— Что, вы говорите, произошло? Я как-то смутно припоминаю…
— Ох, только не надо лгать! — устало остановила его Ксения. — Все-то вы отлично помните… И не повышайте, пожалуйста, голос. У меня болит голова, к тому же разбудите мужа… Вы сами сказали, что узнали меня. — Она закашлялась и погасила сигарету. — И происшествие было не из тех, чтобы смутно припоминать, поскольку дело касалось непосредственно вас. Ребенок бесследно исчез из вагона, который вы обслуживали, причем один, без напарника. Тот, по вашим словам, загрипповал, и вам приходилось управляться за двоих. Это я тоже почему-то запомнила… А когда проснулась после полуночи и не обнаружила рядом Тимура, то сразу же постучала в ваше купе. И вы, Валентин Максимович, мне мгновенно открыли, хотя перегон был длинный и в других вагонах проводники спали. Скажу сразу: я помню всю эту кошмарную ночь по минутам, по секундам. Мы с вами в поисках Тимура прошли от головы до хвоста состава, осматривая плацкартные вагоны, каждый туалет, тамбур, служебку, все закоулки, прислушиваясь, не донесется ли детский голос из-за запертых дверей в спальных вагонах, а вы тем временем настойчиво убеждали меня не поднимать шум до утра. Мол, мальчик обязательно найдется, уснул где-нибудь, набегавшись. Однако я все-таки бросилась к начальнику поездной бригады… Вообще-то, в тех обстоятельствах вам следовало бы вышвырнуть меня на насыпь вслед за Тимуром. Потом туда же отправить наши вещи — и дело с концом. Шито-крыто. Могли бы спокойно отдыхать…
— Что за чепуха? Простите, не припомню, как вас зовут?
— Ксения… И вы все время твердили: Ксения, не плачьте, успокойтесь, все будет хорошо, мальчик найдется. Где-нибудь спит, утром все образуется. И впрямь образовалось…
— Но я-то тут при чем? — вскинулся Валентин. — Действительно, мы с вашим сынишкой немного поболтали о том о сем, когда вы задремали. И я вам об этом говорил. Он расспрашивал о поездах… В последний раз я его видел, когда мальчик отправился в ваше купе, а я начал мыть стаканы и прибираться. Верхний свет был погашен, горели ночники. Потом я заперся у себя в служебном купе — нужно было слегка вздремнуть перед длинной стоянкой в Запорожье, я же один на весь вагон. Тут вы и постучали… Все это я подробно изложил в рапорте начальнику пассажирских сообщений, а затем следователю транспортной прокуратуры. Меня вызывали несколько раз, пока шло расследование. Разве не было доказано, что это просто несчастный случай?
— Кого интересует это вранье? — не выдержав, закричала Ксения. — Несчастный случай! Это вы убили Тимура. Столкнули его на рельсы, потому что… Потому что мой сын просто не мог самостоятельно открыть дверь тамбура, и уж тем более высунуться из нее на ходу! Вы убийца, и можете не сомневаться, рано или поздно я это докажу…
— Богом клянусь! — Валентин вскочил, с грохотом отшвырнув стул. — Это несчастный случай, я не имею к нему никакого отношения. Вы просто сходите с ума, Ксения!
— Я не верю вам, — судорожно вздрагивая, проговорила она. — Ни на грош. Я только одного не могу понять: зачем? Зачем вы это делаете? Кто вы такой? Сначала Тимур, теперь эта несчастная девочка, Марта… Может, и другие… Не молчите, ответьте мне: почему?..
Валентин был в полной панике. Растерянно глядя на мгновенно распухшее и подурневшее лицо Ксении, он лихорадочно подыскивал какие-то слова, чтобы успокоить женщину. Проклятый идиот! И дернуло же его сунуться именно в этот дом! Почему он сразу не узнал ее среди гостей Савелия? Эта полоумная вбила себе в голову дурацкий бред и не оставит его в покое… Теперь их уже двое против него — девчонка и Ксения. Не зная, как выпутаться из этой ситуации, он все еще продолжал стоять на месте, вцепившись побелевшими пальцами в трубчатую спинку кухонного стула.
Выручил его хозяин дома.
