Ну и наплевать! Он переживет. Обойдется без ее внимания, которого, к тому же и не было. Духу больше не будет его на корме, пока они там. Главное, никто из них ни под каким видом не должен догадаться, что он переживает. Как та лошадь, что, по мнению Павельева, улыбается про себя, он страдать будет про себя. С улыбкой на лице.

К тому моменту как катер отчалил, Паша немного успокоился. Тимофей Сергеевич, как в прошлый раз, пригласил его на учебу. К своей досаде, Паша увидел в кают-компании помимо Артема, с которым поздоровался за руку, еще Рыжего.

– Ну, вас теперь двое, практикантов! – сказал во вступительном слове бугор. – Один из водного, другой из политеха, с корфака. – Сделав это сенсационное обобщение, Тузьев задумался. Паша пожалел, что нет тут еще одного-двоих из водного. Он бросил бы кличь: «Бей политех!» – и отвел душу.

Михаил осклабился на первой фразе шефа, но, тот замолчал так надолго, что улыбка стала сходить с лица корфаковца, сменяясь недоумением.

– Ты заполняй отчет по прошлым испытаниям, – сказал, наконец, Паше бугор. – А тебе, Михаил, я объясню, как индицировать дизель. Он уже знает, – Тузьев кивнул на Пашу.

Артем достал Павлу старый отчет:

– Вот тебе образец. Начинай заполнять, я подскажу.

Паша занялся нудной «бюрократией», стараясь сосредоточиться. Кто же этого Рыжего прислал сюда? Наверняка, сам напросился к зазнобе!

Когда Паша покончил с отчетом, Артем пригласил покурить. На палубе он выдвинул предложение:

– В Нурове на ночевку встанем. Утром, рано, пойдешь на рыбалку? Там подлещик идет, да и лещ может попасться хороший на кольцовку. Я спущу шлюпку, а тебе свою резинку отдам. Только накачаешь?

– Хорошо, конечно!

– Значит, договорились. Если в три начнем, часа четыре лова наши будут.

Паша пошел вязать снасть. Рыжий, кажется, ждал окончания лекции только затем, чтобы вытащить Марию на палубу. Стиснув зубы, Паша привязывал восьмеркой крючки к поводкам, слыша их смех с кормы. «Врешь, не возьмешь! – мысленно твердил он Рыжему. – Мы, пролетарии, вас, буржуев, еще в семнадцатом душили!»

В душе Павельева разгоралась классовая ненависть ко всем фарцовщикам, спекулянтам, тем более – детишкам обеспеченных папочек и мамочек.

Когда-то в доме отца собиралась богема. Паша тогда еще был маленький, мало что помнил. Такова участь позднего ребенка, что поделаешь?

Если бы его мать, девочка из многодетной семьи, имела возможность в свое время получить образование, она наверняка далеко б пошла! Хотя ничто не помешало отцу в рабочей девчонке сразу разглядеть утонченную натуру, мать всю жизнь мечтала, чтобы сын получил то, что не дано было ей. Так что, выпустить синицу из рук Паша не имел морального права.

В дверь кто-то поскребся. Паша приоткрыл ее. Дружок, увидев юношу, радостно заскулил.

– Иди сюда, – поманил собаку Павельев. – Что, там и не до тебя тоже?

Покончив со снастями, несчастный влюбленный, назло врагам, уснул и проспал обед. А на ужин его разбудил Артем:

– Ты что, голодовку объявил? – спросил он, когда Паша открыл дверь своей каюты.

– Нет, спячку, – ответил Павельев. – Сейчас иду.

Когда он спустился в пищеблок, Мария и Рыжий поднимались из-за стола, закончив ужин.

«Мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой – санитары», – подумал Павельев, глядя на своих мучителей.

– Привет! – пропела ему Мария.

– Привет, —ответил Павел, стараясь, чтобы в его голосе эмоций было не больше, чем воды в вяленой астраханской вобле. Рыжий смотрел только на Марию и Пашу, кажется, не замечал вовсе.

Вера Никитична улыбнулась ему, выставляя блюдо с макаронной запеканкой. Паша подумал, для того, чтобы не обидеть повариху, ему сейчас придется совершить над собой насилие! К счастью, Вера не стояла у него над душой, поэтому половину запеканки он стряхнул с тарелки себе в руку, чтобы отнести Дружку.

