Профессор Зечевич приходил аккуратно в течение всей прошлой недели, до своих занятий в университете. Мы дышали, выполняли артикуляционные упражнения, периодически обмениваясь парой слов. Его голос стал немного лучше, доктор Пенджер был недоволен, потому что терапия кроме ингаляций и дыхательных упражнений подразумевала и покой, а профессор продолжал читать лекции. В среду вечером он совершил серьезный проступок. На праздновании годовщины выпуска, как он на следующий день мне признался, после двух бутылок вина он пел со старыми приятелями, м-да, пел, если это можно назвать пением. Все равно, он не стал мне из-за этого менее симпатичен, если это можно назвать симпатией, а не каким-то другим словом, не смею даже подумать каким; впрочем, я уже отвыкла от такого рода мыслей и от того, что кто-то смотрит на меня как на женщину. Может быть, это мне только кажется, что именно он так смотрит, может быть, я это себе придумываю. Все равно, я начала четко различать дни и перед выходом на работу дольше задерживаться перед зеркалом, и я точно знаю, что он сказал мне во вторник, а что в среду. В четверг у нас был такой разговор:

— Доброе утро, дышите?

— Доброе утро. Иногда вспоминаю. В самых необычных ситуациях: в лифте, в автобусе или когда мне кто-то что-то говорит, — и люди на меня немного странно смотрят. Дуюсь и пыхчу, как господин Фока.

— ?! Это кто?

— Ах, да. Я забыл, что вы младше меня. Это герой одной телевизионной пьесы из времен, когда я был еще подростком, Цицо Перович играл господина Фоку, вы не можете его помнить. Какой это был актер, если б вы знали. Играл он главным образом чудаков.

— A-а, понятно. Однако, мне кажется, что сегодня ваш голос не в лучшей форме.

— Куда там! Сорван начисто. Не знаю, выдержу ли я сегодня, днем у меня пара, а вечером выступление на презентации книги стихов моего коллеги Сувайджича.

— Что ж вы мало заботитесь о голосе. Доктор Ненад сказал вам, что нужно делать. Кроме того, видите, какая погода, воздух влажный, насыщен выхлопными газами, это опасно для горла. Дышите носом. Если дышать ртом, состояние только усугубится, постоянно меняющиеся влажность и температура наименее благоприятны для связок.

— Ради бога, Алиса, я все это знаю. А вот что я должен был делать на праздновании годовщины выпуска, так это молчать. Моя бывшая жена всегда мне выговаривала за то, что в обществе я остаюсь замкнутым. Расслабься, человече, говорила она мне, ты только в эти книжные дебри и погружаешься, как будто судьба человечества зависит от трохея и силлаботоники, выйди ненадолго в мир. И вот, я вышел, увиделся с людьми, правда, немножко и выпили, моя мера — бутылка, но случилась и вторая, потом мы запели, знаете, когда-то я пел в хоре, у меня баритон, в культурно-художественном обществе «Мика Митрович-Ярац».

Я прослушала то, что должна была прослушать. Я слышала, как он говорит, и думала о том, сколько времени прошло с тех пор, когда я в последний раз спала с мужчиной, — целая вечность. В Эдмонтоне на специализации со мной был один симпатичный поляк, Павел, хм, польская версия моей юношеской связи, немного старше меня, он ухаживал за мной, скорее так, чтобы вместе скоротать время, чем серьезно. Через два месяца после того, как вы покинули дом, все что угодно начнет бродить в вашей голове; жители севера раздражали меня этой своей заученной, стерильной осмотрительностью; нет, конечно, тому, что во всем чувствовался порядок, следовало бы поучиться, но не их выдрессированной любезности, которая всему придает облик сердечности, но на самом деле холодна, как пот покойника.

И так мы с Павлом заприметили друг друга, как родственные славянские души, мы постоянно над чем-то посмеивались, обменивались немного фривольными взглядами и полунамеками, так что остальные из группы, включая преподавателей, которые на самом деле не различали Краков и Белград — все это одно и то же, недоразвитая часть Европы, — начали воспринимать нас как нарушителей заведенного общественного уклада. Но нам обоим именно это нравилось, то, что мы владели тем языковым шифром, тем совершенным изъяном, который ни один духовный логопед не в состоянии исправить, и мы продолжали их раздражать, хотя, если подумать, между нами не было ничего, кроме той нежной, растекающейся телесной близости, многократно.