Иван Алексеевич, в пестрых пижамных штанах, грузно возник на пороге, протирая припухшие с похмелья глаза, и, слегка заплетая языком, осведомился: «Что тут з-за шум, Ксюша? Ты п-почему не спишь?» Женщина стремительно бросилась к двери. На ходу она обернулась к Валентину и процедила сквозь зубы: «Убирайтесь отсюда! Чтоб духу вашего не было!»
Не дав мужу толком осмотреться, она вытолкала его в коридор и, плотно прикрыв двери, повела в спальню. Там, сама уже едва держась на ногах, она проговорила, прилагая огромные усилия, чтобы голос звучал мягко и убедительно:
— Вечно тебе чудится шум, Иван! Спи, я просто вышла попить. Сейчас вернусь, только погашу свет…
Когда она снова вошла в кухню, Валентина там уже не было. Он словно растворился в густом и плотном ночном воздухе; лишь над плитой покачивались пустые плечики, на которых сохла его рубашка. Ксения сняла их, держа двумя пальцами, как зачумленные, осторожно положила на подоконник, закрыла окно и придвинула стул к обеденному столу.
Она ничего не слышала: ни шагов, ни щелчка автоматического замка калитки. Он просто метнулся на улицу, прикрыв за собой, и на этом — все!
Мучительное сожаление охватило ее. Теперь она никогда не узнает о последних минутах жизни сына. И будет вечно терзаться проклятыми вопросами, на которые никто никогда не даст ответа…
Бормоча: «Дура полоумная! Не трогал я твоего мальчишку, пальцем не коснулся…» — Валентин обернулся и со злостью пнул ногой калитку. Маслянисто щелкнул замок.
Куда теперь? Стоя спиной к ограде участка Красноперовых, он растерянно озирался в полной темноте. Фонари в поселке уже не горели, но на востоке мутно серело. Успев заметить, как на веранде и во всем доме, куда его занес слепой случай, погас свет, Валентин повернул и зашагал вверх по улице, смутно припоминая дорогу. Где-то через квартал асфальт кончится и широкая бетонка сама приведет его к шлагбауму и посту охраны. А если пойти в другую сторону, рано или поздно он окажется на автобусной остановке в Старых Шаурах…
Никакой вины перед Ксенией он не чувствовал. Мальчик был замечательный — умненький, доверчивый, живой, лукавый и страшно подвижный. У него и в мыслях не возникло… просто протянул руку, погладил по смуглой, тугой, с темным румянцем щеке… Убийца? Никто бы не посмел так его назвать, даже знай он всю правду. Судьба в мелочах повторила, заново проиграла, теперь уже без его участия, то, что случилось давным-давно, когда он еще только начинал на Транссибе.
Распахнутая дверь тамбура, мокрая тьма, свист в ушах и грохот колес, в котором начисто глохнет любой, даже самый отчаянный вопль…
Ядовитый вкус наслаждения он помнил и сегодня, хотя прошло уже столько лет с той ночи, когда ему точно так же пришлось остаться в вагоне одному. Но не по собственной воле — его напарница Оксана тайком сошла в Омске делать аборт и лишь на обратном плече маршрута вернулась — зеленая, как недозрелый крыжовник, и едва волочащая ноги.
Пацан сел после Тюмени, на разъезде, где стояли всего минуту, с билетом до Перми. На вид ему было двенадцать, не больше, но позже выяснилось, что на самом деле он на пару лет старше. Его никто не провожал. Нутром Валентин мгновенно почуял, что в засаленной сумке подростка — серьезные деньги, что это курьер, безымянная пешка в чьем-то бизнесе, скорее всего, связанном с дурью. А ближе к ночи он взял мальчишку в оборот — не из-за денег, хотя позже все-таки пришлось их забрать, а от сумки избавиться.
Полупустой вагон несся, когда в запертом служебном купе щуплым куренком этот дурачок трепыхался у него в руках, шипя бессмысленные ругательства и размазывая слезы по грязному, перекошенному гримасой лицу. Потом трусливо заныл, но в конце концов притих, они даже попили чайку с карамельками и мирно разбежались бы покемарить, если бы поезд на перегоне между Тюменью и Екатеринбургом то и дело не останавливался. Стоянки были короткие, по две-три минуты. В вагон лезли без билетов какие-то тетки с мешками, похмельные работяги и желтые молчаливые китайцы с горами баулов. Пакостный отрезок. Когда все опять затихло, он направился в тамбур с веником — прибрать грязь, которую нанесли садившиеся ночью пассажиры.
