<p>
Для тебя это так!</p>
<p>
Ты хочешь, чтобы это не оставило на мне шрамов? Я ношу это на себе, и я также претендую на это, это принадлежит мне наравне со всем остальным. Мы говорим об этом, потому что это касается Моро, но что вы думаете, другим тоже было тяжело снимать на улице Фани. Для меня это было хуже, потому что я знал Моро, я провел пятьдесят пять дней взаперти с ним..... Агенты конвоя никогда не видели их лиц. Говорят, что можно вынести смерть безликого врага, кто знает, правда ли это.</p>
<p>
Даже если это правда, это неправильно.</p>
<p>
Это была война. Если бы это было возможно, если бы была открыта хоть одна щель, мы бы пощадили Моро. Я в мире с этим человеком.</p>
<p>
А вы смирились со всем этим?</p>
<p>
У меня нет сожалений, я не забываю. Я не забываю, что многие товарищи тоже погибли. То, что я вышел живым, — это случайность, я поставил свою смерть на счет, подобный тому, который мы давали другим. Я ни на кого не возлагал ответственности, которую не взял на себя. Может быть, это звучит не так много, но это помогает в истории, когда счета у всех в минусе.</p>
<p>
Вы остались с ним наедине в то утро?</p>
<p>
Там были товарищи, которые его охраняли.</p>
<p>
Это произошло в гараже?</p>
<p>
Да.</p>
<p>
Девять выстрелов с глушителем, два без... А если бы кто-то вошел?</p>
<p>
Мы были в гараже машины Лауретты. Было темно. Моро был в машине. Мы проверили, что никто не спускается по лестнице. Выстрелы были произведены из двух пистолетов, все с глушителями.</p>
<p>
В предложении написано, что два — без глушителей.</p>
<p>
Все девять с глушителями. Вы снова открываете ужасную рану, Карла.</p>
<p>
Каким маршрутом вы добрались до Виа Каэтани?</p>
<p>
По Маглиане. Товарищи проверили, что маршрут и место, где мы хотим припарковать «Рено», свободны. Может быть, это я за рулем красного «Рено», я не уверен, в моей памяти операция закончилась в гараже. Бремя лежит на мне, Иф.</p>
<p>
Вы не против поговорить об этом?</p>
<p>
</p>
<p>
Видите ли, я могу делать это более объективно, чем другие. Я думаю, это потому, что я ничего не ищу. Я уже отсидел тринадцать лет в тюрьме, я считаю, что амнистия должна освободить всех товарищей в тюрьме или за границей. Но если ее не будет, я сделаю все остальное. Есть кое-что похуже, чем сидеть в тюрьме.</p>
<p>
Что хуже?</p>
<p>
Потерять свою идентичность, отрицать то, чем был, бороться за то, чтобы казаться не тем, кем был.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
Глава шестая. Похищение Моро: никогда мы не были так сильны, никогда не были так слабы
<p>
</p>
<p>
В 1978 году похищение и убийство Моро стало поворотным моментом не только в стране, но и в вашей стоне. Давайте попробуем определить его. Не заметили ли вы, прежде всего, некоторые ошибки в прогнозах: одна — о возможности переговоров, другая — о PCI?</p>
<p>
Слово «переговоры» заставляет меня содрогнуться. Оно стало синонимом «уступки», оно предвосхищает торжественное «non possumus», оно закрывает любую возможность рассуждения. Мы — я повторяю — не хотели и не вели переговоров о каком-либо институциональном признании. Как мы могли просить лицензию на легитимность у государства, с которым мы боролись? Это никогда не было вопросом.</p>
<p>
Давайте не будем играть словами. По вашим словам, чтобы спасти Моро, достаточно было, чтобы кто-то «из государства» признал: да, в Италии есть политические заключенные, значит, есть политический субъект, с которым мы должны говорить. Разве это не «признание»?</p>
<p>
Это было бы признанием положения дел, не более того, и признанием того, «как выйти из него» другим путем, кроме войны. С того момента, как они сказали бы, особенно коммунистическая сторона: «Давайте остановимся, давайте рассуждать», это была бы другая история.</p>
<p>
Вы настаиваете: «особенно с коммунистической стороны». Но как мы могли подумать о вашем снисхождении к вооруженной группе, когда с вооруженной борьбой она покончила в 1945 году и собиралась предложить себя в правительственной зоне?</p>
<p>
Мы этого не ожидали, но то, что у нее будут серьезные внутренние проблемы, — да. Было великое рабочее движение, совсем не интегрированное, и в нем была эта великая коммунистическая партия. История БР — это история внутри этой истории. PCI казалась великой демократической силой, не революционной, но по-своему, в противоположность нам, нацеленной на преобразования. В 1978 году мы писали, что она стала органичной частью процесса переквалификации системы... но на самом деле мы в это не верили. Мы знали товарищей из PCI, как они живут по этой линии, какие иллюзии они питают. И они знали нас. Они знали нас и не осуждали, а разговаривали с нами. Может быть, они не соглашались, говорили нам разное, но они были товарищами, они не были государством и никогда им не будут... Эта база не могла не обуславливать руководство.</p>
<p>
Можно понять, что в 68-69 годах вы еще заблуждались. Но в 1973 году «исторический компромисс» теоретизировал мораторий на конфликт. А в 76-м году он был воплощен в жизнь. Где вы видели следы другой линии?</p>
