Временами Марте начинало казаться, что она слышит буквально все, о чем он думает. Этот человек так давно, так осторожно, изобретательно, подло и безуспешно охотился за ней, что сейчас возможность заполучить добычу в полное свое распоряжение его буквально опьяняла. Она чувствовала, как он мучительно напряжен, как единственная мысль, будто заноза, ноет и распухает в нем, и как лихорадочно он боится упустить то, что, как ему казалось, само идет в руки. Добровольно, без всякого насилия и принуждения. И все-таки еще не может опомниться от удивления. Потому что она сама его позвала. Ничего подобного с ним пока не случалось.

Словно в подтверждение, он снова потянулся, медленно провел рукой от ее затылка вниз, ненадолго задержавшись там, где находилась тугая резинка шортов, и спросил:

— А скажи-ка, лягушечка, с чего это тебе вздумалось прокатиться со мной? Ты же меня вроде как не жалуешь?

Марта дернула плечом и отвернулась, глядя на носовую часть левого поплавка: там вздувался маленький зеленоватый бурунчик. По мере того как солнце скатывалось к горизонту, все вокруг окрашивалось в медные тона, даже поверхность озера.

— А с кем же еще? — сказала она первое, что пришло в голову. — Никто бы не поехал. Все думают, что это какая-то блажь. А я просто хотела доказать Родиону…

— Родиону? — переспросил он.　

— Ну да.　

— Чем же это он перед тобой провинился?　

— Не люблю, когда люди не держат слово. Он мне кое-что обещал.

— Понимаю, — с насмешливой готовностью закивал Валентин. — Ты у нас, лягушечка, гордая.

— У меня, между прочим, имя есть, — огрызнулась Марта.

Валентин засмеялся, поскреб в ухе и быстро понюхал пальцы. Жест был до того гнусный, что Марту передернуло.

Они как раз огибали оконечность мыса. И как только мыс остался позади, открылось обширное пространство совершенно неподвижной зеленовато-розовой воды, окаймленное низкой дугой сильно заросшего берега. Ни одной лодки вокруг. «Так это, значит, и есть Гавриловский плес», — сказала про себя Марта, поворачивая к берегу.

Вблизи местечко оказалось так себе — ольховник, водомоины, переплетенные щупальца корней, свисающие над водой, заросли тростника с редкими просветами. Глухие дебри, не видно даже следов старых стоянок, значит, по суше рыбаки сюда не добираются.

В полусотне метров от берега Марта снова повернула, и катамаран неторопливо пополз параллельно береговой полосе, пока она высматривала, куда бы причалить. Она попробовала прибавить скорость, но почему-то ничего не получилось, а в следующую минуту на приборной панели замигал красный светодиод. Ровное бормотание мотора стало тоном ниже.

— Что случилось? — встревожился Валентин.

— Чепуха, — сказала Марта. — Не ту кнопку нажала.

Суденышко вело себя в точности как издыхающий мобильник, и Марта слегка запаниковала, вспомнив, что Родион говорил про аккумулятор. Но даже это сейчас не казалось ей важным. Впереди появился просвет в зарослях, к воде сбегала небольшая глинистая осыпь, к которой можно было причалить. Она торопливо заложила вираж, пока мотор еще кое-как тянул, направила катамаран прямо к берегу и выключила питание.

Толчок — и поплавки по инерции с влажным шорохом врезались в береговую отмель.

«Приехали», — сказала Марта, стараясь спрятать поглубже охватившую ее тревогу. Пока они плыли сюда, а присмиревший на воде дядюшка только предвкушал продолжение, все, что она задумала, казалось ей нереальным. Вроде тех полудетских фантазий насчет того, что бы она с ним сделала, если бы это было в ее власти. Но теперь отступать было некуда — в самом буквальном смысле слова, и она это знала.

Валентин выбрался из кокпита, прихватив плед и пакет, протопал по палубе в носовую часть катамарана и спрыгнул на берег. Затем поднялся вверх по осыпи и стал осматриваться, вытягивая шею, — выбирал место.

Что он там высмотрел, Марта не видела. Пришлось пойти следом. За бровкой склона лежала небольшая травянистая прогалина, со всех сторон окруженная ольховником и кустами лещины. У дальнего края было сыро, там начиналась низина, которую скрывали заросли, слева возвышался небольшой пригорок, наполовину покрытый отцветшими стеблями иван-чая. Не было ни старых кострищ, ни обычного мусора — словно про это место все на свете забыли. Прогалину перекрывала густая тень — до заката оставалось не так уж много времени.

