Три раза в неделю, включая воскресенье, ее двоюродный брат приезжал в город, чтобы пару часов постучать с платным спарринг-партнером, а Марта была необходима ему в качестве единственного зрителя и болельщика. Потом и сама она выходила на корт — Родион прихватывал вторую ракетку и оплачивал дополнительный час.
Двигаться так, как хотелось бы, — точно, скоординированно и стремительно — на земле было гораздо сложнее, чем в воде, но теннис доставлял ей огромное наслаждение. У нее был сильный, хлесткий удар, развернутые плечи, тренированные ноги, но никакой техники; Родион практически всегда выигрывал и радовался как младенец.
Было у него и еще одно, с точки зрения Марты, достоинство — полное отсутствие сходства со Смагиными. Кузен Родя не напоминал ни своего отца, ни ее мать, а уж о Валентине и говорить нечего. Сама она была убеждена, что смагинская порода полнее всего проявилась в ней, а Родион — в мать Инну Семеновну, хрупкую в прошлом, натуральную блондинку с яркими серо-синими глазами и все еще пышной гривой золотисто-пшеничных волос. Отсюда редкие вспышки его эмоций и способность неожиданно загораться всевозможными, чаще всего далекими от реальности идеями и строить фантастические планы.
Как и мать, Родион до страсти любил горький шоколад. Иногда он в самое неподходящее время вытаскивал из кармана плитку и принимался грызть, — будто внезапно кончилась энергия и ему необходимо себя подстегнуть. Однако назвать его меланхоликом было трудно. В отличие от своих родителей, он умел контролировать свои чувства — так, во всяком случае, казалось Марте. Она и сама этому научилась — не только благодаря спорту, но и потому, что росла в семье, где открытое проявление эмоций не поощрялось.
Отцовские черты, тем не менее, имели место. Круглый тяжеловатый подбородок, крупный рот, жесткая курчавость коротко остриженных, но по-матерински светлых волос, рост наконец. При этом внутренне Родион был совсем другим. Марте нравилось, как он по-старомодному сдержан и вежлив в общении с малознакомыми людьми. Как рассеянно благодарит за обед, вставая из-за стола. Как жалеет животных и не терпит хамства…
В среду уже с раннего утра Марта ждала его с нетерпением.
Родион позвонил накануне и сказал, что заберет ее к полудню, однако приехал в три. Это было на него не похоже, но все объяснилось просто: задержался в городе, ездил по поручению отца к клиентам, теперь до вечера свободен.
Бабушка рвалась их кормить, дед тащил посидеть под грушей и поболтать — на даче ему не хватало собеседника, но Марта тут же стала торопливо собираться, немного нервничая, и даже попыталась принарядиться — Родион сообщил, что заказал столик в кафе «Дзимму», которое как раз сейчас было в городе из самых модных.
Рядиться, правда, оказалось не во что. Марта натянула мятую, но чистую желтую футболку, тертые джинсы, обула легкие кроссовки, а остальное в сердцах запихала в сумку. «Предупреждать надо, — сердито подумала она, — я бы из дому что-нибудь прихватила… Пижон… А, черт с ним, сойдет и так…»
Родион ожидал ее в машине — бежевом «рено», на котором, едва получив права, ездил сам и возил мать. Иногда отец с неохотой позволял ему взять большой джип, но это случалось крайне редко. Марта знала, что после тенниса у двоюродного на втором месте автомобили. Сама она располагалась на третьем — так он ей однажды и заявил. Учеба на четвертом, карьера на пятом, женитьба на двести двадцатом. «Все разложил по полочкам, как в шкафу…» — ехидно заметила она. «А у тебя что на первом месте?» — полюбопытствовал Родион.
Тогда она промолчала, не призналась, чего бы ей хотелось больше всего.
Марта торопливо расцеловалась с дедом и бабушкой, швырнула сумку на заднее сиденье и забралась на переднее. Родион захлопнул дверцу, не спеша вырулил на проселок, а затем ловко встроился в сплошной поток транспорта, валящего в город по трассе. Ехать было всего ничего, и она сердито попросила не гнать как обычно.
— Что-то случилось, Мартышка? — Он покосился на ее замкнутое лицо, где не осталось и следа от недавнего оживления.
— Потом расскажу. Нам обязательно тащиться в это кафе?
— А почему нет? Там отлично кормят.
— Мы не виделись больше месяца, а тебе лишь бы брюхо набить…
— Как твои сборы?
