Человеческая память слишком коротка и обладает счастливой особенностью стирать ужас великих трагедий.

Теперь, через столько сотен лет, никто и не вспомнит, откуда появился вечный туман – лимб, окружающий нашу Словению, никто не скажет, почему люди так ненавидят данийцев или сколько лет длилась война с ними. Только древняя «Данийская Книга Жизни» может поведать всю историю от начала до конца. Одна беда: не всем она покажется в своем истинном виде.

Когда в наш мир пришли эллиены – чужаки, стремящиеся уничтожить все живое, черви, саранча, сжирающая миры, – люди уже смирились с данийцами и перестали бояться их прекрасных крылатых Властителей. Но все-таки беда началась с них.

Война не на жизнь, а на смерть собрала в свои ряды всю Словению, нас всех. Казалось, победа была уже не за горами: воины готовились вернуться домой, а жены их с белыми платками стояли у околиц в ожидании любимых, – когда красавица данийка Властительница Асхирь из рода Бертлау заключила позорный договор с эллиенами. Они подарили ей великую силу – Бабочку и легендарный меч Фурбулентус, превращавший любого бездаря в талантливого воина.

Ужас и страх снова охватили города и веси. Асхирь вела свое смертоносное войско, разоряя земли и убивая всех на своем пути. Никого не боялась и ничего не жалела юная крылатая дева в своем стремлении к победе.

Решили тогда другие Властители и наши маги остановить Асхирь колдовством и отделили огромную Словению от остального мира туманной границей. Завоевательница легко попалась в эту ловушку, ведь нельзя перейти лимб, как невозможно переплыть океан на крохотной лодчонке. Она металась в своей дымной темнице не в силах выйти, теряя своих наперсников-пришельцев.

Страшными заклинаниями отобрали у нее меч и Бабочку и отдали их Анике из того же рода Бертлау. Смелая женщина, сражавшаяся плечом к плечу с мужчинами, поклялась, что не отдаст колдовскую силу прежней хозяйке. Только не знали маги, как сильна любовь Бабочки. Асхирь пела голосом Южного ветра, умоляя ее вернуться, и несчастная Аника, задурманенная этой песней, бродила по свету в бессмысленных поисках предательницы.

От матери к дочери передавался дар, ставший проклятием рода. И каждый год, когда в Бертлау рождались девочки, данийцы сеяли черные траурные цветы в палисадниках, и марры оглашали округу своим протяжным плачем.

Но недолго длился мир. Мы, словенцы, не пожелали быть пленниками лимба. Свою злость мы перенесли на данийцев и начали новую изматывающую войну, унесшую многие жизни. К несчастью, силы людей были на исходе, и мы проиграли главную Тысячную битву. Тогда данийцы забрали у нас лучшие земли cловенского юга и назвали новое государство Данийя Солнечная.

С тех пор прошло много столетий, мы смирились с действительностью и забыли об эллиенах и Асхири. Мы подпитывались своей ненавистью к данийцам и уже не помнили, с чего все началось…

На дворе стоял январь ХХХ года. Стольный град, столицу вотчины Московии, каждую ночь заносило снегом, и город становился похожим на приграничную деревню. По утрам вся Гильдия дворников выходила на улицы, рассматривала сугробы красными похмельными глазами, а потом, дыша на прохожих застарелым перегаром, пыталась расчистить дороги. Работали они слаженно до вечера, а за ночь город снова засыпало.

Сегодняшний день выдался небывало морозным. Огромное желтое солнце бессмысленно светило на землю, не давая тепла. Окоченевшие и покрытые белым инеем деревья, похоже, уже отдали Богу свою деревянную душу. Заледенели и двустворчатые окошки, заткнутые на зиму серой паклей, в маленькой лавке с гордым и звучным названием «У Марфы Травницы».

С самого утра сама хозяйка лавки Марфа Лукинична Фомина пребывала в отвратительном настроении. Она носилась по небольшой торговой зале на первом этаже подобно ужаленной под хвост фурии, гремела склянками и грозилась меня уволить. Я пряталась за кассой, стоящей на огромном прилавке. Стоило Марфе оказаться рядом, как я вскакивала и делала вид, будто переставляю баночки с мазями и травяными сборами в шкафу. Лукинична моих хитроумных маневров не замечала, а потому не знала, к чему придраться, и пыхтела как самовар, вымещая злость на склянках.