Валентин направился к пригорку, бросил плед на траву, постоял, глядя на небо, потянул носом медленно остывающий воздух и вдруг мечтательно пробубнил:

— Да тут прям рай… Правду говорю, Марточка?

Он уже не суетился, не горел, не задыхался, как бывало, когда ему удавалось настичь ее на короткое мгновение в каком-нибудь закоулке их квартиры. Здесь, на суше, он окончательно почувствовал себя хозяином положения. Вокруг ни души, без лодки к этому берегу вообще не подобраться.

— Угу, — кивнула она. — Я, пожалуй, схожу искупаюсь. А вы тут хозяйничайте.

Он дернулся было возразить, но внезапно передумал. Начал аккуратно стелить плед и выкладывать все, что притащил с собой в пакете, на трухлявый пенек, торчащий прямо посреди пригорка.

Марта спустилась к воде. Расшнуровала кеды, сбросила шорты и футболку и осталась в купальнике. Затем собрала одежду и, шлепая по мелководью, перенесла на катамаран. Сунула шорты с тремя тысячами в кармане отдельно под сиденье и на всякий случай попробовала главную кнопку. Движок не шелохнулся, только красный огонек на щитке помигал и тоже погас. Все.

Так она себе и сказала: вот и все. Вошла в воду, неторопливо проплыла стометровку медленным кролем, глядя прямо на закатное солнце, перевернулась на спину, послушала гул в ушах и вернулась.

Валентина не было видно — наверно, все еще возился на поляне. Марта снова забралась на катамаран, открыла бардачок и переложила пистолет в карман шортов, еще раз удивившись, какой он маленький, меньше игрушечного пластмассового. На какое-то мгновение накатила дурнота, заколотилось сердце, снова заныло внизу живота, но она с этим справилась.

Стоя на палубе, начала натягивать шорты прямо поверх купальника, взялась за футболку — и вздрогнула. Он появился совершенно бесшумно и теперь сидел на корточках на откосе, пристально разглядывая ее плечи, узкую полоску купальника, едва прикрывающую крохотные напряженные соски, смуглый живот и влажные короткие волосы. Обычно острое и напряженное, лицо Валентина сейчас морщилось, плыло, беспрестанно меняло выражения, словно было сделано из воска, который комкала и сминала чья-то рука. Глаза прятались в щелках, но Марта заметила, как остро и возбужденно они блестят.

Она выпрямилась и встряхнула футболку, расправляя.

— Дурочка! — хрипло сказал он. — Сними мокрое. Никто не увидит, кроме нас с тобой, тут никого нет.

— Может, мне совсем раздеться? — с вызовом спросила Марта.

— Было бы неплохо, — коротко хохотнул он. — Тебе, наверно, говорили, что ты красивая? Всякие мальчишки, Родион опять же? И целоваться ты, наверно, уже умеешь?

— Нет. Меня эта чепуха не интересует.

— Вот как? Тебя долго не было, и я уже подумал, что ты решила сыграть со мной в кошки-мышки. Бросить беспомощного дядю на необитаемом берегу и уплыть. А почему не уплыла?

— Иди отсюда, — сказала она, невольно копируя интонацию взрослой женщины. — Хватит глазеть. Я сейчас…

Как только он скрылся за кустами, Марта натянула футболку, еще раз проверила, все ли на месте, и вдруг почувствовала, что ее бьет дрожь.

Зато Валентин совершенно успокоился. Опустился на плед, отхлебнул вина, сорвал травинку и пожевал. Горький травяной сок смешался со вкусом чилийского каберне. Внезапно ему пришло в голову, что ведь он на самом деле влюблен в эту строптивую девчонку. Давно и, похоже, всерьез. Но сестра этого никогда не поймет, не говоря об ее отце. Поэтому все будет так, как он и рассчитывал. Не пройдет и получаса, как он ее разденет. Главное, чтобы она не слишком сопротивлялась, не визжала, не пустила в ход ногти. Не помешала ему. Потому что если он потеряет контроль, может случиться всякое. В таких обстоятельствах он за себя не в ответе.