Это действительно так, истинная правда, лучшим подтверждением чему стало то, что по окончании специализации и возвращении домой мы друг с другом больше не связывались, да и зачем. Пусть так и останется, навсегда, легким освобождающим флиртом, скоротечным псевдолюбовным эпизодом без травматических последствий, прекрасным именно тем, что был сыгран в недозволенном месте. У меня больше нет никаких иллюзий, необходимость с кем-то делить постель затонула где-то глубоко во мне, пребывая у невозмутимости и смирении, не знаю, может, ждет кого-то, чтобы пробудиться, понятия не имею, только иногда меня охватывает трепет, стоит подумать об объятиях, о тех волшебных объятиях, уже после всего, когда душа разливается и мир становится безграничным, и когда ты и свой и ничей, когда у тебя больше нет жесткого эго, и ты ощущаешь себя как бы блаженно расслабленным и всецелосогретым, всецелообессиленным. Да, объятия — это единственное, чего мне недостает.

В пятницу он забежал ко мне в кабинет, он спешил, он сказал мне, что в эти выходные должен был посетить обездвиженного отца в доме для престарелых в Делиблате, а бывшая супруга попросила его в субботу сводить дочку пообедать, потому что сама поедет к матери помочь все приготовить к празднованию дня святого их семьи, и теперь у него никак не получается все согласовать и все организовать. У него не было времени ни для дыхания, ни для артикуляционных упражнений, он пришел только, чтобы показаться. После этих слов он стал мне еще ближе. Доктор Ненад Пенджер констатировал, что терапия результатов не дала и что ее следует повторить, но надвигаются праздники, рабочими были только следующий понедельник и вторник, а дальше — до следующего воскресенья. Он не знал, что делать. Его голос стал горловым и немного надтреснутым, работы здесь было не для одного, а для двух докторов и для меня.

Пару минут я молчала, у меня не было сил что-либо предложить ему, просто я не могла перешагнуть через себя, со мной такого никогда не случалось, и теперь я была в миллиметре от этого, и в тот момент, когда я действительно хотела сказать ему, что не нужно так просто от меня отказываться, он, к счастью, и тоже в какой-то нерешительности, сказал, что все равно хотел бы снова увидеться со мной, в кабинете или за его пределами. Я облегченно вздохнула, про себя, едва ощутимо. Прошлой ночью, слушая, как моя мама, в соседней комнате, во сне пускается в разговор с кем-то неизвестным, понятия не имею, кто это, я никак не могла заснуть, поскольку не могла себе простить того, что держалась так отчужденно, что не ответила ему, а ведь он, я это видела, ждал моего ответа. Да-да, очевидно я все знала, но ничего не понимала. Ха, это профессор в самом деле хорошо сказал, это относилось и ко мне. Я только пожала плечами:

— Когда вам будет угодно, — сказала я ему, — сами видите, что вам необходимо дополнительное лечение. Я работаю и в понедельник, и во вторник, коллеги перенесли часы приема или взяли дни в счет отпуска, а у меня столько дел, что это было бы излишним, — лгала я. Нигде мне не было так скучно, как дома, больше всего на свете я ненавижу, да, именно так, ненавижу эту невыносимую глухоту праздничных дней, когда город пустеет, а наша новобелградская многоэтажка тонет в безвестности, ложится на десять тысяч метров глубоко на дно бывшего моря. Само слово говорит за себя: праздник, праздный день, в этот день человек ничего не может с собой поделать, это меня выбивает из колеи, я люблю, чтобы часы были заполнены, люблю работать, чтобы не наложить на себя руки, чтобы не думать о страхе, не думать о себе.

— Хорошо, — обронил он неуверенно, надтреснутым голосом, — я постараюсь прийти в понедельник, хотя мне это неудобно: слишком много неотложных дел, в самом деле всё так некстати. Если не успею, значит это знак, что я не смог все организовать, приезжает моя сестра из-за границы, везет с собой оборудование и лекарства для отца, я должен снова ехать в Делиблато, отвезти все это. Может, у меня получится во вторник, но в городе это уже будет сумасшедшее время. Ехать придется по пробкам, потеряю полдня.