Тогда мне очень надоела вся эта тема замужества. Миша Назаров писал мне из армии, что в 41-ом кончит службу и мы поженимся. Петька Исус кончал летную школу в 41-ом и грозил на мне жениться. Витя Могила тоже самое писал. Я растерялась и не знала кого ждать. А тут еще один жених привязался ко мне. Пришел из армии Вася Симончик, только раз увидел меня на телеграфе и тут же пришел знакомиться. Я ему соврала что меня Нина зовут. А еще сказала неправду о том, где живу.

От парней мне не было покоя. Они мне так надоели, что порой я закрывалась на квартире и просила хозяйку говорить, что я уехала на родину. А у самой созрела мысль: «Не поехать ли мне на финский фронт от них подальше?». Пошла в военкомат и заявила, что хочу на фронт. Военком ответил, что девушек не берут. Почему-то такое было настроение – уехать подальше. Потом взялась за учебу. Наш парторг Деревянченко готовил меня для вступления в партию. В феврале 41-го я вступила в ВКПБ. В августе месяце я собиралась поехать в отпуск к родителям. Поговорить о замужестве, кое-что приготовить к нему, да повидать своих подружек.

Весной 41-го комсомольцы нашей конторы связи усиленно готовились к сдаче норм ГТО и «Ворошиловский стрелок». Я очень любила заниматься в кружках «Общество содействия обороне» и ГСО (готов к санитарной обороне). Хотя мои подруги не понимали этого и часто говорили: «Зачем нам девушкам изучать все это?!». Они еще не знали, что уже совсем скоро все это пригодится на практике.

На 1-е мая 41-го мне не пришлось участвовать в параде. Я дежурила на телеграфе. В тот день, глядя как идут шеренги, мне вспомнился май 38-го, когда я еще училась в Курске в школе связи. Мы с Шурой участвовали в праздничном параде. Шли в колоне как физкультурники. Одеты мы были в красные футболки, белые тапочки и белые трусики. Очень мы были красивы в тот день.

После парада мы с Шурой пошли попить воды к колонке. Смотрим, стоят там наши девчата, с кем мы жили на квартире. Валя Бечурина, Нина Горохова, Тоня Веретельникова и Нина Косоглаз. Не успели мы отойти от колонки, как к нам подошли двое военных в форме летчиков. Просят у нас разрешения попить водички, а сами с нас глаз не сводят и говорят: «Ах! Какие девчонки красивые! Особенно те, что в трусиках», – и никак нас домой не пускают. Просят разрешения познакомиться. Спросили где мы живем, а Нина Горохова взяла и проговорилась. Мы не стали с ними разговаривать и ушли к трамвайной остановке.

Через три дня, к нам на квартиру постучались. Мы сидели в комнате и занимались кто чем. Вдруг Нинка Горохова начала смеяться. Смотрим, а на окне сидит один из тех летчиков. Смотрит на нас и говорит: «Пусть выйдет вот эта девушка», – и показывает на меня. Я испугалась и залезла под стол. Я так и не вышла. Он подождал немного и ушел, но все же выведал у хозяйки как меня зовут. На третий день я получила письмо: «Здравствуй дорогая Томочка. Я очень огорчен, почему ты ко мне не вышла. Приду на воскресенье. Жди. Я тебя полюбил».

И так он и ходил два выходных, пока не поймал меня на пути из школы. Рассказал о себе. Звали его Ваня Драгункин. Рассказал он мне, что был летчиком в звании старший лейтенант. Родом из Москвы. Сказал, что полюбил меня и не отстанет, пока я с ним дружить не соглашусь. Так и тянулось все лето. Вот только не понравился мне он. Я его избегала. Нарочно подговаривала ребят со школы, чтобы они ходили со мной. А он все никак не отставал. В августе мы кончили школу. Я ему не сказала, что мы с Шурой едем в Уразово. Не прошло и месяца, как он написал мне письмо. Ругал меня, что я ему не сказала. Мол пошел бы он к директору и попросил бы разрешения остаться в Курске. Женился бы на мне.

А я была совсем еще девчонкой и не думала об этом всерьез. Но для семьи он был бы очень подходящий. Ухаживал за мной. Ценил меня. Писал мне целых два года. Я несколько раз переезжала с квартиры на квартиру, а он всегда разыскивал меня и писал.

