Без пяти восемь. Судя по всему, мама уже была у меня. По пятницам она приезжала ко мне на ужин и тогда всё напоминало минувшие дни, по которым я вроде бы тосковала, а вроде и нет. Взросление оказалось странной и не совсем приятной штукой, хотя в детстве я была уверена в обратном. Это я точно помнила.

Тогда мне жуть как хотелось вырасти и стать самостоятельной. Добившись цели я не то, чтобы пожалела, но испытала досаду. Меня словно бы обманули, никто не обмолвился, что быть взрослой местами ответственно, хотя по большей части крайне скучно. Надо ходить на работу, дни начнут повторяться, а времени для себя и своих увлечений останется всего ничего. И каждый год, похожий на предыдущий станет как будто короче.

Если во время сессии в университете я находила время прочитать парочку книг не по теме, то теперь это дело требовало настройки на нужный лад. Книга выбиралась под настроение и читалась урывками, то в автобусе, то на работе в обед. Пару раз получалось так, что к концу книги я напрочь забывала, чем она начиналась. Во всём этом мне виделась несправедливость. Такая глупость – это взросление. Зато быть самостоятельной мне нравилось. Вот и получалось, что на каждый минус был плюс и я оказалась не в таком уж и минусе.

Я открыла входную дверь и потянула носом. Пахло бергамотом – мамиными духами. У обувницы сиротливо притулился обтекающий зонт-трость. Резная деревянная ручка намекала на ручную работу. Я бухнула рядом свой старенький фабричный зонт. Одна из спиц давно сломалась. У меня всё никак не было времени её заменить. Разуваясь, я подумала, что это как раз про нас. Моя элегантная мама и я.

– Ана это ты? – раздалось из кухни.

«Какой абсурдный вопрос», – подумала я и улыбнулась.

– Конечно я! – ответила я с ехидцей, но конечно мама этого не поняла. Мои насмешки она могла оценить только когда мы сидели нос к носу. Очень уж ловко я притворялась.

На кухне готовился ужин. Пахло специями и свежестью зелени. В духовке запекалась курица, на столешнице лежали овощи на салат. Я ополоснула руки и подтолкнула маму в сторону стола со словами:

– Давай я тебе помогу.

Мама уступила и стала накрывать на стол. Привычная тишина не напрягала, хотя уходя с работы я тосковала из-за неё. Нож размеренно стучал по доске, кубики болгарского перца перемежались томатами. Цвет вроде красный и там, и там, однако они не похожи ни по вкусу, ни по текстуре. Вот и мамы такие разные. Я вспомнила худую женщину с остановки и упругую женщину с цветным зонтом. Моя мама высокая и прямая. Если так посмотреть – она напоминала мне свой зонт-трость. Изысканный и дорогой.

В широких брюках и волосы у неё почти всегда забраны наверх. Я и не помнила, когда она в последний раз их распускала. Знала только, что они у неё длинные и очень тяжелые. Мама не одобряла модных стрижек и моего удлинённого каре. Когда она увидела, что я весной сотворила с волосами – вообще жутко надулась, но потом вроде оттаяла. А мне тогда безумно захотелось перемен. Сама себе я объясняла, что весна просто такой сезон. После дремлющей зимы всегда хочется пробудить себя ото сна, но мама так, разумеется, не считала. Страшно представить, что бы с ней стало решись я в тот день на покраску.

Минут через пять салат был готов, я не знала, чем ещё занять руки. Мама сидела за столом, её взгляд ощущался в районе лопаток. Под таким взглядом я раньше нервничала, боясь что-то сделать не так. Да и сейчас, если честно не по себе.

– Будешь яичницу? – спросила я и потянулась к холодильнику.

– Пожалуй нет. Не забудь достать курицу.

– Хорошо.

Пришлось повозиться. Пока жарилась яичница я переложила филе на подготовленное заранее блюдо. Мама любила, чтобы стол был сервирован, так что по пятницам мы ужинали в праздничной обстановке. Скатерть, салфетки, бокалы для воды и бесполезно большое число тарелок и столовых приборов.

– Приятного аппетита, – торжественно объявила я, садясь за стол.

