– Ну, привет, – они, не сговариваясь, отдалились от толпы. Нина носила облегающую черную кожанку и узкие джинсы – всё подчёркивало её почти болезненную худобу. У неё были средней длины волосы, собранные в хвост, и яркая красная помада. Кажется, она ещё больше похудела и выросла.

– Привет, Толь, какими судьбами?

Он вкратце рассказал, зачем приехал.

– А, да, я чё-то такое слышала, – Нина стала курить, делая редкие глубокие затяжки.

– Не интересовалась, что там на самом деле?

– Да нет, конечно, зачем?

– Ну да… Я завтра пойду к нему. Выясню, – Толя вдруг с ужасом понял, что находит сестру очень красивой, хотя в детстве, всё то время, что они жили бок-о-бок, пока в восемнадцать Нина не сбежала из дома, считал её похожей на кобылу.

– Могу тебе рассказать, – добавил он.

– Да? Ну, давай.

– А где ты щас живёшь?

– Да там, ближе к центру… – она махнула рукой в сторону холма. – Точнее то там, то здесь, короче. Без пээм.

– Как?

– Без постоянного места, – Нина засмеялась. – Понимаешь, кому Москва, а кому Говнодельск. Тут особо квартир нормальных нет. Приходится жить, как получится.

– А-а, ну я это… Тоже живу в обычной квартире. С мамой и папой…

– В обычной квартире, – саркастически сказала Нина. – Боже ты мой, посмотрите, какой бедный москвич. Живёт в обычной квартире с мамой и папой. Ты прямо собирательный образ современного мужчины до двадцати пяти. Надеюсь, день рождения уже не в Макдональдсе справляешь?

– Не…

– А где?

– Ну, крайний раз в парке справлял.

– Ясно. А я набухалась, накурилась и заснула, прикинь?! – Нина расхохоталась. – Просто в дровища была, уже к полудню. Мне Танька такая: «Нина, хэппи бёздэй!», а я ей – «Мне п*****!» – я приехала и просто кончилась. Всё, можешь выключать свет, мне по***, я не встану! Так и не встала до двенадцати. Эти алкарики всё выпили без меня и даже свечку задули, прикинь? – она опять засмеялась.

– Да уж.

– Самый мой угашенный день рождения был, конечно, в семнадцать. Я была просто в гов-но-стан, Толик! Я была в такое… – она вытаращила глаза и стала водить руками из стороны в сторону, будто показывая, что не хватает слов, чтобы описать то состояние. – Ты просто не представляешь. А потом позвонил папа, и я такая, – Нина заговорила писклявым голоском: – Да, папуля, привет! А? Не, я с девочками тортик ем. Тортик, Толя!!

– Да-да, я помню тот день.

– То-ортик! А-ха-ха, ***! Знал бы он, сколько во мне уже плескалось тогда… А-а-а! – она схватилась за голову, потом, немного отдышавшись, перестав смеяться, спросила: – Так и чё там ваша квартира? Просторная?

– Не, так. Двушка.

– Ну, норм, норм… – затушив сигарету, Нина обернулась. Кт-то её звал. Она махнула рукой: – Отстань! Ко мне брателло приехал. Десять лет не виделись. Десять же, да? Сколько тебе тогда было? Пятнадцать?

– Четырнадцать.

– А-а, точняк.

– А сейчас двадцать три. Так что, получается, девять лет.

Цифра прозвучала внушительно, и оба на некоторое время замолчали, словно обдумывая её. Потом Нина предложила выпить и познакомиться. Толя пожал несколько рук и выпил какую-то горькую дрянь. Ни одного имени он не запомнил, и всё время смотрел только на Нину. В темноте её тело и лицо открывались ему как бы частями: там, куда падал свет, он видел то изгибы шеи, то смеющиеся карие глаза, то сальные, но вкусно пахнущие волосы, то коленку, то локоть, то задницу… Его пугало и заводило одновременно, что плохо знакомый внутренний голос, просыпавшийся довольно редко, твердил весь вечер: «Она тебе не настоящая сестра». Что он имеет в виду? Сильно за полночь они с Чапой поняли, что пора идти спать.

– Я тебе завтра позвоню, – сказал Толя, облокотившись на Нинино плечо. Все два часа они постоянно разговаривали, Нина задавала много вопросов, обходя, пожалуй, главный, но он понимал, что она ждёт более удобной обстановки, чтобы разузнать про папу, а может, действительно не хочет ничего о нём знать. Оказывается, Нина обладала задорным, хоть и грубым чувством юмора и сильно выделялась в толпе провинциальных алкашей.

