— Не помню, — жестко отрезала Наташа. — И вспоминать не хочу.
Она ненавидела эти воспоминания, к которым под пьяную лавочку то и дело возвращалась Анюта.
— Замолчи, Анна! Я ту жизнь зачеркнула, как поганый сон. И тебе, подруга, советую. Ты выпила винца, расчувствовалась и несешь чепуху. У тебя отличный парень, он тебя любит, зарабатывает деньги на вашу будущую семейную жизнь, наберись и ты терпения. Все будет о’кей.
— Что будет?!
— Все!
— Не уезжай…
— Да пошла ты! — Наташа засмеялась. — Такси вызвала?
— Ну, — буркнула Анюта. — Посажу тебя и запишу номер машины. А то завезут на свалку и оттрахают как последнюю.
— Давно пора, — хмыкнула Наташа, наклонилась, вытерла стол и швырнула тряпку в раковину. — Хотя бы таким способом… Пойду руки вымою.
— Так вот ты за чем собралась! — крикнула из кухни Анюта, перекрывая шум воды в ванной. — Теперь все понятно! Из вагона мне позвони, не забудь! А то получишь как следует…
«Угу, получу, — сказала себе Наташа. — Уже получила. Ты и понятия не имеешь, чего мне стоит вот так срываться отсюда, милая… Ничего, ты меня забудешь, и очень скоро, у тебя легкий характер. Посадишь в такси, вернешься домой, поплачешь, достанешь из заначки еще бутылочку и добавишь до кондиции… Хорошая ты женщина, Анюта, добрая и душевная, и немножко счастья тебе бы совсем не помешало…»
Через двадцать минут у подъезда их уже поджидала облупленная «дэу». Анюта распахнула дверцу, строго велела водителю не подбирать попутчиков, а валить прямиком на вокзал. За рулем сидел распаренный пожилой мужичок, то и дело вытиравший пот с лысины. В машине почему-то было открыто только одно окно — справа сзади. Они с Анютой обнялись, Наташа шепнула: «Все. Беги…» и опустилась на сиденье рядом с водителем, захлопнула дверь и больше не оглядывалась, хотя знала, что подружка все еще стоит с поднятой рукой.
— Душно у вас в машине, — сказала она.
— Подъемники, падла, — буркнул водитель. — Бастуют. Ничего, щас с ветерком доставим барышню…
На перроне пришлось подождать. Недолго — минут пятнадцать. Людей вокруг было раз-два и обчелся. Наташа курила в стороне, ее стриженая голова была повязана банданой, глаза по-прежнему слипались. Она смутно представила, как Валентин, вернувшись, хватился ее, — и вдруг с ослепительной ясностью поняла, что если не сейчас, не завтра и не в ближайшие дни, но рано или поздно этот человек ее найдет. Потому что такие, как он, все доводят до конца. И на этом можно успокоиться. Он придет за мной, и я ему просто так не дамся…
В вагоне Наташа уснула мгновенно — как только получила постельное белье и почистила зубы. В шесть утра, за четыре часа до прибытия в Луганск, она вышла в пустой тамбур выкурить сигарету, вынула из мобильника чип, распахнула дверь в грохочущий и прыгающий переход между вагонами и выбросила чип в щель в полу, через которую виднелась стремительно несущаяся полоса насыпи. Подумала — и отправила туда же старую «Моторолу». Сполоснула руки в туалете и отправилась досыпать.
Родной город встретил ее шумным солнечным утром.
Наташа не чувствовала ни любопытства, ни той преувеличенной бодрости, которая обычно сопутствует возвращению после долгого отсутствия. Хотелось одного — поскорее увидеть мать, вымыться, забраться в свою комнату, закрыть дверь, взять книгу, может быть, просто полежать, подумать, что делать дальше, или сесть к компьютеру. Оказывается, она соскучилась по самым простым домашним вещам.
В свой район она добралась удивительно быстро и неожиданно заволновалась: почти бегом поднялась на третий этаж и позвонила длинным звонком в дверь с крохотной табличкой на косяке под кнопкой: «Доктор Орлова Н. В.». Табличку привинтили, чтобы легче было найти, если кому-то срочно понадобится помощь. Перепуганные мамаши, случалось, прибегали даже глубокой ночью…
Дверь распахнулась, на пороге стояла мама — очень похудевшая, маленькая, с тем же испуганно-виноватым взглядом синих глаз из-под седеющей челки, в нелепых спортивных штанах, с криво накрашенным ртом. Наташа судорожно бросилась обнять, а мама вдруг жалобно всхлипнула.