— Нормально, — буркнула она. — Как всегда. Море, правда, было поначалу холодное. А ты чем тут занимался?
— Отдыхал. Чего это ты такая колючая, сестричка? Кто-нибудь обидел?
— Ты как мой отец — без конца присматриваешься. Меня невозможно обидеть…
— Серьезно?
— Сомневаешься? Осторожнее, там какой-то затор…
— Вижу. Потерпи, сейчас будем на месте.
Скопление машин оказалось всего лишь очередью перед путепроводом, левая полоса которого ремонтировалась. Отстояв свое, они двинулись в веренице машин, на въезде в город набиравших скорость. Пошла городская застройка, проспект, ведущий к центру, коленчатые переулки, и наконец Родион припарковался на стоянке у «Дзимму».
— Прибыли, что ли? Терпеть не могу этот твой общепит… — Марта вздохнула, а Родион наклонился и распахнул дверь с ее стороны.
— Вылезай, старушка, и не сердись, — сказал он. — Могу я немножко поухаживать за тобой? К тому же я действительно голодный. Сумку оставь. Потом смотаемся на корты, там сегодня какие-то соревнования…
Они поднялись по ступеням к стеклянной двери, за которой маячила фигура охранника в белоснежной униформе. Народу в кафе оказалось на удивление много — пестро одетого и по-летнему вальяжного. Родион привычно лавировал между столиками, поддерживая Марту под локоток. Она была рослой девочкой, и со стороны вполне могла сойти за его подружку. Однако когда их усадили за столик и официант принял заказ, сразу стало видно, что Марта — всего лишь подросток, хотя и выглядит старше своих неполных четырнадцати.
Родион отправился мыть руки, а она состроила недовольную гримаску. Теперь придется ждать, пока он неторопливо съест свой кусок филе, ловко орудуя ножом и вилкой, отдаст должное замысловатому салату и соусам, просмакует свою шоколадку, по глотку отпивая густой кофе, и напоследок закажет еще и гранатовый сок. И все это с условием помалкивать, пока он утоляет голод.
Сколько раз уже так бывало! И ни звука, пока их величество не соблаговолит кивнуть: «Давай, выкладывай, сестренка…»
Марта заглянула в меню — оно здесь состояло из двух частей, японской и европейской. Из чистой вредности полезла в японскую и потребовала мороженое со смешным названием «маття айсу». Она понятия не имела, что это такое, и когда принесли что-то бодро-зеленое на квадратном подносике, похожее на овощ, с сомнением поковыряла, попробовала и вдруг почувствовала удивительно свежий сливочный вкус с легкой горчинкой. Там были еще безе и клубника, и добравшись до конца, Марта уже отдувалась.
— Соку хочешь? — спросил Родион, покончив с мясом. — Я бы не отказался. Посидим еще немного…
Она выбрала грейпфрутовый, он — традиционный гранатовый. Официант ушел, и Роман спросил:
— Понравилось мороженое?
— Да.
— Это японский рецепт — с зеленым чаем. А я, знаешь, разлюбил. Меня в твоем возрасте закормили.
— Где это, на Дальнем Востоке?
— Ну. Вообще-то сладости там были редкостью. Зато имелась масса другой еды, о которой здесь понятия не имеют. Например, соевый творог или седло кабарги…
— А кто это? — подозрительно спросила она.
— Маленький таежный олень, — улыбнулся Родион.
— Вот ужас-то, — возмутилась Марта. — Пацифист называется. Так что с мороженым-то?
— А его просто не было. Были всевозможные ягоды, кто-то привозил шоколадные конфеты из Москвы, леденцы, зефир. Но когда мой дед-генерал вышел в отставку и прикупил фазенду, его ближайшим соседом оказался один предприимчивый кореец, женившийся на русской деревенской женщине. У них были лошади и коровы, овцы и прочая скотина. Масса детишек — похожих как две капли воды, и порядочный кусок земли в пойме Уссури. Вот он-то и делал мороженое — сначала для своих, а потом развернул настоящее производство. Его старшие сыновья разъезжали в фургоне по дачным окрестностям, и товар у них улетал в считанные минуты. Ты и представить не можешь, что это было за мороженое! С цукатами, черникой, брусникой, лимонником, актинидией. И даже с фасолью, с имбирем, с творогом! Когда мне приходилось жить у деда, я через неделю ни на какое мороженое смотреть не мог…