Тетка обладала замечательной внешностью, была, как говорится, во цвете лет и в самом соку. Пышнотелая и высокая, она привлекала мужиков, как варенье мух. Жаль, но стоило потенциальным мужьям лишь познакомиться с ней поближе, они тотчас тараканами разбегались в разные стороны, «нечаянно» прихватив с собой кто украшения, кто деньги. Последний ее ненаглядный и вовсе стащил со второго этажа торговой лавки старинный сундук весом в двадцать пудов. Признаться, мы обрадовались, давно мечтали выбросить этот гроб, только не могли сдвинуть его с места.

– Аська! – Голос у Марфы громкий, поставленный, не зря в юности мечтала артисткой стать.

Я вздрогнула и кинулась к шкафу со склянками, изображая напряженную работу. От вящего ужаса семь шестиконечных звездочек, следующих за указательным пальцем правой руки, загорелись ярко-красным цветом.

– Смотри сюда!

Я оглянулась с самым подобострастным видом. На полированной столешнице лежала маленькая потрепанная книженция, отпечатанная на дешевой папиросной бумаге. На серой обложке значилось большими буквами: «50 шагов, чтобы стать травницей столетия».

– Почитай, – кивнула хозяйка и, величественно развернувшись, направилась к лестнице на второй этаж.

«Началось!» – Я тоскливо покосилась на брошюрку и тяжело вздохнула.

Тетка была гениальная травница, может быть, лучшая в Московии, но совершенно не умела вести торговые дела. Натура увлекающаяся и обожающая любые нововведения, она приобретала в книжной лавке некие «инструкции» с бросающимися в глаза названиями: «Как обогатиться за три дня» или же «Как расширить свою лавчонку без дополнительных вложений». Согласно полученной в подобной книге установке она неслась в Стольноградский Гномий Банк за ссудой, дабы расширить свою торговлю «без дополнительных вложений».

Лукинична, естественно, прогорала и потом из последних сил откупала заложенную торговлю.

Теперь Марфа мечтала сделать из меня настоящую травницу. Печально. Я работала у нее уже три года, но так и не научилась отличать чабрец от мать-и-мачехи.

Я вообще талантами не отличалась: пыталась учиться на повара и на белошвейку, освоила сложнейшие процессы варки манной каши и штопанья носков, но каждый раз скоренько отчислялась за «профнепригодность». Потом по счастливому стечению обстоятельств меня занесло в Училище магов при Совете магов Словении, откуда я вылетела ровно через полгода за ту же пресловутую «профнепригодность».

То было черное время. Только что в проруби на реке утонул отец, и я осталась одна. В смысле, совсем одна. Кроме того, всем отчисленным студентам опечатывали силу. Я боялась и, не желая быть подвергнутой этой пренеприятной процедуре, почти неделю пряталась от Совета. Нашли меня на кладбище во время похорон, там же и попытались поставить печать.

Почему попытались? Просто у них ничего не вышло. Молодой стажер, накладывавший заклинание, очень волновался и не заметил, что сила моя продолжала по-прежнему течь по жилам. Я неописуемо обрадовалась нечаянному счастью, но делиться новостью ни с кем не захотела.

Тогда-то я и встретила Марфу.

Лукинична из светлой памяти к моему папаше, с которым у них по молодости случилась любовь, взяла меня в учение. Но уже через пару недель резюмировала: травницы из меня не выйдет.

Звякнул колокольчик. Отворилась дверь, в комнату вместе с пронизывающим ветром влетело облако белых снежинок. На пороге стоял давний знакомый – гном Яков. Он осторожно, бочком вошел и застыл, уставившись на меня маленькими, глубоко посаженными глазками. Невысокий, как и все гномы, – толстая душегрейка едва застегивалась на внушительном пивном пузе, огромные валенки доставали до колена – Яков помялся на пороге, снял высокую лисью шапку, открыв нечесаные вихры, а потом, оставляя мокрые следы на натертом до блеска полу, прошел к прилавку, неотрывно глядя на меня. Мы молчали. Я ждала. Клиентом этот милсдарь был неспокойным, в лавку наведывался через день – сначала за очередным лекарством, а потом с претензиями к нему. Гном достал из котомки пустой пузатый бутылек и стукнул о прилавок перед моим носом. Я понимающе кивнула и завопила во всю глотку: