— Вот что я скажу; эта работа, пожалуй, единственная из твоих, что приносит мне радость. Более того, я убеждён: такая картина способна вдохновлять офицеров на подвиги. А, Энджи? — бросил он другу. — Пускай и написана не служилым.

Энджуар откашлялся в ладонь.

— Да, юноша постарался. Даже просил меня добыть ему уставы. В тайне от тебя, капитан.

— Уставы смотрителей? Теперь понимаю, откуда эта точность.

— Всё с иллюстраций! — купаясь в похвалах прибавил Ричард. — Знаете ли, отче... Смотрители ещё слишком молоды для академий. Комиссии не хватает исторических сюжетов, связанных с орденом, и его не изучают. Но Экзосоциум заучивают знатно. Их вы и в пейзаже найдёте. Я находил.

— Ну-ну. Экзо популярны справедливо, не нужно их винить. В конце концов, и степь мной охраняется милостью змея. Как не его противоядие, что бы сберегло Царство Копий от гибели?

— Вы правы, отец. — Ричард согласился. Он вернулся в колею приличия.

— А у них и вправду есть рога? У этих... зверюшек, — проговорила Челсия, отводя взгляд от картины к отцу.

— Есть, к их же собственному горю, — немногословно сказал он. Кордис не любил говорить о звериных племенах, с которыми боролся. Многие друзья полководца уже имели надгробия, не пережив встречи с этим врагом.

— И что, они острые? — спросила Челси, словно Кордис уже было проверил их на себе.

— Не острее штыков и клинков. Видишь? Тех, что повыше.

Мужчина допил кофе.

— Есть одна оплошность, мой милый Ричард, — заметила Сия, долго созерцавшая красочную живопись, пока они разговаривали. — Двуногие рогатые тени падают против шара эффузы, а ведь обязаны лежать позади тех, от кого исходят. Чем оправдаетесь?

— Будь так, мы бы их не видели! — весело парировал Ричард, под таинственно-ласковой улыбкой матери.

Кордис посчитал, что из всего изображённого, тени противников наименее интересны. Почему же все зациклены именно на тенях он не понимал, но ему это не нравилось.

— Может, само зло в образе светила поднялось вслед за ними... Оно и вывернуло тень.

— Достаточно. Картина завершённая, додумывать не надо, — оборвал мужчина. — Так она приходится по духу мне, что место ей в Зенице, — говорил отец, имея в виду крепость далёкой Светлой Степи. — Туда и отвезу, как буду отбывать. Браво, живописец!

Похлопывания мужчины разрастались в общий дождик аплодирования.

- - - - -

Так, к времени отдаления утреннего светила, именуемого руфиссой, семья, не собиравшаяся вместе около ста дней, вновь соединилась за одним столом. В том же усадебном зале, где настилом был клевер, а стеной — кипарис, с ними обедали их домочадцы, что если и случалось, то неспроста. Незамеченные слушатели строили догадки. Изваянные предки Кордиса Фэстхорса, женщина и мужчина, стоявшие в одном из углов в золотых одеяниях, шли к заключению, что их потомок хочет поведать всем вести с границы, о неспокойной там обстановке и о возможных трудностях, могущих воспрепятствовать его увольнениям. На вопрос тётки Кордиса «к чему здесь прислуга?», его праотец отвечал: «чтоб распоряжения срочныя дать ей». Мольберт шептал на ухо холсту, что Сия узнала о сюрпризе заранее, и позвала кухарку, дабы похвастать перед ней способностями сына. «Маловероятно». — сказал на это холст, учтиво попросив подставку замолкнуть. Ближайшим же к правде, из всей оравы, находился паук, неподвижно сидевший на паутине между двумя стебельками розовых цветков. Шестилапый охотник уверен был вот в чём: приглашённые Кордисом Одвик и Энджуар, как люди служившие, наряду с Барсонтом, должны устыдить неокрепшего духом юнца в тот самый миг, когда отче настоит на его отправке в место служения. В таком окружении Ричард не сможет вступить с отцом в спор и, желая того или нет, а вынужден будет получить военное образование и стать офицером. Паук, окраской походивший на пчелу, не сомневался в верности своей мысли, как не сомневался он в действии пищеварительного сока, впрыскиваемого им в попавшуюся мушку. И действительно, охотник был прав.

