– А? Алё?

– Привет, говорю, ты как? Что делаешь?

– Ем картофанчик с грибочками.

– М-м, вкусно звучит!

– А то ж! Это Чапа мне наготовил.

– Кто?

– Чапыгин Илья, друг моего детства, а ныне задрот форекса, – Толя специально сказал так, потому что именно в это время Чапа вернулся на кухню. Услышав свою характеристику, он усмехнулся.

– Поня-ятно, – лениво протянула Лиза. Толя понял, что она позвонила просто так и скоро разговор заглохнет сам собой, и она скажет, что поедет к подруге в гости или что ложится спать. – Ну как там твой святой?

– Я его пока не нашёл. Но завтра пойду к нему. На приём.

– Ого. Прям как в налоговую.

– Ну, тут такие порядки, как я понял.

– Ла-адно, Толя, я так устала на работе.

– А что было?

Лиза пустилась в описание перипетий своей офисной жизни. Её рассказ занял минуты три, и Толя благополучно пропустил всё это мимо ушей. Благо, в его организме было уже достаточно джина, и тёплое озорное чувство веселья, наступающее даже если ты ничего не делаешь, поглотило его с головой. Ему начало казаться, что он качается на очень ласковых, заботливых волнах, а Лизин голос поёт ему песню о дальних берегах, к которым они поплывут, когда он наконец-то разбогатеет.

– Я так хочу, чтобы у тебя всё получилось, Толя, – мечтательно говорила Лиза. Только тут он понял, что она давно поменяла тему. – Чтобы ты стал тем, кто… Ну, таким же, как они.

– Как кто?

– Те, кто чего-то добился. В тебе это есть, я уверена. Я помню, когда мы только познакомились, ты говорил такие интересные вещи, в тебе было столько идей…

– А сейчас?

– Сейчас, мне кажется, ты загнался немного, но это ничего, это временно, ты справишься, и встанешь на ноги. К тому же тебе давно нужна новая работа или должность. Но это всё будет. Главное, не забудь девушку, которая тебя на это вдохновляла, ладно?

– Я тебя не забуду, ты ж понимаешь, котик. Ладно, тут Чапа уже зевает.

– Да, я тоже, – Лиза и впрямь зевнула в трубку, – иду спать. Целую тебя, милый.

– И я тебя.

Положив трубку, Толя выпил ещё.

– Да, ты, пожалуй, был прав, – сказал он, – все помешаны на бабках.

– А бабы особенно, – добавил Чапа.

– ***, у тебя голос такой, Чапа…

– Какой?

– Ну, не знаю, как объяснить. С детства – что бы ты ни сказал – звучит как правда. Вот как так?!

– Талант, харизма, – Чапа с самодовольной улыбкой запрокинул голову и долго ковырялся в бороде. Толя был почти уверен, что он выудит оттуда что-нибудь, но потом Чапа просто сложил руки на стол и сказал: – Бабы особенно помешаны. Ты даже не удивляйся.

– Но у неё это так звучит… ***, ей-богу, не звучит так, что всё только ради них, а по содержанию получается так… То есть что мы ни обсуждаем – она постоянно говорит, чтобы я разбогател и всё такое. У неё прям пунктик на этом.

– А у тебя нет?

– Ну, да…

– Разве ты не судишь людей по богатству, Толь?

– Эй, я об этом не говорил.

– Да я таких, как ты, каждый день вижу и читаю, на тех же форумах. Думаешь, не знаю? Абсолютно идентичные мысли. Когда ты сегодня сказал про «низших», я сразу понял всё.

– Не, я как бы понимаю, что деньги это средство… – начал было вилять Толя, которому совсем не хотелось, чтобы Чапа так легко разгадал его мировоззрение.

– Средство для чего? Мне просто интересно. Я тоже так считаю, но интересно, что ты скажешь?

– Средство вылезти из всего этого дерьма, – Толя начал придумывать на ходу. – Много у тебя денег – ты считай свободен. Можешь выкарабкаться на берег, отдышаться. Мало – ты бултыхаешься. И причем это не водичка. Это дерьмо.

– Молодец, Толя, впервые что-то умное сказал, пока тут сидишь.

– Да иди ты…

Они ещё выпили.

– Не, я серьёзно. В тебе что-то просыпается, когда выпьешь. Ты ещё не бухой? Нашёл Вадичку-то?

– Завтра пойду к нему, – отмахнулся Толя. Сейчас, пьяному, ему окончательно не верилось ни в святого, ни в бога. Почему-то он вдруг вспомнил, как то ли в седьмом, то ли в восьмом классе Чапа предал его: они оказались в новой компании, где по какой-то, не существенной сейчас, причине, все стали чмырить его, Толю, а Чапа, словно проглотив свой харизматичный язык и упрятав кулаки-кувалды в карманы, ничего не сделал, чтобы остановить их. А потом он даже стал подыгрывать их шуткам!.. Толя лишь сейчас понял, что помнит обиду за тот день до сих пор.

