– А может быть реальность нуждается в примеси фантазии?

– В этом нуждаются люди. Реальности вообще все безразлично. Она просто существует.

– Заметь, сама сказала «просто».

– И не пыталась выбросить из своего лексикона это слово. Реальность, в самом деле, проста.

– Поэтому и нужна фантазия.

Николь усмехнулась, вовсе не пытаясь уличить подругу в наивности. Это ей не хватало простоты и легкости, оттого жизнь приобретала тяжесть. А иначе она не умела.

Глава 25

– Не боишься садиться за руль?

– Я пьяным езжу чуть ли не каждый день. И пьяный ли я?

– Не одобряю.

– Садись уже.

Андрей помог устроиться новому другу на пассажирском сиденье, а сам вполне резво направился к своему месту водителя.

– Слушай, я так давно не набирался.

– Куда тебя везти?

– Дом есть, а возвращаться некуда, – мужчина, подвергший самого себя испытанию алкоголем, протянул новообретенному другу визитку с юридическим адресом своей фирмы, по которому, собственно, и проживал.

– У меня такая же фигня, – Андрей понимал одиноких людей, причем всех вместе взятых. И каждого в отдельности тоже мог понять. Все чаще он подумывал об открытии общества для одиноких, чтобы либо бороться с этой напастью, либо научиться смиряться.

– Все мы здесь заражены чем-то. Кто-то любовью до безумия, кто-то одиночеством до боли в сердце, – Никанор не переставал сопоставлять жизненные сценарии родителей и себя. Его во многом проигрывал.

– Любовь тоже по сердцу бьет.

– Она убила моих родителей.

– Погибли? – Андрей отвлекся от дороги, чтобы сочувственно посмотреть на своего пассажира.

– Не выдержали силы чувств. Всю жизнь оно над ними довлело, – Никанор будто осуждал любовь, полагая, что та заслуживает на подобное восприятие.

– Тогда не жалей об одиночестве.

– Жалею.

– Просто сам не знаешь, чего хочешь.

– Не просто это. Очень тяжело, когда не знаешь, чего хочешь или что нужно хотеть.

– Мало, кто знает. Просто хотим то, что доступно или напротив, то, что дано не нам.

– В этом вся трудность.

– Поэтому и не просто, – Андрей усмехнулся, ведь ему самому было знакомо то, о чем говорил.

– А вот мой дом, друг, – Никанор немного оживился при виде знакомого здания, но тотчас сник.

– Хороший район и дом красивый.

– А мне все это безразлично.

– Ты просто пьян.

– Наверное.

Глава 26

Зима не нравилась, но не так, как поздняя осень. Впрочем, ни один из периодов года не мог претендовать на благополучный. А все потому, что в любое время года случалось то, отчего жизнь утрачивала краски. Не сразу, а по маленькому кусочку. И эти обесцвеченные фрагменты со временем превращались в нескончаемую позднюю осень. А ту сменяла леденящая зима. Вот так и проходила жизнь. И никогда она не становилась лучше с годами. Только хуже. Возможно, так случилось с ней. Скорее всего, и с кем-то ещё. И ей не верилось, что не со всеми.

От всего этого в голове возникал только один короткий вопрос: «Зачем?». Когда-то Николь хотела отыскать на него ответ. И всякий раз приходила к мнению, что не в силах обосновать жестокость мира. А может, он и должен быть таким – жестоким, холодным, бесцветным, чтобы человеку ввиду его смертности не хотелось жалеть о том, что жизнь не вечна.

А где-то в глубине брезжилась не то, чтобы надежда, а робкая просьба о том, что жизнь по умолчанию должна обладать чем-то настолько стоящим, что и смерть будет оправдана. Николь ещё располагала достаточным количеством лет, чтобы убедиться в правоте своего предположения. А для этого требовался ещё один человек. В одиночку некоторые вещи не осуществить.

Смирившись с пронизывающим холодом, женщина в черном пальто все также размеренно побрела по улице. К дому, где её ждал укромный уголок, согревавший круче любых обогревателей, пледов и прочих ухищрений борьбы с холодом.

Глава 27

– Сегодня без горячительного.

– Даже и не думал такое предлагать.

– А хорошо у тебя в баре, – Никанор давно уже не находил более-менее соответствующего взыскательным ожиданиям места. А совершенно простой с виду бар оказался тем, что и требовалось.

