– Напротив! Совсем напротив! – спокойно возразил Меншиков. – Армию я думаю дня через два отвести снова от Севастополя.

– Но ведь штурм может быть завтра или даже сегодня в ночь, если они достаточно изучили местность!

– Местность они изучили гораздо раньше, чем высадились в Крыму, – непроницаемо спокойно отозвался князь и вынул из одного кармана камзола аккуратно сложенную пухлую карту окрестностей Севастополя с французскими надписями на ней. – Полюбуйтесь, какая чистая работа!.. Я несколько раз обращался с письмами к Долгорукову, чтобы прислал мне подробную карту Крыма, и мне прислали наконец: старой съемки, еще тридцать седьмого года, карту вам известную – пять верст в дюйме, и с целой кучей неточностей – а эта – верста в дюйме и очень точная, в чем я убеждался неоднократно на походе.

– Как же она к вам попала?

– Казаки обшаривали поле сражения на Алме и нашли ее где-то там в брошенной сумке… Между прочим подобрали и несколько наших, тяжело раненных… Бросили те, мерзавцы, без всякой помощи… Потом на арбах перевезли их казаки в Бахчисарай.

– Хорошо еще, что не отрезали им голов турки!

– А у вас есть точные сведения, что штурм назначен на завтра? От кого именно получены они?

– Сведений никаких нет, но все разумные доводы говорят за это.

– Разумных доводов мало, очень мало! Разумные доводы говорили и за то, что десант в Крыму – вещь неразумная, а умнее был бы десант на Кавказе. Однако…

Меншиков сощурился и развел кистями рук.

– Однако они пропустили уже самый удобный для них момент, – подхватил Корнилов, – когда могли захватить и Северную и Севастополь!

– Армия висела у них на вороту – вот что имели они в виду… И теперь висеть будет… И этот вытяжной пластырь, прошу вас так думать, Владимир Алексеевич, гораздо полезнее приемов лекарства внутрь… Вы увидите, что они не рискнут на штурм!

– Днем может быть, а ночью?

– Десятитысячному авангарду под командой Жабокритского я приказал как следует показаться им на Инкерманских высотах! В развернутом строю, чтобы занять как можно больше пространства! И даже, если позволит время, продефилировать два раза одними и теми же частями, чтобы мой авангард они там приняли за всю армию. Думаю, что демонстрация эта им кое-что внушила, и штурма в ближайшие дни не опасаюсь.

– А в ближайшие ночи? – снова спросил Корнилов. – Ведь одна эта карта показывает, что местность кругом им известна, а несколько дней, пока армия им не мешала, они, конечно, отлично изучили ее в натуре, нашу местность… Мы с Истоминым думали на днях устроить учение на Малаховом – примерный штурм, – чтобы определить точно, сколько штыков потребно будет для защиты этого участка обороны. Однако он думает и без подобного опыта, что надо вчетверо больше солдат и матросов, чем у него сейчас.

– Другими словами, вы хотели бы всю армию засадить за бастионы и чтобы Севастополь союзники окружили со всех сторон? – усмехнулся по-своему, длительной саркастической гримасой, Меншиков. – Нет, об этом давайте больше не говорить. Прошу показать мне вот здесь, на карте, откуда именно ждете вы ночного штурма.

Корнилов наклонился над картой, которую Меншиков тем временем осторожно развертывал на столе.

– Гм… Тут есть даже хутор Дергачева… и хутор Панютина, – изумился он. – Что же это? Они или производили съемку у нас под носом, или постарались для них какие-нибудь шпионы, наши подданные?

– Татары, конечно, – нахмурился Меншиков. – Я буду просить разрешения у государя очистить от татар западный Крым, иначе они поднимут восстание у нас в тылу.

– И мне кажется, Александр Сергеевич, – допустим – чего Боже сохрани! – врагов овладеть Севастополем, восстание тогда неизбежно. А пока… пока они расположились так, насколько мы могли выяснить: Панютин хутор занят французами; от хутора и к верховьям Камышевой бухты и Стрелецкой они расположились лагерем; туда, к этим бухтам, сегодня утром пароходы вели на буксире пятнадцать купеческих судов, больших, с низкой осадкой… Затем то и дело появляются на высотах их конные отряды: в целях, разумеется, рекогносцировки – но близко, на пушечный выстрел, все-таки подъезжать не рискуют.

