— Теперь… моя? — медленно спрашивает и его руки так же останавливаются в паре сантиметров от ее тела, ожидая ответа.

— Теперь… да, — медленно соглашается Оля и вокруг сжимается самый крепкий на свете, самый жаркий и ласковый капкан.

Через несколько секунд перед ней другой человек, она наблюдала, как он менялся. Как сужались, зажигаясь, глаза, как трепетали ноздри, а губы раздвигались в странной ухмылке, больше похожей на гримасу боли. Она знает, ее лицо изменилось так же, отражаясь в его, как в зеркале.

«Он еще и таким бывает!», — успевает подумать Оля перед тем, как он ее целует. Этот поцелуй, слишком глубокий чтобы быть приятным и оттого безумно приятный, предлагает ей больше не таиться и поделиться своими желаниями. Предлагает больше не сдерживаться. Щедрое предложение! Хотя нет, не щедрое, это предложение р-а-в-н-ы-х. И она больше не сдерживается, когда с довольным урчанием отвечает своим поцелуем, медленно и сильно кусая его губы, потому что знает, что он не испугается. Не сдерживается, когда изо всех сил вцепившись в него руками, выпускает когти, потому что знает, что он прекрасно с ней справится.

Надо признать, они отлично поладили.

— Оставь ты этого славного мишку ему подобным, — говорила мама. — Однажды ты, как и я, встретишь на дороге крупного зверя и не сможешь пройти мимо. Не спорь, не сможешь! И так же будешь думать будто… это ты его приручаешь, а не наоборот. Так может никогда и не узнаешь, кто кого…