Он потемнел от тоски, многократно усиленной алкоголем, и глубоко погрузился в мысль, которая была слишком сложной для него теперешнего, однако он не мог от неё отделаться: «Людям не нужен никакой дьявол, чтобы творить зло – они прекрасно обходятся своими силами. Только дай им самый пустяшный повод – и они сделают какую-нибудь гадость, устроят подлянку, обидят слабого…»

– О чём задумался? – спросил его Чапа.

– О том, что ничего этого нет, Чап. Никого не будет потом.

Оба почему-то косо глянули на фотографию Чапиных родителей. Теперь и Илья помрачнел, и они снова запили молча. Потом паузу нарушил первым уже Толя:

– У шефа сынок умирает, оказывается. Вот и послал меня за святым. И я тут целый день по говну хожу, а он там, в Австрии, свои холёные ручки маникюрит.

– Чего это ты завёлся?

– В смысле? Ничё я не… Просто бесит, ***! Мы тут в этом во всём, а они там!..

– Стоп, стоп, так не пойдёт. Вот теперь ты уже перебухнул – говнецо из тебя полезло. Давай-ка пройдёмся, подышим.

Они вышли. Даже несмотря на то, что ещё была ранняя весна и никаких следов пробуждения природы не наблюдалось, аллея была уютной и безопасной. Она начиналась во дворах, где Толя с Чапой выросли, и обрывалась у берега реки, заканчиваясь ничем: сухой кустарник, горы мусора, разваленные мостки, уходящие в воду… Добредя до этого места, где было слышно, как булькает не покрывшаяся льдом вода, ребята остановились. Чапа предложил покурить, но Толя не хотел. Они просто слушали реку и тишину, почти как в детстве, и Толя думал, почему же его друг когда-то всё испортил.

Вдруг он вспомнил, что бог, если бы он был, хотел бы, чтобы Толя простил Чапу. Он стал представлять себе это прощение, и действительно – издалека, если вообразить себе такую ситуацию и посмотреть на неё со стороны, – прощение имело свою прелесть. Если бы он простил, то маленькая часть чёрного налёта, которым было покрыто его сердце, сошла бы, и он сделал бы один вдох более свободным, чем предыдущий… Но правда в том, что нет никакого налёта, и нет никакого смысла прощать или не прощать. Раз друг всё забыл и сам не спешит попросить прощения, то этот случай будет жить только мерцающим светляком в Толиной памяти, и, наверное, так ему и суждено рано или поздно умереть в ней.

– Оказывается, кончился и ветер, и снег, – сказал Толя, чтобы отделаться от мрачных воспоминаний.

– Ну, так ночь же.

– А сколько щас?

– Десять пятнадцать.

– Ерундовое время.

Они прошли аллею в другом направлении, не заходя в Чапин дом, и вышли во двор. Прямо в песочнице на бывшей детской площадке группа ребят разожгла костёр и стояла вокруг него с кучей бутылок и закуски. Толе показалось, что он видит знакомую фигуру. Ему очень захотелось нащупать в памяти человека – имя уже словно плясало на языке, но всё никак не собиралось воедино из кучи танцующих букв. Он впервые пожалел, что они не взяли с собой выпивки, потому что казалось, если добавить хотя бы каплю допинга, имя найдётся. Но поскольку идти домой он не хотел, Толя шагнул в сторону фигуры.

С каждым шагом он узнавал её всё отчётливее. Можно было уже не идти, но к имени добавились запахи, звуки, ощущения из прошлого, и он уже как рыба на крючке – плёлся вперёд, утянутый мощным желанием вспомнить детство. Там было много дерьма, но над всем этим не довлели деньги. Кажется, тогда был другой ответ на сложные вопросы, и если туда вернуться, то…

Нина обернулась и посмотрела на него насмешливым взглядом. Постепенно и она вспомнила, и усмешка сменилась изумлением. Она даже приоткрыла рот и забыла о сигарете. Толя остановился. Тем временем Чапа пошёл с кем-то поздороваться. Потом кто-то подбросил в костёр доску, и пламя полыхнуло с новой силой, обрызгав Нинину левую половину лица оранжевым пятном. Вторая половина лица, напротив, потемнела, даже зрачок исчез, и Толе казалось, что он смотрит на половинку Нины, в то время как вторая исчезла в ночи. Потом жар коснулся и его лица, заставив попятиться. Тогда сводная сестра шагнула к нему навстречу.