– А не могут ли они захватить Георгиевский пороховой погреб? – встревожился князь.

– Я это сделал, то есть приказал его очистить, и он очищен: из него успели вывезти все. Также и лес с делового двора перевезен в адмиралтейство, так как двор оказался вне оборонительной нашей линии. Затем введены в действие сигналы по всей линии, как то: «неприятель появился там-то», «имею нужду в подкреплении»…

– Кто же не имеет нужды в подкреплении? – буркнул Меншиков. – Англичане где и как стали?

– Получены сведения из Балаклавы, что они заняли Балаклаву, Кадык-Кой, Комары – вообще всю окрестность Балаклавы и, по-видимому, хотят завести в бухту свой флот.

– Военный флот ведь нельзя же завести в бухту, – перебил князь.

– Передавали, будто даже трехдечный линейный корабль вели! Хотя у нас во флоте думают, что это какая-то басня.

– Странно! Мелкие суда – об этом не может быть спора: я так и предполагал, что тихая бухта эта будет служить убежищем для мелких судов во время равноденственных бурь, – но трехдечные линейные корабли чтобы вошли в такой узенький проход, как там, – это, правда, похоже на вымысел… Но допустим, допустим даже и это. Значит, этот район, – он обвел ногтем большого пальца, – угрожаем от французов, а этот – от англичан. Турки же, кажется, в большей части остались в Евпатории… Я такое их расположение предвидел. По каким же линиям и на какие именно пункты вы ждете ночных атак?

Корнилов пространно начал объяснять, то и дело прикасаясь к карте неочиненным концом карандаша. Меншиков слушал, глядя больше на его голову и мимо нее в окно, чем на карту, наконец сказал:

– Нет, я что-то совсем не верю в их ночные штурмы, Владимир Алексеевич! Без приличной такому шагу бомбардировки они не кинутся в подобный омут… Потому что ночной штурм – это тот же омут: можно вынырнуть, а можно и ко дну пойти. Они ведь знают, я думаю, что ночью будет исключительно штыковая работа, поэтому потери их во всяком случае будут огромные, а успех сомнителен.

– Вы придаете мне много бодрости этими вашими словами, Александр Сергеевич, но я надеюсь и на то, что вы не откажете все-таки дать еще и дивизию для поддержки матросов на бастионах, – почти умоляюще поглядел на князя Корнилов.

Меншиков недовольно отвернулся.

– Я думаю, что это совсем лишнее.

– Может быть, мы сделаем так, ваша светлость, – перешел на официальный тон Корнилов. – Вы прикажете собраться военному совету из начальников оборонительных участков; я зачитаю на нем свою вам докладную записку о положении дела, и тогда уж совет решит.

– Опять совет! – Князь сделал гримасу. – Дались вам советы!

– Однако, ваша светлость, если вы говорите, что снова уведете армию от Севастополя, для чего потребовали, чтобы все обозы были перевезены на Северную, чем мы были заняты весь день и что наконец закончили…

– Ну хорошо, хорошо! Совет, военный совет, – презрительно перебил Меншиков. – Если вам так нравятся эти советы, приготовьте докладную записку – что ж с вами делать!

– Я, ваша светлость, хочу только одного: чтобы уцелел Севастополь! – Корнилов выпрямился. – В каком часу прикажете завтра собраться начальникам оборонительных участков и прочим начальствующим лицам?

– Я извещу вас об этом завтра утром.

Они простились холодно. Вернувшись к себе, Корнилов немедленно начал готовить докладную записку, но верный себе Меншиков не собрал на другой день военного совета, зато прислал к вице-адмиралу одного из адъютантов с радостным сообщением, что выделяет на усиление гарнизона три полка 17-й пехотной дивизии: Московский, Бородинский, Тарутинский – с батареями 17-й артиллерийской бригады и резервные батальоны – по одному от Волынского и Минского полков.

Еще до прихода армии Меншикова к Севастополю Корнилов устроил на случай бомбардировки и штурма несколько перевязочных пунктов в городе и один на Корабельной слободке. В этот последний, с его разрешения, была зачислена в штат медицинского персонала первая русская сестра милосердия – матросская сирота Даша.