— Вы при оружии, господин? — спросил он серьёзно, повернувшись на ходу к Ричарду.

— Да, — ответил живописец, растирая в пальцах поводья. — Но я – новичок.

— Как и все мы в своё время, — сказала Парселия, теперь ехавшая несколько сзади.

Ричард сглотнул и осознал, что он здесь один необстрелянный. «Словно пёс в волчьей стае». Взволнованным движением он засунул руку во внутренний карман сюртука и нащупал там нечто для него непривычное — ствол, а затем и рукоять, которую обнял уже второй раз. Наконец, он достал револьвер и бессознательно поднял его дулом вверх, как и было положено мерой предосторожности.

— Он у вас заряжен? — спросил адъютант.

Ричард почувствовал, как муравьи пробежались по его позвонку, потому как обычный вопрос стал для него совсем неожиданным. Тогда он улыбнулся.

— Заряжена ли эта штука? По правде сказать, я и не знаю.

На лице адъютанта отобразился лёгкий испуг и покорное негодование, высказанное предостережением.

— С этим не шутят. Вы всегда должны знать о наличии или отсутствии патронов внутри. Всегда, понимаете?

Ричард кивнул. Вокруг было тихо. Свита отца, как и он сам, точно следила за его реакциями, двигаясь вслед. А за ними по-прежнему гремели колёса обоза, приглушённые расстоянием. По наглядному примеру Ластока, Ричард прикоснулся к барабану и извлёк его набок, удостоверившись, что револьвер пуст. Затем живописец повернулся к отцу, ехавшему сзади и слева, интересуясь, почему тот не вручил ему вместе с подарком парочку патронов и кобуру для комфортного ношения. На что получил не вполне справедливый ответ: «Патроны, сынок, раздаются на стрельбищах, а нужду в кобуре ты обнаружил только сейчас».

К счастью для своего ученика, Ласток оказался сообразительным наставником, отцепив от своего седла продолговатый подсумок с боеприпасами и передав его живописцу. Тот закрепил его у себя за спиной, и теперь, помимо круглой фляги с водой, болтавшейся сбоку, конное снаряжение Ричарда составило шестьдесят револьверных патронов калибра сорок четыре. Весили они не так уж и много, хотя, по заверениям адъютанта, могли свалить наземь и волка и зубра, а человека и подавно отправить к отцам, предварительно ввергнув в агонию.

— Пуля – это судьба неприятеля, и лишь вам решать, как ею распорядиться, — говорил Ласток, заряжая свой револьвер. Ричард достал несколько патронов, покрутил один из них между указательным и большим пальцами, наблюдая, как лучи уходящей эффузы касаются латунного металла. «Так вот ты какая, судьба», — подумал он между делом и принялся заполнять каморы. Нутро его сущности, в этот момент, наполнялось доселе неиспытанной властью и значимостью. Они оба – ученик и учитель – становились буквально опасны.

— Чтобы выстрелить, вытяните руку в сторону мишени не отпуская поводьев, взведите курок, прицельтесь и жмите на спуск. Успешная стрельба на скаку возможна лишь в случае относительной близости цели, а также с условием её крупных размеров, иначе усилия будут напрасными. Так что нам следует придержать жеребцов, — сказал адъютант, и Ричард, в ту же секунду, потянул поводья на себя. За ним, он услышал, остановилась вся отцовская свита. И время как будто бы замерло.

Барсонт поравнялся с Ричардом, всё ещё придерживая на седле корзинку. Юноша спросил, откуда тот обзавёлся столь примечательными яйцами, расписанными золотом и серебром. «По тракту проезжал зажиточный крестьянин, — вздохнув, сказал старик. — На телеге, полной барахла. Я увидел праздничные яйца и купил их у него, за десять кариетт. В быту простого люда сохраняется древняя традиция украшать яички, в частности, гусиные. Так они встречают весеннее тепло».

Старик подбросил первое яйцо немного в даль и вверх, но юноша лишь поднял револьвер когда оно упало и разбилось о кладку. Ричард взвёл курок и увидел в целике новое яйцо, поднимавшееся в воздухе на фоне травянистых холмов и небесной синевы. Впервые в своей жизни нажав на спусковой крючок, юноша промазал, грохотом оружия встрепенув коня. Добряк стал ходить из стороны в сторону, испытывая явный дискомфорт, но всадник строго задержал его на месте при помощи поводьев, а затем погладил.

