и люди уже вовсю щеголяли на улице, где светили последние тёплые дни осени. Скоро начнётся зима и похолодает.

— Мне не нравится эта идея, господин, — прошептал Пудинг, уплетая куриный суп с лапшой. — Слишком большие риски.

— Я вот всё понять пытаюсь, — накрутил я спагетти на вилку. — Ты — отменный киллер, шпион, разведчик и тот ещё фрукт, но от тебя веет страхом. Я ощущаю его в тебе настолько отчётливо, что это заставляет морщиться, — слизнявый сбледнул. — Почему ты боишься?

— Это естественно, господин, — медленно, словно выверяя слова, отвечал он. — Инстинкт самосохранения. Каждый из моих коллег испытывает трепет перед императором и советником. Нас учили именно этому. Растили с этим страхом.

— То есть, — поднял я вилку и посмотрел на спагетти, после чего взглянул в глаза парню. — Банальный страх за свою жизнь? Если это так, то в этом мы с тобой сильно отличаемся, Пудинг. Жизнь, как её обожествляют люди, ничто. Мимолётное существование, где ты сам себе сценарист и режиссер. Да, ваша жизнь записана на бумаге, как было и со мной, — закинул я еду рот и попробовал вкус.

Мм… Неплохо-неплохо.

— Так, о чём это я, — кивнул. — В отличие от вас — тех, кем правит страх, я не цепляюсь за жизнь.

— Вы не боитесь умереть? — пожевал он губами.

— Странный вопрос от агента империи, которых, по сути, должны учить не бояться смерти, — хмыкнул я. — Но да. Я не боюсь смерти, — ведь мне уже приходилось умирать. — Для меня смерть — промежуточное состояние. Оно либо наступит, либо не наступит. Ожидать, бояться и убегать от неё не вижу смысла. Ты пытаешься обрести свободу, Пудинг. Ведь ты пришёл ко мне именно за этим. Стать свободным от страха перед советником. Избавиться от одного ошейника, сменив его на другой, более угодный тебе.

— И не жалею о своём выборе, — серьезно кивнул он. — Вы не знаете, что происходило с моей жизнью, господин…

— Ты прав, — перебил я его. — Не знаю. Да мне и неинтересно особо. Для меня важны твои навыки, таланты и верность. Но будь я на твоём месте, то ни за что не позволил надеть на себя ошейник.

— И тем не менее, вы носите родовую печать, — разумно поддел он, указав на мою руку. — Это тоже ошейник.

— От которого я скоро избавлюсь, — хмыкнул я. — Я мог это сделать давно, просто свернув шею своему отцу. Однако Брэдли хоть и полный идиот, но не заслуживает смерти. Да и убивать родню не в моих правилах.

— Зачем вы всё это говорите мне, господин?

— Затем, Пудинг, — доел я карбонару и принялся за салат, сделав глоток колы. — Что твой страх за свою жизнь однажды сыграет свою роль. И сделает это тогда, когда будет переломный момент. Момент, где нельзя будет отступить. Из-за этого страха, что ты пытаешься зарыть в себе, ты в конечном итоге проявишь малодушие. Отступишь там, где нужно идти до конца.

Я оторвал взгляд от тарелки и посмотрел Пудингу прямо в глаза, вспомнив науку, которую мне всеми силами вбивал граф Бертольд. Подавлять можно не только убийственной аурой жажды крови. Истинное подавление проявляется незримо. Неощутимо. Именно этим пользуются императоры и короли. Чистая, незамутнённая сила воли. Истинное проявление власти.