- А ты?
- А я чего? Нет, говорю, господин нарк, не имел ты мою мать, ошибаешься. Тогда бы ты был моим папой, который умер от цирроза в звании майора. Вот так вот. А на той неделе на допрос ходил на зону. Ну, там по делу моему одному надо было. А этот черт, которого допрашивал, он спидозник. Кукушка совсем отъехала у чувака. И я пишу, вдруг он хоп! – и перестал говорить. Смотрю – он глядит на меня и скалится. А ты, говорит, симпотный мальчишка. Давай-ка я тебя укушу. Будем умирать вместе, как рабочий и колхозница.
- А ты? Страшно?
- Конечно, страшно. А только сам понимаешь: струсишь – и правда укусит. Усмехнулся, говорю, ну, пошутили и будет. Так вроде и отошел. А еще, майор вызывает из собственной безопасности, там, короче, на обыске в одной хазе взяли пять кило ханки. И в протоколе стоит пять кило, а фактически вышло четыре. В контору привезли, стали смотреть – нету! Исчезла ханка.
- А как так вышло?
- А хер его знает. Ну и майор говорит: я, мол, знаю, что не ты помыл ханку. Но зато я знаю стопудово, что тебе известен преступник! Ты ведь, товарищ старший лейтенант, прекрасно знаешь этого обортня в погонах. Скажи, будет тебе бочка варенья и корзина печенья, а то на тебя дело заведу. А нас там четверо было: я, Леха-капитан, и два летехи. А я-то ведь знаю, что это Леха-капитан спер, а протокол вел там Денис, рыжий черт, Леха не успел ничего переделать.
- Ну, и ты чего?
- Чего. Не знаю, говорю, товарищ майор, о чем вы говорите. Лехе-то чего страдать. У него двое детей, а зарплата только на пятьсот рублей больше чем у меня. Да еще новый начальник придумал по вторникам строевую подготовку. Маршируем, песню поем «Распрягайте, хлопцы, коней». Не в шесть нужно вставать, а в пять. И так по учебной тревоге вставали в три ночи, а тут еще и строевая. А еще захват был в на прошлой неделе, Саньке, может, помнишь его, он на Новый год у меня еще на гитаре играл, бошку топором отрубили. Устал я, Игореха. Устал. Надоело все. И денег еще нет, обещали сложность-напряженность повысить, да так и наврали. Всех одноклассников своих почти пересажал, кто сам не подох – все скололись!
- Санька, ну, увольняйся тогда, иди на нормальную работу! Рисуй, сколько хочешь – кто запрещает-то! Или садовником иди, или на шоколадную фабрику конфеты дегустировать.
- Не знаю. Не люблю я конфеты. Зубы от них болят.
- Закусывай, закусывай.
- Эх, Игорь-Игорь, всегда ты везучим был. И жена у тебя такая красавица, и сын вон родился, и работа у тебя, блин, интересная, и бабло огребаешь лопатой… И квартира у тебя есть, а я в этой дыре прозябаю… Я не то, чтобы это, Игорях, я тебе по-хорошему завидую, по-светлому.
- Ну чего ты говоришь, Санька! Мы с тобой же вместе учились! Оценки одинаковые были. Я же тебя не заставлял в ментовку идти работать! Мне ведь тоже предлагали, но я-то отказался. А тебе тоже предлагали на завод идти, но ты отказался. Ну что, ты не знал, что в ментовке не платят ни хрена?
- Знал.
- Знал, что там говно будет?
- Знал. Да Игорюха, знаю я все. Знаю – сам все это я выбрал. И ты сам все выбрал. Непонятно только, почему так получается – что все у меня через жопу кувырком. Я ведь вроде правильно все делаю. Поменьше, поменьше – до рубчика лей, до затемнения. И должно быть как, я – старший лейтенант уголовного розыска, людей, блин, защищаю, ранен был два раза. И что? Толку что? Народ нас, ментов, ненавидит. Государство нас ненавидит…
- А поче…
- Не, не перебивай! Ненавидит – если бы оно к нам относилось, как мы того заслуживаем, мы бы ой не так жили!
- Зря ты так, Саша. Государство всех ненавидит. И пенсионеров, и бюджетников, и нас, сельхозников. Все в дерьме живут. Все подвиг совершают. Неоплаченный.
- Сельхозники на ножи воровские не ходят. С человеческими отбросами не беседуют сутками. В кабинетах тюремных не ночуют.
- Задрал ты уже, Саша! Зато сельхозники чеченов из тюрьмы в школы не пропускают. Сельхозники с винтарями своими стоят потом возле школ, на ментов любуются!
- Игорь, ну зачем ты по больному режешь? Я, что ли, чеченов пропустил? Что, мои друзья в Чечне не воевали? Что, их в гробах не приносили оттуда? А ты видел эти гробы, а? А я видел, запаянные, как банки консервные. Тяжеленные.
- Это работа ваша! Ты знал куда шел. А дети в школу шли! И детские гробы намного легче ваших весят.