– Звони! Обязательно звони, Толик. Устрою тебе экскурсон по нашим заведениям и улицам. Ты ж поди не знал тут ни*** – учился слишком много. Ничо, тётя Нина тебе всё покажет и расскажет. Давай, жду!

Глава пятая

«Чего ты хочешь больше всего на свете?». «Стать богатым, богатым, богатым!»… «Деньги, деньги, деньги…» – Толя проваливался в это короткое, безжизненное, обволакивающее слово. Сон был не крепким, тревожным, он то и дело вскакивал и не мог вспомнить, где находится. Лишь заслышав Чапин храп, вспоминал и успокаивался, реальность придавливала его, и он торопился обратно в сон, где голос спрашивал одно и то же, а Толя жадно, с остервенением кричал: «Стать богатым!» На утро это уже не казалось таким важным. Он проснулся с тяжёлым похмельем – голова раскалывалась, от противного привкуса во рту мутило.

– Ты как? – бодро спросил Чапа, восседавший за своими тремя компьютерами.

– Во рту как будто кошки насрали, а так норм.

– Поздно ты.

– Поздно? – Толя глянул на часы. – Ох, ты ж ***!

Схватив из холодильника питьевой йогурт, он рванул на улицу. На дворе была липкая серая погода, моросил дождь. Толя проспал почти на два часа – было уже девять двадцать. Он пытался бежать, но вчерашнее веселье дало о себе знать, виски схватило тугим обручем, и он остановился, чтобы боль немного прошла. Потом, придя в себя, пошёл быстрым шагом, но уже не бежал.

Путь снова показался ему бесконечно долгим – улица Удальцова пролегала, считай, на противоположном конце городка, но был короткий маршрут, по которому Толя последовал и весь оказался вымазан в грязи. Тем не менее, через сорок пять минут он был на месте.

Седьмой дом был покосившейся от времени избушкой, но уже издали было заметно большое оживление вокруг: несколько машин, в том числе с московскими номерами, и пара десятков слоняющихся вокруг людей. Толя не особо разглядывал собравшихся и сразу пошёл в дом. Показалось, что кто-то окликнул его, но он не обернулся.

Изба пахнула старушечьим теплом. В домах стариков понамешаны запахи собачьей шерсти, какой-то вечно готовящейся стряпни, засушенных грибов и ягод, но поверх всего остального стоит дух увядания, непереводимый, перебивающий прочее: ветхие доски, прогнившие обои, истлевшие книги…

Впрочем, дальше сеней он не продвинулся. Вдоль обеих стен на низких лавках и стульчиках сидело десятка два человек. Было плохо видно лица, поскольку царил полумрак: ни окон, ни ламп, и свет исходил лишь из входной двери, которую Толю попросили закрыть.

– А кто э-э, последний к святому? – спросил Толя. На него обратилось несколько недоумённых взглядов.

– А вы записывались? – спросил кто-то. – Запись была в семь утра. Надо было прийти и подать свою записку.

– А… Не, я не… но мне очень надо.

– Всем очень надо, – буркнул какой-то дородный мужчина лет тридцати пяти на вид. – Я вот в выходной единственный из Питера приехал и ничего, и не опоздал.

– Да вы не волнуйтесь, – пролепетала какая-то старушка, – садитесь, вот вам хлебушек, – она сунула ему какую-то булку. – А вот вам листочек. Запишите свои данные, я потом заберу и отнесу Вадичке.

– Окей.

Толя включил подсветку на телефоне и посмотрел на листок. Оказывается, это была своего рода анкета: имя, отчество, фамилия, место и дата рождения, прописка, место работы, отношение к воинской службе и даже информация о ближайших родственниках. «Вот это да», – подумал Толя. Он сел рядом с дородистым питерским мужчиной, которому явно было очень тесно на узкой лавочке, и Толино появление его совсем не обрадовало.

– Извините, – шёпотом обратился к нему Толя. – А это хоть бесплатно? А то такая прям анкета…

– Что?! Чего ты там шепчешь, не слышу! – громко ответил мужчина, вытирая вспотевшее лицо платком.

– Он спрашивает, бесплатно ли Вадичка принимает, – сказал кто-то из темноты и сам же ответил: – Конечно, бесплатно! Он же Божий человек. Но иметь гостинец надо бы! Я считаю, если ты приехал к святому, и он на тебя время тратит и молитвы Богу возносит, то уж надо и совесть иметь. Что мне эти, а? – спросил голос, будто обращаясь к кому-то. – Да это такая мелочь! Да за то чтобы святой человек на тебя глазом своим взглянул – никакой цены не жалко, а что ж я их, что ли, пожалею.