– Тебе тоже, дорогая, – мама посмотрела прямо на меня, – как прошёл твой день?

Так всегда начиналась стандартная пятничная беседа. Я невнятно промычала, делая вид что жую. Меня немного злила эта традиционность, однако я проявляла великодушие. К тому же я наизусть знала к чему был задан вопрос и в какое русло свернёт наша беседа, если вовремя не смолчать.

Вроде бы моя работа вполне себе ничего. Но маме не нравилось, что у меня нет амбиций и что я якобы застряла и ни к чему не стремлюсь. Она подсовывала визитки своих знакомых, знакомых своих знакомых, клиентов и просто обязанных ей чем-то людей и всякий раз многозначительно улыбалась. Думаю, она действительно считала, что я могу претендовать на большее. Может быть это в самом деле так. Однако тут я проявила твёрдость характера: оставалась терпеливой и непреклонной. На своё нынешнее место я устроилась сама и гордилась этим.

– Мне снова приснился тот сон, – сказала я, разрезая неловкую тишину вместе с яичницей. Нужно было потихоньку сменить неприятную для меня тему и тут я откровенно схитрила.

Мамина рука замерла над тарелкой. Она подняла на меня глаза и внимательно так посмотрела, с лёгким прищуром и непонятной мне осторожностью.

– Тот самый сон? – переспросила она, откладывая вилку и нож.

– Угу, – поддакнула я, ковыряя пережаренные края яичницы. Я-то знала о чём больше всего не любит говорить моя мама, вот только, кажется, аппетит пропал у меня. А всё дело в невысказанных словах.

В последние годы мы отдалились, но мой сон преследовал меня ещё с тех времён, когда я маленькой девочкой устраивалась у мамы под боком и болтала без умолку. На самом деле снов у меня было множество, они мелькали разноцветными пятнами, оставаясь на задворках сознания. О них я тогда почему-то не говорила, но этот сон был рассказан не раз.

Мама хмыкнула и вернулась к ужину. Нет-нет, она поглядывала на меня, ожидая какого-то продолжения. Я хорошо изучила арсенал её взглядов, полуулыбок, нахмурок. Было видно, что она с удовольствием свернёт разговор и охотнее заговорит на нейтральные темы.

– Я тут подумала, может это осознанные сны? – упорно напирала я, не желая сдаваться.

Складка на мамином лбу обозначилась чётче, ей не понравилось куда я клоню. Она твёрдо стояла на ногах и редко включала воображение. Иногда я удивлялась, как у такой рассудительной женщины родилась совершенно фантазийная я. Развлечений как таковых она вовсе не признавала. Насколько я знала, будучи молодой она охотно путешествовала и привозила занимательные безделицы, однако к тому моменту, как я подросла, она всецело посвятила себя работе.

Меня она пыталась воспитать по своему образу, но видимо что-то пошло не так. Зато теперь я понимала, как в жизни мамы появился мой отец грек. Она привезла его из очередного путешествия вместе со свекровью. Странно, что бабушка вообще согласилась поехать, её знание русского было так себе и я всегда чувствовала, что ей неуютно в России.

В собственной вселенной я родилась самой младшей. До меня у мамы было два выкидыша на поздних сроках. Иногда я думала о них, о нерождённых сестрах и испытывала меланхоличную тоску одиночества. Мне их так не хватало. Трудно представить, как бы мама справлялась с тремя такими как я, но расти в компании веселее. Именно так я оказалась желанным ребёнком, и временами это душило меня.

– Ты снова смотрела сериалы? – поднимая бровь спросила она, прерывая мои размышления.

Мама совсем не любила, когда я тратила время впустую. «У тебя есть талант, его надо развивать», – назидательно говорила она мне, подростку, пододвигая ко мне учебник по программированию. Нашим дискуссиям на эту тему в то время не было конца.

– Нет, – просто ответила я, и чтобы не продолжать разговор, набрала на вилку побольше салата. Он приятно хрустел на зубах. Я стала тщательно жевать, изображая энтузиазм. Разглядывая маму, я заметила, что жилка на её виске напрягается и от этого моё настроение улучшилось. Теперь вряд ли мама вспомнит, что собиралась намекнуть мне про смену работы.