Но я по-прежнему не думала о замужестве. Во-первых, у меня не было одежды и обуви. К первому мая я стояла в очереди целых два дня, а когда наконец подошла моя, 39-го размера уже не было, и я осталась опять без туфель. Берегла свои брезентовые. До блеска начищала их гуталином. Берегла я и свое единственное маркизетовое платье, которое купила еще в Курске. В те годы было очень трудно с материалом. Невеста я была бедная, потому замуж и не стремилась.

Уж очень мне хотелось одеться покрасивее. А как-то раз, пришел к нам на телеграф бухгалтер Заготзерно (Всесоюзная контора по заготовке и сбыту зерна). Он случайно подслушал, как я просила нашу телефонистку, Бондаренко Марусю, привезти мне туфли из Харькова. Подходит к окну этот бухгалтер. Я приняла телеграмму и выдала ему квитанцию, а он мне и говорит: «Знаете, а я еду в Харьков. Могу помочь вам с туфлями». Я так обрадовалась, что совсем голову потеряла. А он говорит, мол давайте мне деньги и пишите какие туфли вам нужны. Я ему 200 рублей и отдала.

Прошло пять дней. От бухгалтера нет вестей. Позвонила я в Заготзерно и спрашиваю:

– Скажите пожалуйста, ваш бухгалтер Акунин уже вернулся из Харькова?

– А он никуда и не ездил, – отвечают мне на том конце.

Я испугалась, но промолчала. На второй день я пошла в Заготзерно. Увидела Акунин и спрашиваю, не купил ли он мне туфли. На что он мне отвечает, мол поеду скоро и куплю. А когда я стала требовать деньги назад и вовсе сказал:

– Знаете, барышня… Вы меня извините, но деньги ваши я уже потратил. Отдам как будет получка.

Я пошла к главному бухгалтеру и от него узнала, что этот треклятый Акунин уже забрал деньги за два месяца вперед и что он уже всему поселку должен. Ничего не оставалось. Пошла домой и проплакала всю ночь.

Утром пошла в милицию. Дежурный пообещал мне помочь и на другой день мы пошли с ним к Акунину. Заходим, а он сидит дома и курит. Милиционер и спрашивает: «Почему не отдаете деньги гражданке?!». Акунин обещал скоро отдать. Ходили к нему еще два раза, а все бестолку. Так и пропали мои деньги.

А когда рассказала своему парторгу Деревянченко, так тот и вовсе надо мной рассмеялся и говорит: «Когда же ты перестанешь доверять всем подряд, малышка ты моя». Им смешно, а мне горе было. Больше я об этом никому не рассказывала. Стыдно было.

Я всю жизнь была доверчивая ко всем. Сама я никого не обманывала и думала, что все так поступают. Частенько бывало, что давала деньги в долг, а потом меня эти люди стороной обходили. Не здоровались даже.

В конце мая 41-го поступила к нам на телеграф одна девчонка, Полина. Я сразу с ней сдружилась. Ей было всего 19 лет. Она любила одного парня с типографии, а он ее нет. Так и мучилась она. Мы с ней дежурили в одну смену. Вместе на гуляния ходили. Полина была местная и жила богато. Я позвала ее в августе вместе поехать ко мне на родину, и Полина согласилась.

22 июня 1941-го мы с Полиной дежурили вместе. Я на телеграфе, а она на телефоне. Купили молока на базаре, да булок. Сидели за столом и пили из одного кувшина. Так смеялись, что я чуть этим молоком не захлебнулась. Потом увидели, как на почту зашли военные. Мы не придали этому значения. В ту весну в Уразово прибыло много военных, якобы на учения. Связисты часто ходили к нам на телеграф на практику.

Ровно в 12:00 мы должны были давать радио на село. Я включила рубильник и вдруг слышу: «Сегодня, в 4:00 немецкие самолеты бомбили Оршу, Брест, Барановичи, Киев…». Я не поверила. Кричу Полине: «Скорее сюда!», – а она уже слушает по телефону и не поймет в чем дело. Потом звонок из НКВД: «Быстро дайте начальника милиции!», – а мы подслушали их разговор. И лишь повторяли «Боже мой! Какой ужас! Ведь это же война!». Комок в горле застрял. Мы бросили еду. Уже не могли кушать.

Этот день ведь выходной был. Все жители Уразово были на островке. Гуляли. Купались. День был погожий. А уже через час посыпались телеграммы: «Еду из отпуска на фронт», – «Срочно выезжайте для отправки на фронт». Так стало страшно и жутко. В голове все помутилось. Страшные мысли лезли. Пропал мой отпуск. Не увижу родных. Как жить то теперь и что делать?