– Я и сам тут застреваю до закрытия, – Андрей с какой-то особенной радостью осознал, что обрел вполне подходящего собеседника для обнажения души. А такое он редко допускал. Наверное, пришло время. Оно всегда для чего-то настает. И само знает, когда это следует сделать.

– А дома?

– А там уже никого нет.

– Что-то произошло?

– Расставание.

– Это не горе.

– Не знаю до сих пор. Любил, наверное. Как-то тошно без неё. И с ней было сложно.

– Мне это незнакомо, – Никанор помнил о не заладившихся отношениях, как и о том, что те не смогли его поранить. – Повезло увидеть ситуацию не изнутри, а снаружи.

– Плохо, – Андрей предпочитал практически из любой ситуации извлекать науку.

– А что хорошего в страданиях?

– До страданий происходит нечто хорошее.

– С детства боялся чего-то хорошего, проникающего глубоко в сердце или душу, потому что, когда оно исчезнет, изнутри все разорвется. Я боялся этого.

– Знаешь, если бояться страданий, то можно не испытать и удовольствий.

– Я перестраховался.

– Перегнул палку.

– В чем?

– Стоишь в стороне от жизни.

– А надо?

– На максималках гнать по дороге. Вот это жизнь. А страдать все равно придется.

Никанор отпил кофе из чашки, поставленной барменом, вышколенным собственноручно Андреем. Разговаривать перехотелось. Следовало обдумать услышанное. Андрей и не пытался мешать.

Глава 28

– Не звони.

– Почему?

– От тебя становится грустно.

– Ты же знаешь, что я такой.

– Знаю. Вот и не звони.

– Ты меня постоянно прогоняешь.

– Не только тебя, – Евгения не делала исключений для мужчин, пытавшихся завести с ней отношения, если хотя бы какой-то их жест или суждение не резонировали с теми, что породило её сознание.

– Я ещё и не один? – Вячеслав продолжал вести себя так, словно между ним и собеседницей возникла пресловутая близость, к которой он никак не мог её склонить.

– С данного ракурса это даже неплохо.

– Мне плохо.

– А мне нет. И я не хочу, чтобы мне всякий раз становилось плохо от тебя.

– А мне что делать?

– Не грустить.

– Не умею.

– Придется учиться, – молодая женщина предпочитала избавляться от людей, склонных к неоправданной меланхолии. Не всегда получалось.

– Мне много лет, – мужчина дополнил свои слова громким вздохом. Он частенько вздыхал и даже постанывал во время бесед.

– Тем более, полезно для мозга.

– Откуда тебе это знать, ты же не медик.

– Я редактор и читаю много литературы, в том числе на медицинскую тематику.

– Читать не значит стать специалистом.

– Не значит, но получить представление и знания вполне даже допустимо.

– Наверное, мне нравится грустить.

– С этого и следовало начинать. Поэтому не звони – мне не нравится.

– Неужели ты никогда не грустила?

– Слишком много, поэтому больше не хочу.

– Так не бывает.

Евгения ждала, когда собеседник, находившийся на расстоянии, как обычно первым прервет телефонную беседу. Он молчал, и она не собиралась давать ему основание ухватиться за какое-нибудь слово и продолжить дальше потчевать её грустью. И он поступил, как всегда.

Глава 29

Как же хотелось выговориться. Прокричаться, не на повышенных тонах, а просто словами. Эмоциями. Озвучить боль. А той было так много. В прошлом. А теперь глубоко внутри тела. Может даже души. Но в неё она не верила. Как не верила и в какую-то иллюзию про жизнь после, про то, что страдания воздадутся и душа обретет нечто заслуженное, и не обязательно, что хорошее. А страдать и после смерти уж точно не хотелось. Отчего-то человек так устроен, что всю жизнь ищет страдания. При жизни. И даже после оной. Ей прилично осточертела жизнь на земле, а уж о какой-то там после смертной с последующими муками уж точно мечтать не хотелось. Как же все это ей надоело. Страдания, боль – зачем? Чему-то учат. А по сути, просто крадут бесценное в силу своей ограниченности время, которое можно использовать для получения удовольствия, ощущения радости. Но нет, зачем-то происходила абсурдная чушь и человек навсегда утрачивал прежний настрой на жизнь. После испытанных страданий жизнь никогда не становилась прежней. Она становилась другой, лишенной беззаботности, пропитанной горечью и хранившей боль. И все это сосредотачивалось в теле, ибо оно и является вместилищем жизни. Но человеку веками талдычат о непотребстве и неважности тела, потому как кто-то придумал некую душу, наделенную нескончаемой жизнью.