Дружок осторожно брал с его раскрытой ладони угощение и пережевывал, глядя Павельеву в глаза. «Я рад, что не ошибся в тебе, – казалось, говорил собачий взгляд. – Можешь тоже положиться на меня если что».

Помыв руки, Паша хотел незаметно просочиться к себе, но не успел, его окликнули с кормы:

– Эй, Водный! Пошли козла забьем! – крикнул ему рыжий Миша, уж явно не по своей воле, его Мария попросила. Ничего особенного, обычная вежливость.

Они уже выставили на корме раскладной стол и походные табуреты.

«Козла, это тебя, что ли?» – хотелось спросить Паше, но он сдержался и присоединился к парочке.

– На что играем? – заложила азартное начало Мария.

– На раздевание, – не моргнув глазом, заявил ее кавалер. Она отстранилась от него, сделав квадратные глаза, мол, в своем ли ты уме?

– Вы так всегда играете? – поинтересовался Павельев равнодушным голосом.

– Не слушай его, он бредит, – попросила Мария.

– Сама ты бредишь! – фамильярно возразил ей Миша. Нет, Павел ни за что не позволил бы себе так разговаривать с «королевой».

– На раздевание не стоит, – сказал Павельев. – Если проиграю я, ничего интересного вы не увидите.

– Ха! – согласно усмехнулся Толоконников, мол, и правда, что у тебя смотреть?

– Я недавно свел все татуировки, – объяснил Павельев. – Осталась лишь одна: «Не забуду мать родную».

Мария посмотрела на него, не понимая, шутит он, или нет.

– А какие еще были? – прищурился на него Рыжий и цыкнул зубом. Того и гляди, добавит: «В натуре, на зоне».

– Разные, – сообщил Паша. Он завладел домино, вывалил костяшки на стол, намешал базар. – «Пусть всегда будет солнце!», «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер!», «Вместе весело шагать по просторам!»

– Гы-гы! – развеселился Корфак. – Да ты просто песенник ходячий!

– Так и есть, – согласился Павельев, раздавая фишки. – Душа поет. А ты кто? – спросил он вдруг, глядя в глаза Толоконникову. Но нахал ничуть не смутился:

– Конь в пальто! Гы-гы!

Павельев должен был констатировать, что эта развязность и показная грубость ничуть не умаляли достоинств его противника. И дураком тот отнюдь не был. Соперника недооценивать глупо. Впрочем, какой Павельев ему соперник, если Мария все время проводит с ним? Пашу она пригласила лишь в благодарность за Дружка.

– В общем, играем на номер художественной самодеятельности! – объявила Мария. – Кто остается, песню поет. Или читает стих.

– Это уже «Фанты» получаются, а не «Козел», – заметил Рыжий.

– Ну и пусть, – настаивала Мария. —Ты, Павел, согласен?

Паша пожал плечами, дескать, стих, так стих.

– У меня «баян»! – заявил Толоконников, посмотрев в свои костяшки.

– Запевай, – отреагировал Паша. Корфак ударил громко костяшкой о стол.

– Тише, ты! – напугалась Мария. – Стол сломаешь!

Паша приставил буквой «Т» «шесть-четыре», Мария к его фишке свою – «четыре-пять». Игра пошла…

– А!!! – плотоядно возрадовался Толоконников, когда первым отстрелялся, а Мария набрала больше всех очков.

– Еще не вечер! – постаралась она умерить его злорадство.

– Ха-ха-ха! – не желал униматься Толоконников. – Придется тебе раздеваться!

– Спокойно! – прикрикнула на него Мария. – Мы играем на песню! Забыл?

«Интересно, бывало, что и вправду раздевались?» – В безумии ревности Паша готов был поверить во что угодно.

Остался он. В азартных играх ему редко везло, поскольку он никогда не просчитывал ходы, его это не интересовало. За стол садился ради самой обстановки – расслабиться, поржать. В этот раз только было не до смеха.

– Ваш выход, артист! – торжествовал победитель – корфаковец. Он-то, конечно, и думал, и просчитывал, и запоминал, какие карты вышли, какие остались. – Давай, давай!

– Я и не отказываюсь, – успокоил его Паша. Он задумчиво посмотрел на замершую на вечерней воде яхту слева по борту. Девушка и победитель устремили свои взгляды следом за ним. Тема была очевидна.

– Белеет парус одинокий, – улыбнулся Павельев, – в тумане моря голубом.

Толоконников хрюкнул, Маша стукнула его по руке, призывая к тишине.