- Ладно, что мы это… Все я понимаю, Игорек. Все всё понимают. Давай выпьем лучше.
- Ой…Плесни мне сочку еще. Саша, мне ведь жалко тебя. Пропадешь ты здесь. Бросай свою ментовку нахрен, бросай! Это ладно, когда дед мой там служил, светлый образ дяди Степы, Анискина и Знаменского все вершил. Офицер милиции тогда королем был! А сейчас – ну все же понимают, кто виноват, почему чечены вместо тюрьмы на лихом коне оказались. И почему таджики средь бела дня наркотой торгуют. Взятку сунул – и все в порядке.
- Да сейчас не только в милиции все с головы на ноги встало. А голова-то совсем сгнила! Знает начальство и где Басаев, и где Масхадов прячутся. Чечня-то не такая большая. Знает, что школу захватят, знает, что метро взорвут. Все знает! Только команда поступила: пусть так будет! Сейчас, погоди.
- Ну вот, что тебе звонят посередь ночи? Ведь наверняка не любовница, а? По работе поди опять, какой-нибудь мудак. Да? Ну, что язык проглотил, на-ка, садани стакан. А то опять вижу, расстройчивость на тебя нахлынула. Во, правильно. Я чего говорю, то – ведь никто об этом не знает. Все-то думают – вы виноваты.
- Как же! Саша Голованов виноват! А про Президента все позабыли! Ты посмотри – все газеты, во всех газетах – дети в крови все! Начиная от «Правды» и кончая «Секс и Криминал»! Везде голенькие дети в крови! И на соседней странице – какой-нибудь «Наркоман изнасиловал столетнюю мать» или «Сибирская почтальонша спит с доберманом». Для кого это, а? Для родителей? Родителей порадовать, блядь? Или это для тысяч некрофилов, которые высунули свои слюнявые языки и трут свои вонючие яйца? А самый главный некрофил – это наш Президент!
- Ну вот, понесло. Саша, давай тему закроем.
- А чего! Чего бояться-то? Ждать пока всех перетрахают, взорвут и перережут? Знаешь, Игорь, вот немного еще ждать осталось. Ствол у меня в конторе в сейфе, ладно, здесь топор мясницкий есть. Выйдем на улицы, будем жечь костры. На фонарные столбы набросим петли и начнется! И не через год, не через месяц, а скоро! Завтра!
- Саша, Саша! Уймись, сядь. Кого ты вешать-то будешь?
- Не я, Игорь. Народ будет. А народ у нас на самом деле не пьющий и не дурак. Это так про него в телевизоре говорят. Народ сразу поймет кого – в петлю, а кого – на плаху.
- Ой, Саша, не надо.
- Чего не надо? Все пойдут! Напротив меня живет Саша тоже, клоуном работает за копейки, подрабатывает в кабаках, чеченских деток смешит. Пойдет. Слева – Серега, дворником пашет на трех работах, всю семью кормит – побежит! Справа живет Ромка – слесарюга на шиномонтажке азерской – с монтировкой поскачет! А я – первым пойду. Первым, Игорь!
- Саня, пить с тобой, блин – только праздник портить! Вредит тебе холостая жизнь – крышу всю срывает! Вот Катюха прие…
- Нету у меня праздника! Не приедет Катенька моя никогда! Метро вчера взорвали, слышал? Только что сказали: по клочкам кожи опознали – анализ ДНК делали! Ничего от нее не осталось, только вот, глянь! Смотри – часики остались только! Тик-так – идут еще, слышишь? Мало еще ждать осталось!
МАЛ И МЕДВЕДЬ
РУССКАЯ НАРОДНАЯ СКАЗКА В ОБРАБОТКЕ РОМАНА ВОЛКОВА
Когда-то, давным-давно, когда золотое яйцо мира было еще совсем юным, жили в наших лесах два брата.
Старший был высок ростом, не особо красив на лицо, покрытый мягкой бурой шерстью. Он и одежу не носил из-за этого – волоса спасали. Был он, не то что глупый, а скорее тугоумный. Даже не особенно говорил, скорее ревел (уж больно глотка у него была здоровая). Если чего надо, он и жестами мог объяснить, кому надо – все его понимали. Но силой его уж точно Боги не обидели: мог на бегу лося догнать, прыгнуть со всего скоку ему на хребтину и задавить в лапищах. Бортничать он тоже любил, за то даже ему имечко дали – Медведь, чуял он, где пчелы дупло облюбовали, куда лезть, а куда лучше и не соваться. Иногда он даже рыбарил. Долго сидел у воды, спокойно и внимательно вглядываясь в темную воду, и вдруг – щух! – и не углядишь огненосного рывка! – и вылетала наземь или на лед рыбина с растерянным рылом. Еще по весне, на березень, в роще выберет березушку посочней, поклонится, извинится, чиркнет когтем по стволу и пьет, целует-обнимает. А потом обязательно глиной замажет – чтоб не кровоточила.