— Попробуйте привстать на стременах и задержать дыхание, — сказал ему инструктор Ласток. — Также проследите, чтобы конь ваш выдыхал во время выстрела.

Ричард наклонил голову влево и вправо, разминая хрустнувшую шею. Третье яйцо взлетело в небо, но юноша отвлёкся на бежевую ткань своего рукава, по которому тянулись разветвления роскошного шитья. Его револьвер был не менее прекрасен, гравированный множеством птиц на рукояти и корпусе… однако подобные вещи в это мгновение значили мало, и очередной промах стал тому подтверждением.

— По яйцам нальсуритского солдата я попал бы быстрее, — сказал живописец, заставив близстоящих мужчин рассмеяться. Сиюминутное одобрение юмора отдалось теплом на душе, и Ричард подумал, что грубые шутки – его ключ к спасению.

— Так и быть, я подброшу два сразу, — пообещал Барсонт. Но Ричард послал свою третью пулю по-прежнему мимо, и яйца, опять же, разбились о дорожную кладку. Тогда юный стрелок обратился к сакроягерю.

— Господин Мариола, в вашей ли власти увеличить мою концентрацию?

Франс посмотрел на Кордиса Фэстхорса, молча подавшего отрицательный жест, и отклонил просьбу Ричарда, с тем, подбодрив:

— Меткость должна обеспечиваться тренировками, а не заклятием. Ибо как я смогу вам помочь, будучи далеко? Но неопытность ваша знакома даже лучшим из нас, и однажды, вы превзойдёте себя так же легко, как и мы.

— Я не смог бы выразиться лучше! — воскликнул адъютант, сидя на своём вороном жеребце. — Не поддавайтесь волнению, господин Фэстхорс-младший, и вы преуспеете. Что будет то будет!

Ричард был тронут и понял, что после подобных речей он просто обязан поразить заключительную цель первой сессии. Чёрная грива его скакуна, зелёные склоны, предвечернее небо, тёмная сталь револьвера… и расписное яйцо, брызнувшее на мушке желтком в сопровождении громкого выстрела.

«Я это сделал!»

- - - - -

В отличие от своего ученика, Ласток Осби расстреливал бросаемые яйца одно за другим, не выпуская ни одной пули мимо. Последних трёх невылупившихся гусей Барсонт подбросил почти что в одночасье, и когда самое крайнее из яиц уже, казалось бы, пообещало разбиться о дорогу, молодой офицер угодил и в него, произведя выстрел в решающий миг около уха коня; его вороной разразился глубоким, обиженным ржанием и встал на дыбы, но Ласток, улыбаясь и довольно улюлюкая, быстро повиновал жеребца. И все, кроме Ричарда, покрыли адъютанта аплодисментами, в благодарность за устроенное им представление.

Так или иначе, по итогу каждой сессии, живописец умудрялся попасть хотя бы раз,

и принятый вызов был соблюдён.

Возобновив движение и спрятав револьверы, всадники вновь начали беседовать, каждый – о чём думал. Ласток рассказал, что его «Рокоток» (так звали жеребца) – орудие разведки, а не нападения, отсюда прилегающие стройность и лёгкость шагов. «Повести этого мальчика в атаку – значит израсходовать его потенциал на радость супостату, — говорил офицер Осби. — Затоместь, пока тяжеловесы уродуют врагов и добывают славу, мы следим за флангами и тылом, получаем от них сведенья и передаём приказы. В этом мы быстрее остальных».

— В мирное же время, надобно мне думать, вы, поди, заведуете почтой, — бросил живописец.

— Скорее обучаем новобранцев, — со вздохом молвил Ласток.

Дорога расширялась; продольные спуски становились пологими склонами, постепенно сливаясь с мощённым настилом в неразделимую равнину, а горизонт вырисовывал всадникам нечто, похожее на вертикально расположенную иглу исполинских размеров – Столб Беглецов. Именно под ним путешественники намеревались устроить стоянку на грядущую ночь, чтобы и вдоволь поесть, и отоспаться перед завтрашним днём, в надежде на то, что все необъяснимые злоключения с новым рассветом останутся в прошлом. Ах если бы так!

Давние друзья по оружию Кордис и Франс вновь повели лошадей впереди остальных, тогда как Барсонт и Ричард, вместе с Парселией и Ластоком, ехали верхом неровной шеренгой с небольшим расстоянием от обозничего, двигавшегося вслед со всеми примыкающими. Последние отблески дня затенялись вокруг всадников долгожданным наступлением вечера.