В синих, как подводные пучины, небесах, нежный свет руфиссы блёкнул, и розовые лучи её уже не ощущались. Их заменяя, воздух пронизывали нити эффузы, красившие зелень деревьев и трав с виду раскалённым оранжевым отсветом. То подбиралось дневное светило. «Станет руфисса вровень с эффузой, и уподобятся они паре глаз величайшей богини, подарившей нам жизнь. Не славит больше твой взор Царство Копий, но ты освещаешь его, как и прежде, снисходительная Фоэста!» — распевала в сердце Сия.

Все уже пресытились пищей, допили напитки и принялись ждать, когда доест Ричард, чтобы не оставлять его одного. Сознавая это, юноша не стал томить окружение поеданием оставшихся свёртков с лососем. Он лишь разрезал душистый хлебец и полил его густым сыром, потёкшим с носика соусницы, как сметана, а затем и отведал его, запив гранатовым соком.

Челсия заёрзала на стуле, не решаясь встать первой. Чтобы не молчать, Сия заговорила с дочерью об открывавшихся фуксиях, которые она просила подсчитать. Бутонов, распустивших лепестки на их висячем цветнике, насчиталось сорок восемь, сказала ей девочка. Мать её радостно воскликнула, что весна будет тёплой. «Маленькая Сия сама как цветочек, радующий нас», — говорил её дедушка, заводя разговор о беззаботности детства. Девочка тогда улыбнулась, как бы прельщённая, но на деле, припомнившая крики старика, от чего ей стало смешно.

— По правде, я удивился, когда ты обнажил холст. Но я мог бы и предвидеть баталию – проявленный твой интерес к подобным вещам. Ты – мой сын, а в нашем роду искусству войны всегда уделяли внимание. Из этого дела и наша известность, и востребованность, и достаток, несомненно, берут своё начало... — Кордис говорил со спокойствием, но его голос, жёсткий как наждачная бумага, сумел передать важность слов. Сладкая беседа о детстве погасла, как огонёк спички. — Человек любого склада преуспеет, если станет сильным, и при этом — хитрым. Такими качествами наделяют в Градострии. — Отец помолчал, чтобы оценить реакцию сына.

Ричард был обычен и ел, казалось, не думая о сказанном мужчиной. Его обритое лицо, юное и свежее, с ростками пробивавшейся мужественности, отдавало запах клубничной настойки, добавленной в воду для умывания. Светлые волосы тянулись за плечи, задетые невидимым обручем, а на щеке виднелась царапинка, красная, как ленты на воротнике. Словив пристальный взгляд говорившего, Барсонт и Энджуар, сидевшие рядом с юношей слева и справа, впёрли в него свои лица, полные бород.

— Служить семье и стране обязаны все, — заявил Кордис, посмотрев в сторону изваянных предков. — А особенно — двор государя. Однако в свете найдутся, кто скажут, что дворянин заслуженно стал волен от призыва, вроде как ценой поколений, у которых этой вольности не было.

— Забывшиеся вольнодумцы! — выкрикнул Ричард, сгорая в иронии.

— Но что станет с командным составом, разумом войск, — продолжал Кордис, — если мы оборвём их приток? Я не решаюсь на такое бессилие и со своим убеждением благословляю тебя, мой наследник, на добрую службу.

Более не требовалось слов.

Ричард насладился ещё одним глотком, смывая во рту послевкусие корочки хлеба и сыра с кислинкой. Он вытер губы бумажной салфеткой и на лице его не видели уже ни иронии, ни довольства похвалой за картину. «Мой родной!» — с жалостью подумала Сия, глядя на юношу и опротивевшие ей лица возле его. «Бестактные крысы».

— Что ж. Разве я в праве строптивиться, когда слушаю ваш родной голос? Когда ваши псы, эти шакалы, с их бакенбардами, грызут меня своим взглядом! — закричал Ричард, со звоном ударив по скатерти кулаком. Энджуар сразу отпрянул. — Этому быть. — Юноша злился, потому что случайно сорвался. Об отцовских планах на него он и в утробе материнской знал, но приглашённый бродяга его спровоцировал. — И достатку моему, и службе, найдётся место в моей биографии. Последнее же, пусть дождётся своего часа. Вы помните, отче, о моём пристрастии к дереву. Думается, и не запамятовали местного мастера, у него вы заказывали мебель, только перебравшись в Заповедник. Вы предполагали? Кларэкс и я — мы не только друзья, но теперь и партнёры по производству. Его мастерская (да и весь цех!) нуждается в моих эскизах, как народ наш в традициях, и только по сему мой добровольный призыв я прошу отложить.