— Не надо, — сказала Наташа, отстраняясь. — Я ведь вернулась… Уже совсем.
— Это так неожиданно, — мгновенно взяв себя в руки, проговорила мать. — Проходи скорее, не стой на пороге. Буду тебя кормить. Мы всю ночь не сомкнули глаз.
— Ну и напрасно. — Наташа, волоча за собой рюкзачок, пошла вслед за матерью в кухню, отметив по пути, что в доме был ремонт: в прихожей громоздится шкаф-купе, двери новые, на кухне светло-зеленая плитка, пластиковое окно, плоский телевизор на кронштейне. — Она огляделась и воскликнула: — Тут стало красиво, ничего не узнать!..
— Это все Андрюша… Андрей Петрович.
— Как он? — спросила Наташа, усаживаясь. — Мам, я бы выпила кофе, а потом — в ванную.
— Андрей Петрович?.. — голос матери дрогнул и сфальшивил. Она присела напротив, боком. — Выгуливает собаку, скоро придет. Мы год назад завели таксу. Мальчика. Назвали Захаром… Наташенька! Мы с твоим дядей… расписались… Совсем недавно… Погоди, куда ты?
— Никуда, — с неожиданной злостью сказала Наташа, вскакивая. — Сварю себе кофе сама, если никто не против… Ты будешь?
— Спасибо, я пила, — растерянно проговорила мать. — Почему ты сердишься? Мы собирались тебе сообщить. Ты же ничего не знаешь! Когда ты… когда тебя выпустили, у Андрея Петровича, все, к счастью, благополучно закончилось…
— Мама, где сахар? Хотя, черт с ним! Говори конкретно, что у вас тут произошло?
Наташа села, придвинула к себе чашку и потянулась к рюкзаку за сигаретами.
— Ты стала курить, дочка?
— Да. Рассказывай!
— Ты знаешь, что Андрей Петрович всегда к нам хорошо относился. Я ушла на пенсию и продолжала работать, а полтора года назад меня… попросили. В общем — деликатно предложили уступить место…
— Выставили, значит? — Наташа поискала глазами пепельницу, не нашла и стряхнула пепел в блюдце. — Ты не писала.
— К чему, Наташенька? У тебя своих проблем хватало… Вот тогда Андрей Петрович и поселился у нас… одним словом, мы стали жить вместе. Гражданский брак — так, кажется. Пенсия у меня небольшая, я ее откладывала. Мы открыли счет в банке на твое имя…
— Ты и это утаила от меня, — усмехнулась Наталья, не понимая, почему никак не может справиться с раздражением. Ну, поженились старички, дядя Андрей всегда был неравнодушен к матери. Что она тут себе навыдумывала? — А потом? Что случилось-то?
— Кризис. Какие-то люди избили Андрея, сломали ему руку, подожгли машину. Ему пришлось продать свой бизнес и квартиру — более или менее удачно. Мы сделали здесь ремонт и решили приобрести скромный домик за городом. Чтобы когда ты окончательно вернешься, поселиться там, а тебе оставить эту квартиру.
— Ну да, — фыркнула Наташа. — Все решено за меня и без меня. Так с какой стати вы всю ночь не спали? Почему ты так растеряна, мама?
— Что за странный тон, Наташа?! Выслушай меня спокойно. Подходящий дом пока не нашелся. Мы думали, что у нас еще есть время до твоего приезда. Я не хочу жить слишком далеко от города, потому что машины у нас теперь нет, и, думаю, она нам не понадобится. Мы с Андреем провозились всю вторую половину ночи, чтобы освободить и приготовить комнату для тебя. Мы…
— Спасибо, — сказала Наташа, вставая. — Прости меня. Глупо, конечно. Наверно, я ждала услышать какое-то другое «мы». Но все нормально, мама. Я знаю, что вы с дядей Андреем желаете мне только добра. Спасибо за все. Извини, я пойду к себе, если позволишь. Устала с дороги…
Это было неправдой. Не было никакой усталости. Просто сейчас она не хотела видеть их вместе. Уже закрыв за собой дверь, Наташа слышала баритон вернувшегося Андрея Петровича, плеск воды в ванной — видно, собаке мыли лапы после прогулки, встревоженный голос матери. Она разобрала жалкую кучку своих вещей, пересчитала деньги и покачала головой, обнаружив сунутую Анютой в потайной кармашек рюкзака стодолларовую купюру. Но позвонить и отругать было неоткуда, да и вообще для начала следовало осмотреться в собственном логове.
